Звезды и тернии маршала Рокоссовского

60 лет назад, 30 мая 1944 года, И.Сталин утвердил план операции "Багратион". Оперативные замыслы советского Верховного Главнокомандования в окончательном виде легли на карту Генерального штаба.

А за неделю до этого, 22 и 23 мая, этот план обсуждался в Ставке с участием командующих фронтами. Было одобрено предложение командующего войсками 1-го Белорусского фронта К.Рокоссовского начать наступление только войсками правого фланга, а лишь затем, после благоприятного развития действий на Бобруйском направлении, ввести в дело армии левофланговой группировки под Ковелем.

- Как вы намереваетесь окружать и уничтожать противника в районе Бобруйска? - спросил Сталин.

Рокоссовский стал докладывать

: - Предлагаю прорывать здесь немецкую оборону двумя ударными группировками, действующими по сходящимся направлениям: с северо-востока - на Бобруйск - Осиповичи и с юга - на Осиповичи.

- Почему вы распыляете силы фронта? - удивился Сталин. - Не лучше ли объединить их в один мощный кулак, протаранить этим кулаком оборону противника? Прорывать оборону нужно в одном месте.

- Если мы будем прорывать оборону на двух участках, товарищ Сталин, мы достигнем существенных преимуществ.

- Каких же?

- Во-первых, нанося удар на двух участках, мы сразу вводим в дело большие силы и лишаем противника возможности маневрировать резервами, которых у него и так немного. И, во-вторых, если мы достигнем успеха хотя бы на одном участке, это поставит врага в тяжелое положение. Войскам же фронта будет обеспечен успех.

- Мне кажется, - настаивал Сталин, - удар надо наносить один, с плацдарма на Днепре, на участке 3-й армии. Вот что, подумайте часа два, а потом доложите Ставке свои соображения.

Рокоссовского проводили в небольшую комнату по-соседству со сталинским кабинетом.

Через два часа он снова вошел в кабинет Верховного.

- Что надумали, товарищ Рокоссовский?

- Я, товарищ Сталин, не изменил своего решения и настаиваю на его осуществлении.

- Идите, подумайте еще.

Через некоторое время в комнату к Рокоссовскому зашли Молотов и Маленков.

- С кем вы спорите? Забыли, что разговариваете со Сталиным? - попробовал образумить генерала Молотов.

- Я считаю свое решение правильным, - ответил Рокоссовский, - и поэтому его отстаиваю.

- А мне кажется, ты просто забыл, с кем имеешь дело, - зловеще произнес Молотов и хлопнул за собой дверью.

Вскоре командующего фронтом вновь пригласили к Верховному.

- Мы вас слушаем.

Рокоссовский еще раз спокойно и как можно более убедительно обосновал свое решение.

Наступила пауза. Сталин молча курил трубку... Потом подошел к Рокоссовскому.

- Настойчивость командующего фронтом доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это гарантия успеха. Ваше решение утверждается, товарищ Рокоссовский.

Сразу после окончания совещания в Ставке Рокоссовский отправился на аэродром. Там стояло два готовых к вылету "Дугласа". Рокоссовский не любил одиночества. Чаще работал не у себя в кабинете, а в штабе, на людях. Он умел создать благоприятную рабочую атмосферу, исключающую у подчиненных ощущение скованности. При нем каждый мог высказать суждение, отличающееся от мнения старшего. И в поездках, поездом ли, самолетом, обычно не сидел в салоне или купе один. Но сегодня ему хотелось побыть одному.

- Попробую отдохнуть немного, - сказал извиняющимся тоном адъютанту.

Но спать не хотелось. В памяти всплыло происходившее в Ставке, вспомнились колючие, недружелюбные слова Молотова

: - Забыл, с кем разговариваешь?

Нет, не забыл. И то, каким Сталин бывает в гневе, когда идут ему, что называется, "на суперек", тоже хорошо помнил. Сталкивался с этим еще в бытность командования Донским фронтом. Тогда вместе с представителем Ставки генералом Н.Вороновым он готовил операцию "Кольцо". С приближением срока начала ее становилось все более очевидным, что к назначенному времени фронт не будет готов к наступлению. Надо просить Ставку об отсрочке.

- Это невозможно, - убеждал Рокоссовского Воронов. - Верховный не разрешит.

- И все же давай попробуем убедить Сталина.

Позвонили в Москву. Сталин молча выслушал, ничего не ответил. Сказал "До свидания" и положил трубку. Рокоссовский настоял послать Верховному шифровку

: "Приступить к выполнению "Кольца" в утвержденный Вами срок не представляется возможным из-за опоздания с прибытием к местам выгрузки на 4 - 5 суток частей усиления, эшелонов с пополнением и транспортов с боеприпасами...

Тов. Рокоссовский просит срок изменить на плюс четыре. Все расчеты проверены мной лично...

Воронов".

Сталин отреагировал немедленно. Он позвонил в сильном раздражении и Воронову пришлось услышать немало неприятного

: - Вы там досидитесь, что вас и Рокоссовского немцы в плен возьмут. Вы не соображаете, что можно, а что нельзя! Нам нужно скорее кончать, а вы умышленно затягиваете!

Потом, немного успокоившись, Сталин потребовал доложить ему, что значит в донесении фраза "плюс четыре". Воронов пояснил.

- Утверждается!

После разгрома и уничтожения немцев под Сталинградом Сталин вызвал Воронова и Рокоссовского в Москву. При встрече Сталин схватил руку Рокоссовского, сжал ее двумя руками и, улыбаясь, с кавказским акцентом, который от волнения был заметнее обычного, сказал

: - Харашо, харашо, замечательно у вас получилось!

Да, Сталин был крут, но в нужные моменты умел обворожить своих собеседников, окружить их теплотой и вниманием и заставить надолго запомнить каждую встречу с ним.

...Ровно гудят моторы "Дугласа". Под их мерный гул хорошо дремать, но Рокоссовскому память подсовывает все новые и новые воспоминания. Почему-то вспомнилось, как в начале апреля 1940 года его, только что вышедшего из тюрьмы в Ленинграде, какой-то энкавэдэшный начальник доставлял на "эмке" на Московский вокзал к отходу "Красной стрелы". За долгое время в неволе он сильно похудел, гимнастерка висела на нем, и ее никак не удавалось заправить за ремень должным образом, без морщин. Это его раздражало, он привык, чтобы форма сидела безупречно. Энкавэдист все извинялся перед Рокоссовским за "доставленные неудобства". К тому времени некоторые следователи, измывавшиеся над ним, уже сами сидели в тюрьме, видимо, этот тоже дрожал за свою шкуру, искал защиты.

Наконец, раздался третий звонок, поезд тронулся. Рокоссовский вошел в купе и с непередаваемым блаженством вытянулся на белоснежной постели. После вонючих тюремных тюфяков это было особенно приятно. Документов у него не было, сказали, что их вернут в Москве. В кармане гимнастерки лежала лишь коротенькая справка, текст которой он и сейчас, спустя четыре года, помнил слово в слово

: "Справка

Выдана гр-ну Рокоссовскому Константину Константиновичу, 1896 г.р., происходящему из гр-н б. Польши, г. Варшава, в том, что он с 17 августа 1937 г. по 22 марта 1940 г. содержался во Внутренней тюрьме УГБ НКВД ЛО и 22 марта 1940 г. из-под стражи освобожден в связи с прекращением его дела.

Следственное дело N 25358 1937 г.".

Печать, три неразборчивые подписи и дата выдачи: 4 апреля 1940 года.

На следующий день, утром он был у наркома обороны С.Тимошенко. Нарком принял Рокоссовского тепло, по-товарищески. Они были знакомы еще в начале 30-х. Тогда Тимошенко командовал кавалерийским корпусом, в состав которого входила 7-я Самарская кавдивизия Рокоссовского. Он и вызволил его из тюремной бездны, поручившись за своего прежнего сослуживца перед Сталиным.

За те долгие месяцы, что они не виделись, Тимошенко постарел и как-то осунулся. Громадный круг забот надвинулся на него в новой должности.

- Забудь о том, что произошло. Я ведь знаю, ты человек сильной воли. Подлечишься, отдохнешь в санатории и возьмешься за дело. Будешь командовать тем же 5-м корпусом, что и до ареста. Он сейчас в пути, из Пскова перебрасываем его на Украину. Семья-то у тебя где?

- В Армавире.

- Вон куда занесло! Вот вместе с женой и поезжайте на юг, в санаторий.

Не стал Рокоссовский рассказывать наркому о том, что и семье его изрядно досталось. После ареста мужа жену и дочь в Пскове тотчас выселили из командирской квартиры, а затем и с работы в аптеке уволили. Пришлось скитаться по чужим углам. Добрые люди помогли, отправили в Армавир. Там его жена устроилась кассиром в овцесовхоз.

Все это давно позади. Выстоял Рокоссовский, не сломался. За что его арестовали? А ни за что. Вызвали из Пскова, где дислоцировался корпус, в Ленинград, якобы в штаб округа, а по приезде доставили в "Большой дом", так звали здесь в обиходе здание НКВД. Следователи все добивались признания в связях с польской разведкой, потому что Рокоссовский по национальности поляк. А раз поляк - значит, шпион. Так считало тогда руководство ВКПБ и ее верный исполнитель Николай Иванович Ежов, сталинский нарком. У него все поляки были шпионами. Летом 1937-го Ежов направил начальникам управлений НКВД всех республик, областей и краев письмо с извещением о том, что якобы раскрыта крупнейшая диверсионно-шпионская сеть польской разведки, так называемая "Польска организация войскова" - ПОВ. Чем она только не занималась, куда только не проникла - и в руководство Красной Армии, в НКВД, Разведупр и в местные органы по всей стране, на Украине и в Белоруссии. Прямо-таки фантастические успехи приписывал Ежов этой выдуманной в недрах ЦК компартии, а по их указанию в НКВД, организации. Вот и стали хватать тысячи ни в чем не повинных людей только потому, что они носили польские фамилии.

Редко кому было дано выстоять под жестокими пытками. Но Рокоссовского склонить к оговорам не смогли. Ни физическими, ни моральными истязаниями не добились от него ложных показаний. Приволокут, бывало, после допроса в камеру еле живого, а он отойдет немного и твердит настойчиво своему сокамернику, а когда-то бывшему подчиненному Ивану Балдынову

: - Ни в коем случае не делай ложных признаний. Не оговаривай ни себя, ни других. Коль умереть придется, так с чистой совестью.

Как и Рокоссовский, Балдынов все выдержал. Теперь он где-то на фронте, командует гвардейской дивизией.

...Полет продолжается. Самолет идет вдоль железной дороги. Гонит от себя Рокоссовский кошмары пережитого.

Открылась дверь кабины пилотов.

- Товарищ командующий! Слева по курсу - Сухиничи, - доложил командир корабля.

Мог бы и не докладывать, и так видно. Очертания этого городка, затерявшегося среди лесов, Рокоссовскому хорошо знакомы. В начале января 1942 года Сухиничи освобождала 16-я армия, которой он командовал. Этот крупный опорный пункт, узел железных дорог войска Рокоссовского взяли у немцев, что называется, на испуг, используя, так сказать, психологический фактор. В ту пору враг уже был наслышан о том, как геройски воюет 16-я армия. Вот и решило командование по всем линиям связи, в переговорах по радио без стеснения указывать фамилию командарма, называть побольше номеров дивизий и полков, которые, дескать, готовятся штурмовать Сухиничи.

- Рокоссовский приехал! Рокоссовский! - без конца неслось в эфире и по проводам.

И не выдержал гарнизон генерала Гильза, оборонявший Сухиничи, покинул ночью город без боя - ведь у страха глаза велики.

А у Рокоссовского-то и войск у Сухиничей почти не было, только штаб его. Все части застряли в глубоких снегах, отстали. Когда ему доложили, что немцы бежали, Рокоссовский перенес свой КП в город, связался с командующим Западным фронтом генералом армии Г.Жуковым и доложил

: - Немцы сегодня ночью без боя покинули Сухиничи.

Жуков не поверил.

- Быть не может!

- Точно!

- Сомневаюсь.

- Не сомневайтесь, Георгий Константинович. Вашу задачу выполнили, Сухиничи наши.

- Так не бывает, - стоял на своем Жуков.

- Бывает. Я говорю из Сухиничей.

Потом, правда, немцы опомнились и стали обстреливать Сухиничи постоянно, по нескольку раз в день. Здесь, в Сухиничах, его тяжело ранило. Снаряд разорвался рядом с домом, где находился штаб. У всех ни царапины, а Рокоссовского осколок ударил по позвоночнику, прошел между ребрами, пробил легкое. После сложной операции в армейском госпитале командарма отправили самолетом в Москву. В армию вернулся только в конце мая 1942 года.

...Наконец, перелет закончен. Самолет приземлился на аэродроме недалеко от Гомеля. На летном поле Рокоссовского встречали член Военного совета фронта К.Телегин и ближайшие помощники - начальник штаба С.Малинин, командующий артиллерией В.Казаков, командующий бронетанковыми войсками Г.Орел, начальник тыла Н.Антипенко, другие генералы. Здесь же, прямо на летном поле, Рокоссовский попросил Антипенко доложить о ходе оперативных перевозок. Сейчас это главное. Потом отправились на машинах в город, на Одесскую улицу. Там размещался штаб фронта. Рабочий день командующего продолжался до поздней ночи...

...Проведенная четырьмя фронтами операция "Багратион" закончилась блестяще. Весь ход ее на 1-м Белорусском фронте подтвердил правильность решения, которое так настойчиво защищал в Ставке Рокоссовский. В день освобождения Бобруйска, 29 июня, ему было присвоено звание Маршала Советского Союза.

Осенью 1944 года войска Рокоссовского успешно громили врага на польской земле. 1-й Белорусский фронт находился на главном направлении, он нацеливался на Берлин. Командующий фронтом, как всегда, много времени проводил в войсках. Вечером 12 ноября он вернулся на свой командный пункт в Бяла-Подляске из поездки на Пулавский плацдарм за Вислой и пошел ужинать в столовую. Не успел сесть за стол, как дежурный офицер доложил, что его вызывает Ставка. У телефона был Сталин. Без всяких предисловий он сказал

: - Товарищ Рокоссовский, вы назначаетесь командующим Вторым Белорусским фронтом.

Рокоссовский оторопел. Что произошло? Почему уже на последнем этапе войны, когда все помыслы устремлены к Берлину, его перебрасывают на другой фронт?

- За что такая немилость, товарищ Сталин? Почему с главного направления меня переводят на второстепенное?

Сталин долго молчал. Видно, не хотел отвечать с такой же прямотой и откровенностью. Потом, после продолжительного молчания, он кашлянул и, словно не услышав вопроса, сказал

: - Командующим Первым Белорусским фронтом назначается Жуков.

Опять помолчал и спросил

: - Как вы смотрите на это?

Что тут ответить? Год назад, когда Рокоссовский командовал Центральным фронтом, его войска в ходе наступления форсировали Днепр и устремились к Киеву. Уже был взят Нежин, дорога на Киев открыта. Но тут команда Ставки: повернуть на север, в Белоруссию. Киев будет брать Н.Ватутин, командующий 1-м Украинским фронтом, ему необходимо передать две армии. Это делается по просьбе Жукова и Хрущева. И вот теперь снова приходится уступить... Но ведь Сталину об этом не скажешь. Рокоссовский сказал просто

: - Достойная кандидатура.

По его тону Сталину не трудно было догадаться, что творится сейчас в душе у маршала. Чтобы несколько смягчить удар, только что нанесенный человеку, которого он в общем-то высоко ценил, произнес успокаивающе

: - Берлин будете брать втроем: Жуков, вы и Конев, - потом добавил: - Разрешаю вам взять на новое место всех, кого найдете нужным.

Сталин всегда резко одергивал того, кто тянул за собой на новое место старых сотрудников. Но Рокоссовскому почему-то всегда разрешал это делать, поэтому почти три года у него на разных фронтах оставались те же основные кадры, его "могучая кучка". Однако на сей раз он не воспользовался поблажкой Верховного.

- Товарищ Сталин! Никого не возьму, - сухо произнес Рокоссовский. - У нас везде хорошие люди.

- Вот за это благодарю!

На следующий день Рокоссовский, не дождавшись Жукова, выехал к месту нового назначения. Ему не суждено было участвовать ни в освобождении Варшавы, ни во взятии Берлина.

Почему Сталин так поступил? Почему он сменил Рокоссовского на Жукова? Формально сам Верховный как-то заявил Жукову, что у того больше опыта, чем у Рокоссовского, и он сможет больше сделать, поскольку остается одновременно заместителем Сталина. А может быть, просто хотел поссорить двух полководцев? Позже так считал и сам Жуков. "Чем ближе был конец войны, - писал он в своих "Воспоминаниях и размышлениях", - Сталин интриговал между маршалами, сталкивая их лбами, сея рознь, зависть".

А может быть, дело тут несколько в ином? Сталин, как известно, стремился во что бы то ни стало опередить союзников и первым войти в Берлин. Он хорошо знал характеры своих маршалов и был уверен в том, что Жуков в стремлении выполнить его приказ "за ценой не постоит". А вот Рокоссовский, встретив отчаянное сопротивление немцев, мог бы и поберечь людей, поискать обходы. Так ведь и случилось: на Зееловских высотах Жуков столкнулся с упорным врагом и, несмотря на огромные потери с нашей стороны, все-таки пошел вперед, в лоб, напролом, открывая дорогу на Берлин.

...Через несколько дней после завершения войны Сталин отдал приказ провести в Москве Парад Победы. Когда работники Генштаба доложили ему об организации парадного шествия, Верховный Главнокомандующий объявил

: - Принимать парад будет Жуков, командовать - Рокоссовский.

Через несколько дней при случае, как бы мимоходом, спросил Рокоссовского

: - А вы не разучились ездить верхом?

- Нет, конечно.

- Вам придется командовать Парадом Победы.

Рокоссовскому оставалось только одно

: - Спасибо за честь!

И вот настал этот исторический день. Замерли на Красной площади в парадных шеренгах бойцы всех фронтов. Десять часов утра - извещают время своим перезвоном Кремлевские куранты.

- Парад, смирно! - командует Рокоссовский и трогает с места вороного красавца-коня.

Это был его звездный час, счастливейшие мгновения всей жизни...

...Ни перед кем из тех, кто чудом вышел живым из застенков НКВД, не извинялся Сталин. Ни перед маршалом Кириллом Мерецковым, которому в тюрьме за недолгий срок успели отбить печень и почки. Ни перед командармом Александром Горбатовым - его на Колыме сделали инвалидом. Ни перед сотнями, тысячами других ни в чем не повинных людей. Никогда. Ни перед кем. Кроме Рокоссовского. Перед ним, по воспоминаниям самого маршала, Сталин извинялся даже дважды...

Один раз у себя дома в Москве, на свой день рождения. Рокоссовский, кстати, родился в тот же день, что и Сталин, - 21 декабря, только семнадцатью годами позже. Хозяин торжества взял его за руку, отвел в сторону и тихо сказал: "Да, мы вас крепко обидели, товарищ Рокоссовский... Бывает... Ну что ж, извините..."

А второй раз - на даче, в Крыму, в разгар застолья

: - Иной раз больно смотреть вам в глаза. Вы ведь безвинно отсидели несколько лет...

Сталин встал из-за стола, сошел с террасы в сад, наломал великолепный букет пунцовых роз и протянул его Рокоссовскому. От шипов руки его были в царапинах, из этих царапин сочились капельки крови. Сталин стал вытирать кровь носовым платком, но она проступила через тонкий батист. Он отшвырнул платок и вернулся к столу.

А Рокоссовский в смущении долго стоял с огромным букетом, не зная, куда его деть.