Жить за двоих
Заметку под заголовком «Смерть под капельницей», опубликованную почти три года назад в региональной газете, Иван Емельянович хранит как драматический документ, проливающий свет на уход из жизни любимой жены Александры Григорьевны.
Гнев на тех, кто, по его мнению, не уберег ее в районной больнице, до сих пор нет-нет да и стрельнет холостым патроном где-то под самым сердцем, выплескивая вместе с непрошеными слезами невысказанные слова и поток самоукоризны. Однако сраженный горем, он, почти восьмидесятилетний, все-таки нашел в себе силы не допустить, чтобы обида теснила в душе светлую память о дорогом человеке, и решил положиться, как говорится, на волю Всевышнего, чей глубинный замысел о каждом из нас неведом...
Когда в окружавший Ивана Емельяновича мир постепенно стали возвращаться краски и звуки, он понял, что люди, говорящие ему искренние слова сочувствия, по-своему тоже нуждаются в понимании и поддержке.
— Нельзя быть эгоистом, у которого личные переживания заслоняют проблемы других, — уверен сегодня Иван Шитиков, в одночасье принявший решение дальше жить за двоих, не замыкаясь в стенах уютной квартиры, где «все осталось почти таким же, как и при Сашеньке».
— Вот наша парадная форма, — гордо говорит он, бережно извлекая из шкафа мужской пиджак и женский жилет, густо усеянные орденами и медалями военной поры.
У Ивана Емельяновича — шестнадцать боевых наград, у его покойной супруги — тринадцать.
— Бывало, идем вместе по городу под ручку — все нами любуются. А уж на праздник Победы только и слышалось: «Раз Шитиковы на площади, считай, парад состоялся».
Трогательно говорит ветеран, вспоминая эпизоды армейских будней на 2-м Белорусском фронте, которым командовал Рокоссовский. Никогда не забудет он судьбоносный штурм крепости Эльбинг, когда смекалка связиста Шитикова сыграла решающую роль и потери наших бойцов получились минимальными.
— Ну а Сашенька воевала медсестрой в партизанском отряде, — продолжает задумчиво Иван Емельянович, глубоко сожалея, что судьба свела их не в пору золотой юности, а гораздо позже — в пору «политической зрелости». (В шестидесятые годы, во время учебы в высшей партийной школе, готовившей руководящие кадры страны.)
История их взаимоотношений — второкурсницы из Латвии и пятикурсника с Могилевщины — особая тема. В то время облик советского коммуниста не мог совмещаться с моральной неопределенностью. И поэтому, когда год спустя к ожидавшему нового назначения секретарю парткома совхоза «Воронино» приехала в гости «подруга» из столицы, дело приняло очень крутой, но закономерный оборот: из партии — вон (о высокой должности забудь навсегда), из дома, в котором двое детей, узелок с вещами — и иди, куда хочешь. Однокурсники тогда шутили: «Шитикова разбомбили, как Хиросиму». И неподдельно сочувствовали растерянной Саше Широковой, в одночасье исключенной из ВПШ.
— Надежды на карьеру улетучились, как дым, но ярким пламенем стали разгораться наши чувства, — признается сегодня Иван Емельянович. — И мы правильно сделали, что не стали терять друг друга, а рука об руку пошли сквозь насмешки и зависть, безденежье и бездомовье. Оказалось, свет не без добрых людей (те самые бывшие однокурсники, уже при должностях, помогали советами, связями, подыскивая работу трогательно влюбленной чете Шитиковых).
— В Малорите мне сказали: «Большим начальником уже не будешь, но, имея опыт старшего инспектора по налогам и сборам, можешь поработать в райфо. Ну уж финансы-то я знал превосходно!
Возглавив районную статистику, Иван Емельянович стал грозой для недобросовестных руководителей, вынуждая их усвоить непоколебимую истину: лучше не мудрить с цифрами, все равно Шитиков расколет!
— Вроде неудобный был, а за принципиальность уважали, — бодро говорит Иван Емельянович, один за другим припоминая почти анекдотические случаи с гектарами непосеянной пшеницы, которую осенью пытались перевести в травы, и первотелками, растеленными одним росчерком пера...
Относя хитрецов да обманщиков к разряду недобросовестных, за порядком в бумагах толковый специалист следил основательно: прежде чем сводки передавать, все сомнительные факты перепроверял лично. На мотоцикл — и на объект...
— Служишь Родине — служи честно, — часто повторяет полюбившуюся фразу Иван Емельянович, взыскательно-строго напутствуя приезжающего в гости сына-пограничника: «Пусть все знают — раз Шитиков на посту, никакая контрабанда через границу не просочится».
Вопрос взаимоотношений «детей оставленных» с «сыном усыновленным» как-то безболезненно урегулировало само время. И сегодня Иван Емельянович с благодарной теплотой говорит об умнице Люсеньке, дочерняя привязанность которой как-то незаметно перешагнула через обиду прошлого, о Сергее, приблизившемся к отцу не только сердцем, но и расстоянием (Брест ведь от Малориты — рукой подать), о Николае — внешней копии и кровиночке Александры Григорьевны, но с характером шитиковским. Жаль только, живет сейчас летчик Коленька далековато, в Подмосковье. Но старый кожаный шлем, в котором Емельянович всегда на охоту ходит, и верная такса по кличке Ричард — его подарки.
…Душевную боль и грусть псу Ричу, конечно, не по силам развеять. Но он смотрит в глаза так самозабвенно-преданно, будто на самом деле безошибочно понимает, что такое людская жизнь и в чем достоинства той красивой женщины на портрете, рядом с которым подолгу молча сидит хозяин.
