Трое девчат, Зина, Нина и Лида, работали на хлебопекарне. Каждый день они протапливали огромную, двухъярусную печь, месили в большой деже тесто, длинной лопатой сажали формы с тестом в печь, одним словом, выпекали хлеб. Несмотря на то что девчата работали от темна до темна — хлеба на всех не хватало. Вечером свежеиспеченный хлеб продавали работникам леспромхоза. Время было голодное, и, когда девчата успевали за день сделать две выпечки, хлеб доставался учителям, начальнику почты и нашему фельдшеру Куканеге.
Дров для пекарни нужно было много, а расколоть метровые поленья даже для здорового мужика — дело непростое. Случилось так, что дровосек с хлебопекарни ушел работать на делянки — валить лес. Там заработок был лучше, а нового — где его взять, когда кругом одни старики да подростки? В обязанности дровосека входило наколоть дров, нагреть за ночь в большом чане воду, сторожить хлебопекарню.
Наконец поступило заявление.
«Заявление. Я, начальник Чернявского дебаркадера, Матусевич М.И., пишу это заявление за своего отца, Матусевича И.В., потому что он родился до революции и писать не умеет, но дрова колоть еще может, хоть хромает на левую ногу, которую кобыла Нюрка перебила, когда они с моей женой пахали огород. До этого моя жена работала на фабричном заводе, где вырабатывают спички, а сейчас работает на моем дебаркадере матросом, но выданную ей форму не носит, говорит, что пусть хлопцы с парохода форсят в тельняшках. Моего сына, тоже Михаила, оставили на второй год в пятом классе, потому что он родился в бомбежку, а если он будет подглядывать за девками в леспромхозовской бане, я его обломаю насчет дисциплины, а мой отец будет работать добросовестно, чтоб не было перебоев в выпечке хлеба.
К сему начальник Чернявского дебаркадера Матусевич М.И. и подпись крестом моего отца Матусевича И.В. 22 мая 1957 года».
Матусевича И.В. приняли на работу, и он, применяя клинья, колол метровые дрова, подогревал в чане воду, а ночью сторожил хлебопекарню. Однажды дед Матус, как его все звали, показал нам, пацанам, удивительную штуку. Поздно вечером, когда совсем стемнело, на древотнике пекарни среди щепы и коры мерцали слабые огоньки, как будто догорали угольки от костра. Дед Матус собрал голыми руками мерцающие угольки.
— Перегнившая осина, — сказал, высыпая нам на ладони светящиеся щепочки.
Мы набрали осиновых светлячков, рассыпали их на крыльце пекарни, хотели напугать девчат, Зину, Нину и Лиду, а Мишка, внук деда Матуса, выложил из них матерное слово. Девчата ничуть не испугались, а бросились за нами, чтобы надрать уши, да где там, попробуй догони...
В короткие минуты, когда хлеб сидел в печке, девчата отдыхали. От тяжелой работы они валились с ног. Лида спала, откинув свободную руку, и пуговка на ситцевом халатике, казалось, вот–вот лопнет на ее упругой груди.
В пекарне было тепло и стоял запах свежего хлеба.
«Э–э–эх! Где тот Гоген со своими таитянками?!» — думаю я сейчас, вспоминая наших девчат. Они не могли спросить: «А ты ревнуешь?». К кому ревновать?! Когда наши и без того немногочисленные парни уходили в армию на три года, а на флот — на все пять лет. Попробуй дождись! И вернутся ли?..
Зина и Нина были старше Лиды, и им давно пора было замуж. На Коляды девчата запирались в бане, гадали. На свече они нагревали в ложке воск и выливали его в медный тазик с водой. На воде застывала какая–то фигурка из воска, и девчата во все глаза всматривались в нее, стараясь угадать, что бы это значило.
— Похоже на Кольку–сплавщика. Во, и багор в руках, — шепотом сказала Нина.
— Какой Колька? Это ж наш дед Матус с топором, — возразила бойкая Зина, и девчата рассмеялись.
Потом девчата шли в дом и на скорую руку пекли оладьи. Эти оладьи предназначались сучке Пальме — чью оладью Пальма съест первой, та девушка первой выйдет замуж. Оладьи раскладывали на заслонку от печки, строго запоминая, где чья, запускали в дом Пальму. Пальма с мороза врывалась в дом, хватала оладьи, моментально проглатывала их и радостно смотрела на девчат.
— Нинка, твою первую сожрала, — не скрывая досады, сказала Зина, — давайте еще раз!
Девчата выпроводили Пальму за дверь, снова разложили оладьи на заслонку, но уже в другом порядке, запустили сучку. Пальма вбежала, стала хватать оладьи и снова первой съела оладью Нины. Нина покраснела, закрыла лицо руками.
— Пошла вон, ненасытная утроба! — с горечью сказала Зина и выставила Пальму за дверь.
— Наверное, Коля скоро сватов пришлет. Готовься, Нинка, — сладко потягиваясь, сказала Лида.
Нина замахала руками и убежала в другую комнату.
Несмотря на все гадания, первой вышла замуж Лида. Деду Матусу не пришлось погулять на Лидкиной свадьбе, а его сыну, начальнику дебаркадера, уже не надо было писать заявление. Дедушка Матус ушел на заслуженный вечный покой.
Хлебопекарня еще долгие годы кормила вкусным хлебом чернявских жителей, пока не наступили новые времена. Куда–то исчез наш лесоучасток или просто захирел, закрылась сплавконтора и по Березине больше не сплавляли лес. Зато в Чернявку проложили асфальт, стали ездить автолавки, и нужда в хлебопекарне отпала сама собой.
