Продолжаем публикацию детектива Виктора Пронина. Начало в N 208.-Можно, я все-таки попытаюсь?
- Хорошо, продолжу. Итак, поссорились. Женщина, Зозулина ее фамилия, была довольно ничего... И одеться умела, и себя подать. Стол накрыт на троих - всякие там вилочки, ложечки, ножички... Не исключено, что ссора возникла из-за деловых расчетов. Опять же, все прилично выпили в тот вечер. И вот в какой-то момент один из мужчин хватает с подоконника кухонный нож...
- А пили на кухне?
- Да, нынче модно на кухне праздновать, встречаться, объясняться... В результате и общение получается какое-то кухонное, и воспитание, и вообще жизнь складывается кухонная, не замечал? Под бульканье варева, скрежет сковородки, шум воды из крана, жизнь, пропитанная запахом жареной картошки и оттаивающей рыбы...
- Оглянись! - вскричал Ксенофонтов, разведя руки в стороны так, что почти уперся ладонями в противоположные стены. - Ты сидишь в моей лучшей, самой любимой комнате!
- Ты мог бы добавить - и единственной. Продолжим. Один из мужчин хватает нож и в пылу ссоры наносит удар. Рана оказалась серьезнее, чем ему бы хотелось. Оба растерялись, поволокли свою подружку на диван, стали тампоны прикладывать, перемазались сами, все в доме перемазали... А когда увидели, что женщина умерла, разбежались по домам. Время было позднее, им удалось уйти незамеченными. Дверь захлопнули и удрали.
- А нож?
- Прихватили с собой. Кто именно - не знаю. Думаю, что убийца. Невиновному он зачем? Ну что? Соседи заподозрили неладное - дверь заперта, в почтовом ящике полно газет, в квартире кот орет... Пригласили участкового, взломали дверь и увидели... В общем, можешь себе представить, что они увидели. Через два дня я установил всех участников этой пьянки. Хотя, честно признаюсь, было непросто: Зозулина скрывала свои деловые привязанности.
- Знаешь, - с подъемом воскликнул Ксенофонтов, - я напишу о тебе не меньше ста строк! Во всяком случае, пятьдесят строк обязательно, - добавил он, несколько умерив свой восторг.
- Спасибо, - сказал Зайцев. - Но до победы еще далеко. Слушай... рана одна. Других повреждений нет. Ни синяков, ни ушибов, ничего. То есть виноват один. И оба приятеля дают показания, которые полностью совпадают с обстоятельствами дела, со всей картиной преступления, но при этом каждый говорит, что убил другой. Совпадают все детали - ссора, удар, нож, попытка привести ее в чувство... У обоих обнаружены следы крови на одежде, обуви... Оба позорно бежали с места происшествия. И объясняют одинаково: убил другой, а я, дескать, испугался, не знал, как быть... Ну и так далее. Мы перепробовали и перекрестный допрос, и очные ставки, составили поминутную хронологию происшествия, провели следственный эксперимент и восстановили, кто где сидел, где лежал нож, каждый из них рассказал мне всю историю от начала до конца по десятку раз. Я все надеялся, что убийца начнет путаться. Ничуть. Никто не путается. Так и должно быть - ведь им не нужно ничего придумывать, оба рассказывают правду, но один - о себе, а второй - о своем приятеле.
- А если покопаться в их прошлом, в личных качествах, сопоставить характеристики...
- Оба промышляли на перепродаже туфелек, сапожек... Это их уже как-то уравнивает. Но, допустим, я установлю, что один из них ударник труда, а второй - горький пьяница, что у одного дети, а у другого алименты, что один носит галстук в тон костюму, а второй пользуется капроновым поводком на шее... И что? Скажу больше - все это я уже проделал, я знаю о них больше, чем они сами о себе. Ну и что? Кто же ударил?
- И все-таки следы остаются, - вздохнул Ксенофонтов.
- Но они однозначны, понимаешь? Нет следов, которые говорили бы в пользу одного или другого.
- В души бы им заглянуть...
- Очень ценная мысль, - сказал Зайцев, поднимаясь. - Пойду. Последнюю неделю я спал по три-четыре часа в сутки. Для меня это маловато. Хочу отоспаться.
- Ну что ж, - Ксенофонтов сбросил с колен кота, - спи спокойно, дорогой друг. Да, а какой нож был у твоих приятелей?
- Сосед Зозулиной сделал. Работает на заводе... Нашел я этого умельца. Частное определение писать буду.
- А какая ручка на этом ноже?
Зайцев с сожалением посмотрел на друга и, не ответив, направился в прихожую.
- Это важно? - спросил он, обернувшись. - Не видел я ножа, нет его... Сосед говорит, что ручку он сделал из пластмассы. У него дома точно такой же, можешь пойти посмотреть. Зозулина что-то достала ему в универмаге, вот он и отблагодарил ее ножом.
- Сколько в нем, сантиметров двадцать?
- Тридцать один, - улыбнулся Зайцев настырности Ксенофонтова.
- Откуда такая точность?
- От соседа. У него, кстати, еще заготовки остались, как он говорит, поковки. Берется хорошая рессорная сталь и в раскаленном состоянии делается кованая заготовка. Получается почти булат. Нашему ширпотребу такое и не приснится.
- А как он крепил ручку к ножу?
Зайцев, уже направившийся было к лифту, обернулся.
- На заклепках, понял?! Две белые алюминиевые заклепки! Понял?!
- Как же он такую сталь продырявил?
- Умелец потому что, - сказал Зайцев и шагнул в лифт. - Хочу спать! - успел выкрикнуть он до того, как двери захлопнулись и кабина провалилась вниз.
Ксенофонтов вздохнул и вернулся в квартиру. С балкона он долго смотрел на городские огни, легонько покусывал правый ус, который в этот вечер показался ему длиннее левого. А утром, едва проснувшись, позвонил Зайцеву домой.
- Старик, если не разоблачишь убийцу, дай знать. Помогу.
И положил трубку.
Звонок от Зайцева раздался после обеда, когда Ксенофонтов сидел в редакции за своим столом и в мучительных раздумьях составлял план выступлений на ближайший месяц.
- Скажи честно - ты шутил? - голос Зайцева был нетерпелив.
- Ничуть. Дело в том, что...
- Приходи. Пропуск заказан.
Остановившись на противоположной стороне улицы, Ксенофонтов некоторое время рассматривал здание, в которое ему предстояло войти, наблюдал суету машин на перекрестке, пульсирующий в такт светофору поток пешеходов и, наконец, направился к подъезду. Он уже знал, где кабинет Зайцева, но едва открыл дверь, увидел, что там полно людей, что его друг озабочен.
- Подождите в коридоре, граждане, - сухо сказал Зайцев. - Не видите - у нас очная ставка, - добавил он уже для Ксенофонтова.
Ксенофонтов прошел по коридору, остановился у стенда со всевозможными плакатами. На одном из них был изображен человек с прекрасным мужественным лицом - он выносил ребенка из горящего дома. Рядом был изображен милиционер, мчащийся на ступеньке грузовика, а в кабине, судя по низкому лбу и повышенной волосатости, сидел особо опасный преступник и очень недовольно смотрел на милиционера. Были тут плакаты, изображавшие перестрелки, рукопашные схватки, но на нескольких протекала спокойная и достойная жизнь: по залитой вечерними огнями улице, неестественно выпрямив спины, шли мужчины и женщины с красными повязками на рукавах. Ксенофонтов с уважением посмотрел в лица дружинников, озабоченные свалившейся на них ответственностью за покой граждан. "Вот так подежурят, подежурят, глядишь, и три дня к отпуску получат", - не без зависти подумал Ксенофонтов.
(Продолжение следует.)
