— Когда самолет приземлится, эти дети будут есть землю. Вот увидишь!
Но самолет летел и собирался продолжать это занятие еще ближайших часа три, несмотря на то что коллективным желанием всех пассажиров было сделать экстренную остановку и высадить эту шумную семейку. А хоть и прямо в океан. Я представляла себе, что можно, наверное, было бы надеть на них парашюты и подтолкнуть к аварийному выходу. Или хотя бы связать. Или уколоть снотворное. Похоже, отец семейства так и поступил с собой, судя по смачному храпу. Его супруга, которая умудрилась в разные годы дать жизнь этим созданиям, смотрела с помощью планшета фильм–катастрофу. Из ее гигантских наушников раздавались нечеловеческий рев урагана и крики гибнущих киногероев. В это время одно из ее чад билось головой в мое кресло и монотонно выло, двое других размазывали по полу упавший шоколадный кекс, четвертый освободил, наконец, кабину туалета, и вошедший следом за ним немец увидал что–то особенное, потому что смачно выругался и позвал стюардессу. Та с отвращением пошла за тряпкой.
— Почему так?! — недоумевала я. — Почему, если полет длительный, соседями обязательно оказываются дети–землееды?
В детском саду в моей группе был мальчик с особым талантом. Его уникальной способностью было умение аккумулировать в себе самые отвратительные привычки. Грызть ногти, любить пенку от какао, носить колготы морковного цвета и не добегать до уборной. На улицу его одевали в отвратительное красно–коричневое пальто. И давали в руку зеленую лопату. Этой лопатой он рыл ямки под деревом и ел чернозем. Я ходила в сад два месяца. Всего. За всю жизнь. И каждое утро плакала. А каждый вечер проверяла, не купили ли и мне пальто и лопату. Мне казалось, что рано или поздно все дети в этом саду превратятся в землеедов. Это заразное. А потом мальчик заболел ветрянкой. И все заболели. Группу закрыли на карантин.
— Ой, с этим садом одни проблемы, — вздохнули мои родители, собрали чемодан и отвезли меня на год к бабушке.
Так я не стала землеедом. Но с тех пор вычисляю их на раз. И вот надо же — они рядом. И никуда не денешься из этого самолета. По роковому стечению обстоятельств мы стояли на регистрации рядом. Рядом нас и посадили. Летим. Терплю.
Наконец, их мама посмотрела, как американские войска спасли всех жителей Земли от разрушительного смерча, и отдала планшет маленьким монстрам. Они тут же подрались, но нашли компромисс и стали рубиться в танки по очереди. Я выдохнула и задремала.
В самом страшном сне мне не могло привидеться другое. Самолет. Я. И мои орущие дети. И вот...
Самолет. Я. И мои собственные дети. Малыш орет всю дорогу.
— Да что ж с тобой такое?! Он обычно хорошо переносит... — оправдываюсь я перед соседями.
— Ма–ма! В туалете закончилась бума–ага!
— Тише! Не ори на весь салон!
— А пусть официант принесет чипсы!
— Здесь нет официанта!
— А что воняет? Фу! Малыш воняет!!!
Срочно менять памперс. По дороге малыш швыряет соску и попадает прямо в глаз пожилому пассажиру. В это время дочка разлила томатный сок на сиденье.
— Мне скучно!
«Так, — вспоминаю я, — планшет! Нас спасет планшет!»
Кто–то держит малыша, пока я достаю планшет. Стюардесса вытирает кресло. Девочки с соседнего ряда ищут вновь улетевшую соску. Семья, чей ребенок уснул, отдает моему, неспящему, свои погремушки.
— Спасибо! — чуть не плачу я растроганная.
— Да не за что! Это же дети...
И я мысленно прошу прощения перед землеедами за былую ненависть. И обещаю не судить. А по прилете случайно читаю статью как раз об этом. Автор, молодой парень, недоумевает, зачем брать с собой в полет орущих детей. И я улыбаюсь. Потому что, когда они у него народятся, он обязательно возьмет их с собой. И они сделают все, чтобы он еще раз задался этим вопросом. Зачем... И нашел абсолютно нелогичный ответ. Потому что по логике — незачем! Не–за–чем! Но желание иметь детей вообще не вяжется с логикой. И это прекрасно, что хоть что–нибудь люди еще делают вопреки здравому смыслу.
Т.С.
Советская Белоруссия № 8 (24638). Пятница, 16 января 2015
