Путешествие вместе с литераторами по местам, где прошло детство каждого, по нашей родной Беларуси...
Справка «СБ»
Микола Кондратов — поэт. Родился в 1957 году в Толочинском р–не Витебской области. Детство провел в д. Замостье. Окончил Минский пединститут. Живет в г. Минске, работает инженером–программистом в Минском объединении вычислительной техники. Автор книг стихов «Возера Рудакова» (2002) и «Вершы i зоркi» (2008), один из организаторов проекта «12 сузор’яў» в поэтическом театре «Арт–С».
Моя родная деревня Замостье, которая находится на Толочинщине, обычная, неприметная. Она напоминает тех скромных тружеников, которые составляют значительную часть белорусского народа, но на них и держится страна.
Название Замостье происходит, скорее всего, от местонахождения деревни. По другую сторону от реки Кривая, что протекает за километр от нее, есть деревня Подберезье — бывший центр владений Подберезских, потомков князей друцкой ветви. В вышедшем недавно из печати первом томе «Вялiкага гiстарычнага атласа Беларусi» годом возникновения Подберезья называется 1399 год. В отношении к Подберезью Замостье как раз и могло находиться за возможным мостом через упомянутую реку.
С запада и севера мою деревню раньше окружало болото. В ХХ столетии оно было осушено, на нем некоторое время добывали торф. К реке через торфяник ведет неширокая гребля. Но хорошего моста через реку Кривую в мое время не было, потому что весенние паводки периодически его размывали. А саму реку на этом участке мелиораторы выпрямили. И она, еще в начале 60–х годов прошлого века довольно глубокая, с вирами и заводями (сколько раков в ней водилось!), превратилась в широковатую канаву, которую местами хотя и не перепрыгнешь, но не утонешь. А в Х — ХIII веках эта река являлась частью водного торгового пути, который связывал Прибалтику с северной частью Причерноморья: через Западную Двину — Улу — Усвейку — дальше волоком до реки Кривая (свидетельством тому название соседней деревни Перевалочная, которая стоит на этой реке) — Друть — Днепр.
Сколько лет Замостью на самом деле, знает, возможно, только старое кладбище на его северо–восточной окраине. Оно находится на горке, и верхушки старых берез, что выросли здесь, можно увидеть издалека. Замостью «повезло» находиться недалеко от больших дорог. За два с половиной километра отсюда лежит старый смоленский шлях (он опустел не так давно, когда было построено новое шоссе на Минск). Приблизительно на таком же расстоянии от Замостья прошла Московско–Брестская железная дорога, Смоленско–Брестский участок которой начал действовать с 1871 года.
В годы коллективизации разбросанные рядом с Замостьем хутора и деревеньки переселили сюда и количество дворов здесь заметно увеличилось. В годы последней войны только на фронтах погибло 30 моих односельчан. А после войны до начала 60–х годов в Замостье уже было около 60 дворов. Здесь размещались сельсовет, почта, амбулатория, магазин, клуб, при котором была библиотека, и восьмилетняя школа, которая хотя и называлась Хотеничской, находилась на южной окраине Замостья — за полкилометра от Хотеничей. Школа существовала здесь еще с довоенного времени, а в войну сгорела. В первые послевоенные годы занятия с учениками проводились по хатам. А после местный колхоз построил 5 одноэтажных зданий, которые расположились по периметру большой площадки, обсаженной деревьями. При школе имелись сад и огород, где школьники трудились летом. В школу ходили дети из окрестных деревень — из тех же Хотеничей и Симонова, а также из Нового Ртищева, а начиная с 5–го класса — еще из Люботыни и Барашей, из Дубровских и Замошья. Помнится, как нас, учеников младших классов, учителя осенью угощали яблоками из школьного сада.
Мой отец работал в местном колхозе «Рассвет» (по–белорусски звучало бы более красиво — «Свiтанак»), а мать была учительницей начальных классов нашей школы. Отец трудился с удовольствием и умел очень многое. Не говоря про обычный крестьянский труд, мог работать и в кузнице, и плотником, и столяром. Мог и хату срубить, и подводу смастерить, не то что сделать грабли или сплести корзину. Но любил, именно любил, работать в одиночестве («самотна»), хотя в нашей деревне проживали трое его родных братьев и он был с ними в хороших отношениях. Мать была добрым и сочувствующим человеком. Многие вспоминают ее с благодарностью до сих пор.
Одно из самых первых моих воспоминаний: около хаты родители сгребают сено, так как приближается туча. Я топаю рядом с ними. Упали первые капли дождя. Я — с непокрытой головой — начинаю вытирать волосы руками, наконец плачу. Мама ласково смеется: «Сынок, гэта ж дожджык...»
В начале 60–х годов электричества в деревне еще не было. Первые детские книжки я читал вечером при керосиновой лампе. Если в клуб привозили кино, на дворе запускали дизельный двигатель и с его помощью крутили кино.
Наша школа почти полностью была укомплектована местными учителями. Только учитель физкультуры и трудового обучения не всегда был. Пришлют молодого, а он поработает пару лет — или в армию призовут, или съедет, отработав положенные годы. И вот прислали нового учителя. Я в то время еще учился в младших классах. Как–то осенью физрук с парнями (у нас говорили «з мальцамi») старших классов после занятий пошли стрелять из мелкокалиберной винтовки в тир, который находился рядом со школьным стадионом, в овраге. Вместе со старшими пошли посмотреть и мы. Каждому старшекласснику давалась возможность сделать по 5 выстрелов. В конце учитель дал выстрелить по разу и нам — малышам, при этом подробно объяснил, как и куда целиться. После того как кто–то отстреляется, посылали одного из парней сбегать посмотреть результаты. Сделал свой первый выстрел в жизни и я. Подбегает этот парень и еще издали кричит: «Десятка!» Учитель, видно, подумал, что отыскал будущего «ворошиловского стрелка» (похоже, что из всех, кто стрелял до меня, никто больше «десятку» не выбил), и дал мне еще 5 патронов. К его великому сожалению, из всех последующих выстрелов я больше в центр мишени не попал.
Весной, когда сходил снег, мы играли в лапту или в войну, поделившись на «наших» и «немцев». Очень любили смотреть военные фильмы. Летом с вечера до сумерек играли в футбол на школьном стадионе, зимой были лыжи и хоккей на замерзших водоемах. Для хоккея каждый сам себе мастерил клюшку. Для этого нужно было взять топор и пойти в кустарник на болото — «у лазу». Там искалась кривоватая внизу березка или ольха, высекалась, «абцярэблiвалася». Потом уже дома из нее изготавливалась клюшка. Однажды такой клюшкой в час игры мне нечаянно при замахе так дали по носу, что у меня потемнело в глазах и я упал.
Когда–то в деревне был богатый колхозный двор: несколько коровников, конюшня, амбары. В начале 60–х годов имелась свиноферма. Сейчас здесь пусто. На былой водонапорной башне со времен моего детства аисты свили гнездо. Они гнездятся в нем до этого времени. Правда, деток в деревню они уже давно не приносят. В ней осталось около полутора десятков дворов, в которых живут люди пенсионного возраста.
В Замостье две основные улицы. Они образуют прямой угол, задавая своего рода систему координат, в которой проходит человеческая жизнь. Для меня и сейчас самая вкусная вода — из нашего колодца, а самые яркие звезды светят в ночи — над нашей хатой.
Наталяе сэрца прыгажосцю
восень зноў шматколерным крылом,
аздабляе iм бацькоўскi дом
у маленькай вёсачцы Замосце.
Завiтаю на свiтаннi госцем.
Пiць натхненне восенi нагбом
мне прыемней, чым вясновым днём
каштаваць напоi маладосцi.
Золкiм ранкам залатога дня
абдымае плечы цiшыня,
наплывае лёгкi сум самоты.
У таемна–светлы час такi
адпускае восень мне грахi —
i губляе сэрца пазалоту.
Похоже, что самым старым деревом здесь является столетняя липа, что посажена на моей улице. Она наклонена, будто Пизанская башня, и нависает своими ветвями над ней, словно тянется ближе к солнцу. Были и другие старые деревья, но им не повезло. В 1963 году, когда в нашу деревню проводили электричество, был спилен толстый дуб, что рос около хаты моего деда Микиты по соседству с нами. Улица здесь заглублялась в землю. Поверженный дуб лежал комлем на одной стороне улицы, а ветвями — на другой. Под ним вечером с пастбища свободно проходили коровы, не задевая ствола.
Что не спилили, подводя электричество, срезали позже все по той же причине. Вышеназванной липе повезло, что она была здорово наклонена в сторону от электрических проводов. Она по–прежнему возвышается над деревней, только листва на ней в последние годы значительно поредела, словно волосы на голове у старого человека. Ее ствол, взявшись за руки, не охватишь и вдвоем. Липа помнит, возможно, даже начало ХХ столетия, время революций и войн, что прокатились по нашей «гаротнай» земле. Липа будто олицетворяет собой душу деревни. И я верю: пока она зеленеет своей листвой, деревня будет жить. В этом году липа снова зацвела.
Заметка краеведа
Замостье — деревня в Жукневском (с 2007 года — в Кохоновском) с/с Толочинского р–на Витебской обл. Была центром колхоза «Рассвет». Находится за 18 км на восток от Толочина, около 100 км от Витебска. На сегодняшнее время здесь проживает около 20 человек.
Микола КОНДРАТОВ.
