Я вам пишу...

Разделение на физиков и лириков старо как мир. Универсалов, обладающих в одинаковой мере острым аналитическим складом ума, цепкой памятью, богатой лексикой и умением логически правильно выстроить нить повествования, на свете немного. Больше — «технарей», с закрытыми глазами собирающих–разбирающих компьютеры, но за всю свою жизнь не заучивших наизусть ни одного стихотворения, да таких, как я, чистых гуманитариев, основное умение которых — писать. Статьи, доклады, рассказы, поздравительные адреса, заметки, письма — что кому и когда подвернется.

Сколько себя помню, столько пишу. Поэтому, когда лет десять назад в мою голову, забитую в то время знаниями по дефектологии, закралась мысль о том, что и я могла бы зарабатывать на жизнь тем, что люблю делать больше всего на свете, то есть писательством, я не стала ей сопротивляться.

— У вас, милая, все слишком личное, — прихлебывая крепкий кофе, укорял меня один из известных издателей. — Сразу понятно, что вы пишете о себе, о том, что случалось в вашей жизни...

Я горестно вздохнула в ответ. Да, опыта по части плетения витиеватых детективных сюжетов у меня и впрямь маловато.

— Но язык у вас хороший, — продолжал издатель. — А напишите–ка мне синопсис страничек на 6 по сюжету вот этого фильма. Но опираясь на российские факты. Помните историю с пропавшими детьми? — и он протянул мне видеокассету с американским боевиком.

— А как пример текста прочтите–ка вот это, — и на столик передо мной лег детектив в мягкой обложке, один из тех, где герой крушит все и вся, что попадается на его пути к справедливости. Издатель удалился, оставив меня размышлять над предложенной оплатой труда — 1.000 долларов за 300 страниц текста.

Вернувшись домой, я честно просмотрела фильм, нашла в Интернете множество ссылок по пропажам детей в России и принялась изучать «пример текста». На 3–й странице меня сморил сон. Во сне я стояла на подиуме перед толпой разъяренных читателей, размахивающих книгами с моим портретом на обложке и скандирующих «Му–ра! Му–ра!», и чувствовала, как от стыда пылают щеки.

— И чего это я зациклилась на больших формах? — мысль о литературном заработке никак не хотела меня отпускать. — Донцовой я не стану! Займусь лучше написанием поздравительных стихов. Другие же пишут, и ничего. Живут! На хлеб хватает и даже на масло...

Вживаться в будущую профессию начала опять–таки с изучения предлагаемых образцов. «Я дарю тебе себя, потому что я твоя!», «Тихий вечер, летний зной — хорошо вдвоем с тобой»... Мне опять стало грустно. Воспитанный мамой–филологом литературный вкус сопротивлялся изо всех сил и стопорил всю работу. Стихи не удавались. Вернее, получались какими–то невеселыми, видимо, от переполняющей меня грусти по поводу качества предлагаемых покупателям поздравительных открыток с надписями. И даже хорошая по тем временам оплата — 15 американских денежек за пару четверостиший от лица сексуальной медсестры — не разбудила во мне рифму. Поздравление так и не получилось.

Но кто ищет, тот найдет! Мои поиски своей литературной ниши в итоге закончились успешно. Я пришла в журналистику. Труд, может, и не столь оплачиваемый, как работа литературного негра, зато морального удовольствия приносит во сто крат больше! Не краснею за избитые сюжеты, кочующие из фильмов в книги и обратно, не мучаюсь от стилистических нелепостей и не испытываю неловкостей от неудобных вопросов родных и друзей. Радуюсь, когда моя публикация помогает кому–то решить проблему, и огорчаюсь, если «выстрелила» впустую. Но самое главное — у меня есть живая связь с вами, дорогие читатели! И это намного ценнее заработка в тысячу у.е. за 300 страниц литературного бреда. Лично я в этом убедилась.