Продолжаем публикацию детектива Валерия ГУСЕВА. Начало в N 195.Все, что показал свидетель (как вышел, где стоял, как прошла машина), снял на видео Совенок. И все это мы продублировали уже без свидетеля, роль которого тоже взял на себя Совенок с камерой. А свидетеля отправили в следственный изолятор. Потому что как он ни старался, но с того места, которое выбрал, номер машины разглядеть не смог. У Совенка на пленке это тоже не получилось.
Допросили свидетеля как подозреваемого в соучастии. Он уперся, а подписывая протокол, пробурчал: "Лучше гнить на нарах, чем в яме". И больше мы от него ничего не добились.
Сватовство
"майора"
Несколько дней прошли в напряженной работе. Я настоял на том, чтобы и дело об убийстве вице-мэра "пристегнули" к первым двум, убеждая руководство, что в них действовала одна и та же рука. Но путаница в мотивах, в связях, в иных аспектах затрудняла последовательное ведение розыска и следствия.
Вновь вызвав Марину на допрос, я предъявил ей плащ и шляпу.
Она равнодушно скользнула по ним взглядом.
- Может, и видела где. В витрине, например.
- Наденьте, пожалуйста, плащ.
Она пожала плечами, но просьбу мою выполнила.
- Ваш размер. И идет вам. Берите шляпку, сейчас мы поедем на Школьную улицу, нас там ждут.
В машине я передал ей темные очки. Она недоуменно повертела их в руках
: - Никогда не видела. Ширпотреб.
- Это не так важно, - сказал я и объяснил ей суть эксперимента.
- Вы все-таки подозреваете меня в убийстве? - спокойно спросила Марина.
- Подозреваю, - так же спокойно ответил я.
- Вы пожалеете об этом.
- Возможно.
...Возможно, возможно. Но совсем не так, как вы думаете. Мне вас жаль, Марина Олеговна, красивую, умную, но простодушную женщину, которая никогда не будет счастлива...
Во дворе дома двадцать восемь по Школьной улице нас ждали Совенок с камерой и Васильков со свидетелями: старушкой со скамейки у второго подъезда и слесарем от доминошного стола.
- Сейчас вы пройдете аркой, - сказал я Марине, - потом вот здесь, тротуарчиком, свернете напротив грибка и войдете в подъезд. Вам понятно?
- Нам понятно, - со смешком ответила Марина. И добавила, копируя бывалого жулика: - Только все это липа, начальник.
- Начали, - сказал я как великий режиссер и хлопнул в ладоши. Совенок включил запись.
Марина сделала все, что надо. Прошла в развевающемся плаще, в шляпе с загнутыми полями и с темными очками на лице.
- Она самая! - уверенно сказала бабуля.
А слесарь добавил
: - Она и есть. Токо очки поменяла. Те у нее вроде бабочки были. И сумка у ей через плечо была в тот раз.
- Что скажете, Марина Олеговна?
- Туфта, начальник. Наденьте сами этот плащ и пройдитесь - вас тоже опознают.
- Вот протокол. Час назад мы провели подобные действия. Женщина вашей фигуры, роста, походки точно так же прошла через двор и...
- Не, та не она была, - встрял слесарь. - Подтверждаю однозначно.
(Позже мы изъяли сумку "через плечо", и свидетели тоже ее опознали - однозначно.)
- Марина Олеговна, в четверг от двадцати двух до ноля часов кто-нибудь мог воспользоваться вашей машиной?
- Нет, она неисправна, - она замялась на секунду. - И потом... У меня накануне гаишники номера сняли. За какое-то нарушение.
- А поточнее? Где, кто именно?
Где - она сказала довольно точно, а кто - не запомнила.
- Ни к чему было, все равно этим дядя занимается, они его уважают.
Ах, дядя, дядя...
- Еще вопрос. Где вы сами находились в четверг вечером?
- Дома.
- Кто это может подтвердить?
- Ксюша, моя домработница.
- Вы дурно о нас думаете. Мы уже опрашивали ее. Она в тот вечер не была у вас.
- Явная ложь! - вспылила Марина. Не уточняя - кто именно солгал. - Или какая-то глупая ошибка.
- Хорошо, все на сегодня. Я попрошу вас не отлучаться из города.
- Подписка?
Я молча кивнул.
Едва ушла Марина, явился Васильков в черном костюме и белой рубашке.
- Ты чего это? - спросил его Совенок. - Вырядился...
- Женюсь, - важно сказал Васильков.
- Зачем? - вылупился на него Совенок.
- Вырастешь - узнаешь, - отрезал тот. - Я в театре был.
- И что?
- Несколько дней назад на вечернем спектакле там был замечен известный всему городу бизнесмен Мальцев. Заходил за кулисы с цветами, вином и фруктами. А уехал не один...
- С актрисой Ивановой? - позавидовал Совенок.
- С актером Петровым. Ну, врубились, оригиналы? С тем самым, который так красочно описал номер якобы Марининой машины.
Ну вот, вроде как бы все распределяется по своим полочкам.
Дядя Гоша явился к Марине с цветами, принаряженный, в сопровождении Васи (или Коли), который внес в квартиру несколько всяких красивых коробок и корзин с винами и закусками, оставил их на кухне и ушел.
- Что случилось, дядь Гош? - спросила удивленная Марина и, не дожидаясь ответа, сообщила: - За меня "менты" круто взялись. Кто-то меня подставил. И Ксюшка, дрянь, что-то им наплела и смылась.
- Это все ерунда, детка, - отмахнулся дядя. - Все поправимо, все в наших руках. Точнее - в моих.
Он откупорил шампанское и разлил его по бокалам.
- Что за праздник, дядя? Совсем не ко времени.
- Как знать, детка, как знать, - он протянул ей бокал. - Ну-ка, залпом, по-мальцевски. За наше счастье! - он залпом, по-гусарски выпил вино, перевел дыхание. - Выходи-ка, детка, за меня замуж.
- Спятил, Гоша? - Марина распахнула глаза.
- Не груби, детка, а выслушай.
- Ну-ну, - Марина, едко усмехнувшись, взяла бокал, опустилась в кресло, вытянув свои красивые ноги.
- Ты мне давно глянулась. А теперь - еще пуще. Молодая вдова, богатая. Объединим наши капиталы, возьмем за горло весь город, область. И на том не остановимся. Мальцевы широко гребут. Будешь счастлива, детка, слово офицера. В заграницу тебя отправлю, куда захочешь...
- Мы же родственники, дядь Гош, - первое, что пришло в голову, возразила ошалевшая Марина.
- Ну какие там родственники, - отмахнулся дядя. - Не кузен с кузиной. Брось ломаться. Ты же - деловая баба, - он пересел к ней поближе, положил одну руку ей на плечо, другую на колено.
Марина вывернулась, встала.
- Пошел вон, дурак старый! - подумала мгновение и ляпнула: - Кровосмеситель!
Дядя расхохотался. Но не весело, а зловеще.
- Что ж, детка, тебе, видать, нары милей, чем королевская спальня.
- Что-что? - подалась к нему Марина.
- А то, детка, что на тебе три трупа.
- Это еще откуда?
- Слушай сюда, - голос дяди стал тверд и беспощаден. - Муженька ухлопала...
- Точно - спятил, - Марина едва не швырнула в него бокал.
- А как же? Хозяйкой всему делу мечтала стать! Капиталы муженька в белы рученьки взять! А у меня есть люди, которые под любой присягой покажут, что в день убийства Гарика ты покидала Дольск. И твою машину в тот вечер видели у подъезда. Хватит?
- Разберутся, - не очень уверенно проговорила Марина.
- Особо не будут, - пообещал полковник. - Я постараюсь. Да и Лозинский - твой, тут уж не отвертишься. Помаду ты в той квартирке, что папашке непутевому сняла, обронила.
- Да не снимала я ничего, никакой квартиры!
(Продолжение следует.)
- Не снимала, - ухмыльнулся дядя. - Это только мы с тобой знаем. А помаду мне Ксюшка твоя передала. Это ведь я ее тебе подсадил. И не деревенская она простушка, а городская потаскушка. Она мне много чего про тебя рассказывала. И на каком боку спишь, и какой водой умываешься. Разведка в тылу врага. Стратегия и тактика.
Марина присела, ноги не держали.
- А вот это что? - дядя достал из кармана смятый листок. - Это твоей рукой начертанная диспозиция. Даже улицы надписаны.
- Ты же его сжег...
- Да не его, детка. Я свой листочек сжег. А твой сохранил. На добрую память. Выпей-ка, - он долил ей вина, - а то как бы сердечко не сдало.
Марина машинально взяла бокал.
- А уж вице-мэра тебе никак не простят. Из вашей винтовки, что на вашей даче на стенке висит, его сняли. Отпечатки твои наверняка на ней остались. В нужный момент винтовочка появится. А уж про номера твоей машины и говорить не хочу, детка.
Дядя встал, снова налил себе вина, выпил, прошелся по комнате. Марина следила за ним взглядом.
- Все сама да сама! Вот сама и выкручивайся. А ведь, пожалуй, тебе и "вышка" светит. Учитывая твой моральный облик.
- Какой еще облик?
- Какой-какой? Чрезвычайно низкий. Мать от тебя удрала. Отца ты выгнала, споила до смерти. С Лозинским покойным шашни вела при живом еще муже. Ксюшку нехорошо соблазняла, она признается. Много чего наберется... Так что выбирай, детка. Я все могу исправить, не поздно.
Марина не сводила с него застывшего взгляда. Она не верила ушам, не верила глазам, она пыталась проснуться.
- Да и бизнесмен из тебя не получается, детка. Все твои проблемы ведь я организовал. Ты это тоже учти, - дядя еще выпил и направился к ней. - Дам тебе подумать. Но недолго.
- Пошел вон, - мертвыми губами прошептала Марина.
- Что ж, детка, сама виновата.
Когда он ушел, Марина грохнула в стену бокал, упала на тахту и бессильно разрыдалась.
Сергеев
Между тем, разбираясь с убийством вице-мэра, мы все увереннее склонялись к тому, что оно носило политический характер. Приближались очередные выборы городских властей, а вице-мэр пользовался у горожан большим уважением и мог бы стать мэру нынешнему весьма и весьма опасным конкурентом. В общем, что-то такое складывалось. И я осторожно высказал свои подозрения и предположения руководству.
Реакция была мгновенной. Из центра прибыли большие специалисты по расследованию подобных дел, а для меня вдруг нашлась срочная командировка.
Вернувшись, я узнал от встречавших меня на вокзале ребят, что группа наша расформирована. Мне будет предложена должность кадровика в управлении.
- Теперь вы понимаете, Алексей Дмитриевич, - грустно спросил меня Каптелин, - почему так трудно раскрываются заказные убийства?
А Совенок и Васильков только виновато вздохнули. Хотя ни в чем виноваты не были...
Мы поехали ко мне, обменялись новостями. Вот что я узнал.
Марина Кравцова несколько дней не могла прийти в себя. Похоронила отца. Передала все свои дела заместителям. Отхлестала по щекам встретившуюся ей на улице Ксюшу. И все чаще и яснее в ее воспаленной красивой головке бились жестокие в своей откровенности дядины слова: "Все твои проблемы, детка, я организовал". Все проблемы... Все... Опять ей стал грезиться давний сон - уходящий из подъезда убийца Гарика в военной фуражке и высоких сапогах. Настоящий полковник!
Сверкнула молния и грянул гром...
Марина разыскала в сумочке мою визитную карточку. Позвонила. На несколько ее звонков отзывались пустые долгие гудки, а потом кто-то ответил, что "полковника Сергеева сейчас нет и он нескоро будет".
Тут в ней надорвалась последняя ниточка. Она чувствовала, что Сергеев относится к ней с симпатией, многое понял и смог бы ей помочь. А теперь - что? Теперь - сама.
И как-то вечером, хлебнув водки, она так и сказала Гарику на портрете
: - Сама виновата - сама и отвечу.
И поехала к дяде.
У него к тому времени обострились отношения с конкурирующей группировкой, поэтому Вася (или Коля) долго разглядывал ее в глазок и выспрашивал из-за двери, прежде чем впустил.
Она прошла в кабинет.
- С чем пришла? - дядя загасил сигарету.
- Дурака этого выставь, - она кивнула за спину, где маячила стриженая голова Васи, одетого в кожаную куртку поверх полосатой футболки.
- Давно бы так, - все понял дядя.
А Марина решительно шагнула в его спальню. Она знала, что в ящике ночного столика, рядом с кроватью, он постоянно держит большой пистолет.
Дядя запер за Васей дверь и, раздеваясь на ходу, нетерпеливо вернулся к ней.
Марина стояла у окна, заложив руки за спину.
- Ну что, - усмехнулся дядя, - сама?
- Сама, - сказала Марина и выстрелила ему в лицо.
Дядя как-то странно всхлипнул и рухнул на кровать.
Не глядя на то, что натворила, Марина бросила пистолет и ушла.
- Пришла к нам с повинной, - рассказывал Васильков, - все вас спрашивала.
- А полковник Гоша? - спросил я.
- Хрен его знает.
- Это как же?
- Да так. Кравцова знала про пистолет. Но не знала, что он газовый, с сильными нервно-паралитическими патронами. Оклемался, сволочь. В розыск объявлен.
- По некоторым данным, - вставил Каптелин, - его все-таки достали ребята из группировки Стручка.
- Вот еще! - не согласился Васильков. - Чтоб вы все знали: такие гады очень живучие. До встречи с нами. Верно, Совенок? Ну наливай, чего ты ждешь?
Оформиться в кадровики я согласия не дал; навел по своим каналам кое-какие справки, подергал Каптелина, погонял по старой дружбе своих ребят в их нерабочее время и, наконец, получил нужную мне информацию. В соответствии с которой напросился на должность старшего участкового инспектора, осел в резиденции, расположенной в селе Майорово, на самой границе области.
Все складывалось так, что возможность выполнить до конца свой милицейский и человеческий долг становилась все более реальной. Сложность была только в одном: довести до логического финала дело Марины Кравцовой мне предстояло без нарушений законности. Мне вовсе не улыбалось пойти из-за этой гадины Гоши сначала под следствие, а потом и под суд. Иначе где же оно, торжество справедливости?
Занимаясь повседневными делами, мотаясь по своей территории (поменьше Бельгии, но все-таки побольше Люксембурга), мне удавалось пополнять первичную информацию о бравом полковнике свежими, необходимыми мне фактами для предстоящей расчетливой и необратимой акции.
Я установил место его дислокации, сферу его нынешней подпольной деятельности и живых коммерческих интересов; прикинул, исходя из этих данных, как я смогу естественно и ненаказуемо подставить себя под удар. Чтобы ответить на него своим ударом. Последним.
И этот час настал, час возмездия. Не буду говорить, как я это подстроил. Для профессионала это заурядная операция. Даже если он проводит ее практически один.
Укрывшись, уйдя на дно, полковник Гоша своим принципам не изменил. Другой, более разумный (или менее жадный), на его месте ходил бы в приходскую церковь, жертвовал бы на храм, сажал бы огурчики на скудных грядках шести сиротских соток, обсуждал бы на завалинке или под старой ветлой, под самогон и сальце, с местными пенсионерами проблемы мирового бытия.
Но нет, он и тут себе не изменил. На свою беду, на свою последнюю ошибку.
Получив информацию о том, что на бывшем колхозном (а теперь чьем?) рынке "братва" полковника будет собирать свою дань, я выехал на место в составе группы захвата.
Все складывалось путем - мой собственный источник сообщил, что в этот час на рынке будет и сам полковник со своими "ближними".
Рассредоточились, замаскировались - кто под покупателей, кто под работников рынка, кто под его охрану. Я же - в форме, при явном оружии - прохаживался меж рядов, являя собой туповатого, но упорного "мента". В самый разгар задержания, когда всякую мелкую шваль уложили мордами в грязь, из небольшого кафе несколько человек быстрыми шагами начали расходиться по машинам. Я тут же выбрал "своего".
- Стоять! - от души орал я, дернув затвор автомата. - Стреляю! - и мчался, расталкивая на своем пути лотки и мирных испуганных граждан, за взревевшим двигателем джипом, в который влетел мой ошалевший от нашей наглости бравый полковник в отставке. Под моими ногами лопались лимоны, раскатывались во все стороны яблоки, хрустели пакеты с крупой и сахарным песком; в спину ударялись ругательства.
Джип, раскидав коробки и тележки с товаром, вырвался на волю и всеми своими западными лошадиными силами рванул в отрыв. (Точнее - ему позволили это сделать.)
На выезде с рынка я мигом огляделся, выхватил взглядом "случайную" тачку и бросился на ней вдогон.
Так я еще не ездил. Кроме скачущего впереди задка джипа, я ничего не видел. Все появлялось секундой, мелькало мгновением и исчезало позади. Все сливалось в одну пеструю ленту. Все растаяло, ушло за рамки экрана. В центре которого оставался крупным планом коротко стриженный затылок, трясущийся над спинкой правого переднего сиденья.
Не помню, заметил ли я, как мы вылетели за город, как, кидая колесами гравий, мчались, привязанные друг к другу, пустынным проселком. Как стучали в мою машину бесполезные пули, как я с радостью отмечал где-то в самом дальнем уголке сознания: стреляйте, ребята, чем больше ваших дыр, тем больше моих шансов...
Дорога разделилась. Одна ее часть ушла влево, в областной центр; другая пошла, виляя и крутясь, по краю заросшего лесом брошенного карьера.
Я несколько раз ударил автоматом в меченое, замутненное дырками и трещинами ветровое стекло. Оно осыпалось крошевом осколков, в салон ворвался встречный ветер, я едва не захлебнулся в нем.
Джип, взметнув гравий и пыль, резко тормознул, распахнулись его дверцы и прыснули в две стороны его пассажиры.
Полковник напористыми скачками пошел вверх, где заманчиво для него зеленели густые заросли ольхи. Он, казалось, покорно взял на себя роль, которую выделил ему главный на свете режиссер. Да и я был выдвинут им из числа статистов.
Подхватив автомат, сползая по осыпающейся круче, цепляясь за робкие ветви, я выбрался-таки на гребень. И встречь мне прогремел выстрел, сбив меня с ног хлестким ударом по колену.
Вот теперь пришла моя пора. Лучше и не придумаешь. Скрипнув от боли зубами, я выкинул вперед левую руку, положил на нее ствол автомата, поймал в прицел спешащего к гибели полковника.
Короткая, злая, наискось, очередь сбила листву над его головой, расщепила перед ним неповинный ствол, подкосила полковнику его упругий уверенный шаг.
...Когда я дохромал до него, он был еще жив.
- Сам сдохнешь? - спросил я. - Или помочь?
- Это ты? - выдохнул он. - Ну и пусть...
Применение мною оружия при задержании опасного преступника после недолгого разбора было признано, как я и рассчитывал, закономерным.
Я снова уволился и уехал в далекий старинный городок, открыл там частную сыскную контору. Со временем ко мне перебрались и мои ребята. Но то совсем другая история. А эта закончилась через несколько лет.
...Посещал я как-то женский монастырь, расследуя кражу старинных икон. Долго стоял перед воротами, разглядывая приземистые крепостные стены и золотые с синим, со звездочками, купола над ними. Потом вошел на монастырский мощеный двор.
Звякнул колокол, и потянулись к храму смиренной вереничкой юные монашки. Иные шли, опустив глаза, а иные глазками в меня постреливали с интересом. Одна послушница, высокая и стройная, прошла совсем рядом.
- Марина? - сказал я вполголоса.
Она вскинула голову, чуть дрогнули губы в слабой улыбке.
- Марфа теперь. Здравствуйте, Алексей Дмитриевич.
Она похорошела. Совсем иной красотой.
Я молча смотрел на нее. Да и что было говорить?
- Вот... Грехи замаливаю, - из-под низко повязанного платка светились ее большие, спокойные, полные тихой, нездешней мудрости глаза. - Сама нагрешила - сама и каюсь. Все - сама. Прощайте, Алексей Дмитриевич, - она перекрестила меня. - Храни вас Господь.
И пошла к храму.
Что-то она недосказала, подумал я, глядя ей вслед. Или не спросила.
Заморосил дождик. Легкий, как светлые слезы...
