Для того чтобы вытащить США из депрессии начала прошлого века, понадобилась фигура масштаба Франклина Делано Рузвельта. Чтобы мечты о справедливом строе в царской России стали реальностью, должен был родиться Владимир Ульянов-Ленин. Чтобы в театре «Ленком» в Москве была более тысячи раз поставлена «Юнона» и «Авось», чтобы появилась киноверсия «Мюнхгаузена» и зрительское сердце замирало перед «Обыкновенным чудом», должен был явиться миру режиссерский талант Марка Захарова. Чтобы белорусский читатель замирал над каждой строкой «Дикой охоты короля Стаха», должен быть Владимир Короткевич.
Говорят: в мире живет потребность в том или ином великом человеке. Вот великий человек и появляется — как ответ на вызов времени и тех проблем, которые актуальны для эпохи. Но, может быть, совсем наоборот? Во Франции в середине прошлого века были изданы эссе, пьесы Альбера Камю и Жан–Поля Сартра, и мир ужаснулся собственной неупорядоченности, а выходом стала свобода, как личная, так и социальная, на баррикадах. В России Герцен ударил в «Колокол», в Италии развернул знамя освободительной борьбы Дж.Гарибальди, а идеалы справедливого строя будущего не появились сами собой, их впервые описал лорд-канцлер Англии Томас Мор.Мы привыкли к лапидарной форме марксистской фразеологии, согласно которой «народ — творец истории». Что и говорить, именно народ сражается, борется, отстаивает, создает, формирует и творит. Но Федор Достоевский — не «народ»? Привычно рассуждают так: вот, например, Йозеф Швейк — это «народ», а Ярослав Гашек — какой же это народ, это писатель. Тургеневский Базаров — «народ», а сам писатель вместе с Полиной Виардо — интеллигенты, живущие в своем отдельном мире. Петр Первый и народ — какая между ними пропасть. Но если пропасть, то великий царь — не народ?
Иосиф Сталин в первые месяцы войны часто говорил о «хныкающих интеллигентах», которые поддались панике. Что и говорить, паниковали тогда многие, но почему именно интеллигенты стали «хныкающими»? Потому, что они не «класс», а так себе, «прослойка»? Или потому, что народ тогда привычно ассоциировался с рабочими, крестьянством, но в этом случае непонятно, куда определить по этой классификации саму партийную элиту? Да, Сталин был сыном сапожника, а вот Ленин — крупного царского чиновника. И на какой основе их объединять? Схема оказалась выше жизни, а то, что в схему не попадало, беспощадно преследовалось.
Народ, понимаемый сугубо абстрактно, был исключительным мерилом общественных ценностей достаточно долго. Именем народа выносились приговоры, как теперь понятно, часто несправедливые. В ходу были фразы, согласно которым «народ решил», «народ призвал», но мало кто мог разглядеть в толпе живые лица. Одно из важных завоеваний трагических событий конца прошлого века как раз и состоит в том, что вместо абстрактного народа появились миллионы конкретных людей, со всеми их проблемами и противоречиями. Этот процесс можно критиковать за эгоцентризм, стремление построить социализм в одной, отдельно взятой семье, малосимпатичный прагматизм и меркантильность, но нельзя отрицать главного: появилась альтернативность мышления и практического действия, на которые вряд ли способен «народ», но способны личности.
Чтобы политик забрался на танк, нужна личность. Почему М.Горбачев во время государственной катастрофы на танк не полез, а вот Б.Ельцин на башню забрался? Почему в 1993 году у московского «Белого дома» мы наблюдали унизительную капитуляцию тех лидеров парламента, которые ранее заявляли о готовности идти до конца? Почему ж не пошли? Вот С.Альенде в Чили во время известного переворота пошел до конца, так и погиб с автоматом и национальным флагом в руках. А ведь врач по профессии, непрофессиональный военный.
Конечно, диалектика отношений между личностью и народом в ходе исторического развития сложна и не вписывается в простые формы: то, дескать, первично, а то — вторично. Если бы все было так просто. Обращаясь к отечественной истории последнего столетия, легко заметить: все значительные события ассоциируются с именами наших крупнейших людей. Это касается государственного строительства, военного дела, народного хозяйства, культуры и спорта. Что такое Витебск без Марка Шагала, Брест без Афанасия Брестского, страна без Купалы, Коласа, Короткевича? Что такое космос без Петра Климука, а послевоенное строительство без Кирилла Мазурова и Петра Машерова? Абстракции или семейные предания в лучшем случае. Вот сегодня много и справедливо говорят о важности консолидации нации, объединении сил для решения важнейших общенациональных задач. Важно лишь помнить, что консолидировать надо не «классы», «прослойки», «страты» и т.д., а личности, за каждой из которых и своя судьба, и свои проблемы, свои интересы и своя собственная точка зрения.
Советская Белоруссия № 107 (24989). Среда, 8 июня 2016
