Лучшее занятие после 70 – прыжки с парашютом

Из газеты «Собеседник» – первого, еще доперестроечного издания нового типа – вышла практически вся отечественная журналистика девяностых (она, кстати, и сейчас никуда не делась). Отцом новой печатной прессы стал самый успешный из наших молодых журналистов, тридцатилетний Владимир Яковлев, сын главреда «Московских новостей», создатель «Коммерсанта» – сначала это был еженедельник, потом ежедневная газета, потом огромный издательский дом, бесконечно и заслуженно гордящийся собой. Потом Яковлев продал свою долю в этом доме, где был полубогом, и исчез. Это был 1999 год. То есть он опять все понял раньше всех.П

отом о нем долго ничего не было слышно, пока в 2008 году он не создал «Сноб» – самый модный журнальный проект последнего десятилетия. Через три года Яковлев из «Сноба» ушел – из-за разногласий с Прохоровым – и год спустя начал проект «Возраст счастья»: книги, сайт и группа в Фейсбуке. Уже первая выпущенная им книга, которая так и называется, – в ней представлены несколько десятков счастливых стариков, их отобрал и описал сам Яковлев, – стала бестселлером и вызвала яростную полемику. Одни смеются, другие повторяют: «Это все не для России», а третьи, вроде меня, опять поражаются яковлевской интуиции.

– Володя, мы встречаемся в среднем раз в десять лет. И всякий раз я тебе говорю: как же ты, Яковлев, все просчитал-то! «Коммерсантъ» был создан для только что народившейся прослойки коммерсантов, «Сноб» предсказал снобов, а теперь Россия стала страной стариков...

– Я совершенно не имел это в виду. Это проблема не российская, а общемировая, и не столько социальная, сколько психологическая. Огромное количество людей уверены, что жизнь кончается после пятидесяти, и сам я так думал. Тебе сколько?

– Сорок пять. И я не то чтобы так думаю, но трепещу.

– Правильно, трепещи. После пятидесяти она очень сильно меняется. Всё: работа, здоровье, распорядок дня, связи, характер сексуальности. Но она не кончается – наоборот, начинается самое главное. Просто этому не учили в школе. Я впервые задумался обо всем этом, когда познакомился в Штатах с одним психоаналитиком – точнее, с одной, поскольку она женщина. Замечательная собеседница, активный профессионал, 25 пациентов в неделю, преподает техники йоги – необычное заключалось в том, что диплом психоаналитика она получила в 1934 году.

– Из рук Фрейда?

– Почти. Ей было 103 года.

Когда мне перевалило за 50, моей маме стало под 80. И я решил: пора ей помогать – раньше, по-моему, такой необходимости не было. Звоню ей: «Мама, давай я завтра приеду?» – «Приезжай, но учти, что я еду на дачу, на шашлык». – «Хорошо, а послезавтра?» – «А послезавтра я иду в театр». – «Ладно, тогда в среду?» – «В среду я улетаю в Париж». Я понял, что моя мама, которой под 80, живет интересней меня, которому за 50. И это вызвало у меня некоторые вопросы к себе. Я подумал: вот американка, которой 103 года. В 50 она не прожила даже половину жизни! И к этим 50 она – если вычесть детство – отработала только треть профессиональной карьеры. Перед нами гигантский непознанный континент, который мы называем «старость». И проблема в том, что мы не очень понимаем, для чего нам дано это время. От нуля до тридцати мы учимся. От тридцати до пятидесяти реализуемся. Но что мы делаем потом? Тридцать лет вспоминаем, как двадцать лет жили?

– А что еще делать, Володя?

– Я считаю, что к 50 – 60 годам мы впервые в жизни накапливаем достаточно опыта – прежде всего негативного, конечно, – чтобы стать счастливыми, получать удовольствие от жизни. Старость ведь не болезнь, не патология, это нормальный период, такой же, как детство, юность, зрелость.

За последние несколько лет поездок я встретил десятки человек, которые  активно, ярко, весело, здорово живут и после 70, и после 80, и после 90, и даже после 100. Исходя из их опыта, я предположил, что цель этого периода именно такая – научиться быть счастливым. Получать удовольствие от жизни.

Изменение отношения к старости, к ее возможностям и целям – психологическая проблема, перед которой стоит весь мир. На планете сейчас 300 миллионов стариков. А количество людей, которые входят в этот возраст, – 600 миллионов. Через несколько лет мир подойдет к фантастической отметке – впервые за всю историю цивилизации количество людей за 60 превысит количество детей!

Пора перестать воспринимать старость как время итогов, пассивности, зависимости. Как ухудшенную версию предыдущей жизни. Я знаю человека, который в 75 лет переплыл Ла Манш, и другого, который, чтобы отпраздновать свое 80-летие, совершил подряд 80 прыжков с парашютом, без остановки. Знаю прекрасного англичанина, который в 81 начал учиться балету и сейчас, в 92, профессионально выступает на балетной сцене. Все это не чудеса. Просто эти люди отказались следовать стереотипам и разрешили себе жить иначе.

Я, кстати, знаю, одного замечательного японского человека, который в 65 решил поменять профессию и стал порноактером.

– Помилуй, в каком же качестве? В пассивном?

– Ничего подобного, сейчас ему 75, и он прошел большой творческий путь! Секс постарел, заняться им сейчас и в 80 лет – не рекорд. А вот двое моих героев, которые прыгают с парашютом, организовали когда-то общество Sky Diving after 60, которое потом автоматически переросло в after 70 и сейчас приближается к after 80. Они объездили весь мир. Прыгали повсеместно. Я их спрашиваю: «Но ездить-то вам зачем? Пропагандируете парашютный спорт? Спасаетесь от одиночества?» – «Нет, – отвечают они, – просто нравится». Старость – это возможность делать то, что нравится, вот что я пытаюсь сказать. Только надо уметь выбрать это занятие. Тут уж все зависит от тебя лично – ни на учебу, ни на работу уже не спишешь, дети взрослые... Страх старости – это во многом страх самостоятельности. Многие ли готовы делать то, чего действительно хотят?

– А на какие деньги разъезжают эти твои парашютисты?

– Все, что заработали, тратят на путешествия. Старость – возраст, когда уже не надо откладывать, в 80 лет это смешно, ты не находишь? Что заработал, то и проживаешь.

– Но, согласись, с парашютом и в 20 лет не всякий прыгнет...

– Не соглашусь, потому что именно парашютный спорт – в топе популярности. Прочие три лидера в категории «после 60» – бег, плавание и танцы. Танец, пожалуй, впереди всех – считается, что это лучший способ сохранения здоровья и формы после 60. Однажды в Дании я выглянул в окно и увидел, что внизу танцуют 400 стариков. Просто на улице! Но танцами ограничиваются далеко не все. Одна героиня следующей книжки – о женщинах – ежегодно участвует в триатлоне Iron Man. Знаешь, что это такое? Четыре километра плыть, потом 180 на велосипеде и 42 километра бегом, подряд, без остановки. Так вот, она проделывает это в 83 года. Примерно за десять часов.

– Есть масса случаев, когда человек много заботится о здоровье – так, что уничтожает его окончательно, как Майкл Джексон. Типа «такая борьба за мир, что хуже любой ядерной войны»...

– Совершенно точно. Забота о физическом здоровье, да еще через силу, – вовсе не путь к продлению жизни. Путь к продлению – и вообще к здоровью – по сути один: интеллектуальная активность. И, добавил бы я, приятие. Все здоровые и успешные люди после 60, которых я встречал,  объединены приятием: мира, жизни, возраста.

– Вот это и есть самое ужасное, Володя. Именно из-за их приятия – или, скажем иначе, из-за их нацеленности на личный комфорт, это в старости вещь естественная – в нашем старческом, по сути, обществе ничего и не меняется.

– Ну, в чем я соглашусь – так это в том, что центр интересов в старости действительно смещается на себя. Но сказать, что из-за стариков общество консервативно или думает только о пропитании, – нет, это не так. Во-первых, у нас старики вообще выключены из общественной жизни, и это дурно, – но пассивность общества никак не их вина. Во-вторых, в России стареет как раз протест, а конформизм больше распространен среди молодых.

– У тебя есть абсолютно темный период в биографии – между уходом из «Коммерсанта» и «Снобом»: что ты делал?

– Жил. Ездил в Индию, Данию, Лос-Анджелес. Жил на Ибице.

Изучал некоторые методики Кастанеды. Профессионально мне это ничего не дало, а по-человечески – очень много.

– И где ты живешь сейчас?

– Делю время между Москвой и Барселоной. Примерно поровну.

– У тебя есть инвестор для «Возраста счастья»?

– Буквально сегодня я разместил на Фейсбуке сообщение, что ищу инвестора. Первоначально я вложил свои деньги. Но это проект небольшой и недорогой.

– А можно прямо спросить, на что ты живешь?

– Ну знаешь, я не магнат, мне никогда не удавалось создать сбережения. Поэтому сбережений у меня нет. Я живу довольно скромно. На что живу? Я работаю – продаю свои фотографии счастливых долгожителей, веду семинары по «возрасту счастья». Делаю книжки. Вот недавно подписал контракт на три книжки, продолжение «ВС» – они выйдут осенью.

– Скажи прямо: ты веришь в бессмертие души?

– Я буддист.

– Значит, в реинкарнацию?

– Да.  Есть так называемая реинкарнационная маска – это то, что ты надеваешь в зависимости от воплощения. Внешность, биография, характер. И есть подлинная часть тебя, которая путешествует из одной жизни в другую. Она-то и останется, а личная память и все здешние дела сотрутся, ты ничего о них не будешь знать. Вопрос: а какая тогда разница, есть реинкарнация или нет?

Дмитрий Быков.

Советская Белоруссия №163 (24300). Суббота, 31 августа 2013 года.