Чернобыльский словарь Ивана Тихоновича
Месяц, проведенный в 30-километровой зоне ЧАЭС, мой герой по сей день называет обычной служебной командировкой. Туда ехали простые бойцы пожарной охраны, офицеры и начальники с большими звездами на погонах. Зона уравняла всех. Они прибывали в самое пекло катастрофы не по приказу, это было сугубо добровольным решением. Помочь.
В служебном кабинете Ивана Тихоновича даже сейчас хранятся индивидуальный дозиметр ДК-50, костюм химзащиты Л-1 и респиратор. Двадцать четыре года назад эти нехитрые вещи помогли сохранить здоровье и жизнь…
С групповой фотографии 1986 года смотрит 33-летний капитан внутренней службы. Хойники. Август. Жара.
Доброволец. Отправлять нас начали в мае. От каждой столичной части пожарной охраны в зону на 15 суток высылали отделение: водитель, командир и четверо пожарных. Затем срок увеличили до месяца. Отношение к чернобыльским командировкам было нормальное: никто не кричал «Караул!», хотя, что такое радиация, мы прекрасно знали. Не было ни черных списков, ни принуждения. В 8 утра, когда сменялись караулы, старший спрашивал, кто хочет попасть в группу для работы в 30-километровой зоне. Люди выходили из строя добровольно. И это не считалось особой доблестью: ехали тушить пожары.
Звонок. На проводе замначальника городского управления пожарной охраны Виктор Заленский: «Поедешь?» — «Так точно!» Двое суток на сборы, и вот я трясусь в рейсовом автобусе Минск—Хойники. С собой в сумке – новая форма, берцы, респиратор, Л-1 и три бутерброда, что собрала в дорогу супруга. Продукты сказали не брать.
Медсанчасть. Хойникские врачи, которые обслуживали республиканский штаб ликвидации последствий ЧАЭС, четко объяснили нам формулу выживания. Питаться только в столовой. Ежедневно заряжать и носить с собой индивидуальный дозиметр. Каждый вечер снимать показания и регистрировать их в журнале. Давали еще какие-то таблетки, но я уже не помню, что это было.
Наровля, Тешков, Брагин, Комарин… В этих населенных пунктах стояли подразделения пожарной охраны. Моей задачей было принимать новые группы, прибывавшие cо всей республики. Собирать и передавать в Минск оперативные сводки из Хойников, Брагина, Наровли. И ежедневно заступать в дозор по 30-километровой зоне. Каждое утро моя группа – 10 пожарных и несколько инспекторов – ждала информацию от борта Ми-8. Он предварительно облетал зону и сообщал о местах пожаров. Несколько минут на сборы, спецзащита – и мы мчимся на пожарных ЗИЛах, оставляя за спиной кордоны, шлагбаумы и колючую проволоку. Опасность мы знали на вкус: от повышенной радиации на губах всегда была легкая сладость.
Огонь. Середина августа, жарко, как в Сахаре. Горит лес, торфяники, брошенные дома. Каждые сутки по 5—6 крупных пожаров в зоне. Квадрат выезда просто огромный, посмотрите по карте: Погонное—Уласы—Крюки—Белая Сорока… Сколько мы там всего потушили за месяц, одному Богу известно. Приезжаешь, а перед тобой – черные футбольные поля, гигантские торфяники, над которыми стелется дым. Они прогорают на 2—3 метра: можешь провалиться сам, может провалиться машина. По всем требованиям мы должны были тушить в резиновых костюмах Л-1 и респираторах. Но уверяю вас, когда на улице + 30, на горящем торфянике +50. Больше двадцати минут работать в них было невозможно – закипает кровь, не дышит кожа. Конечно же, мы снимали их и тушили огонь в простых боевках. А когда хотелось пить, опускали респираторы и жадно глотали минералку.
Подъем – в 8.00. Отбой – в 21.00. Но просто приехать и рухнуть в постель нельзя: и машинам, и нам прежде нужно было пройти дезактивацию в походных банях. Это правда: физически было очень тяжело. 30 суток без выходных. Закрываешь глаза, а перед тобой — дым, торфяник и вода из проложенной рукавной линии. Представьте, в час мы расходовали где-то по 30 тонн воды… Потушишь, а через день-два опять едешь на то же поле. Горит! Так мы потом из каналов даже не забирали рукава. Знали ведь: вернемся.
Стая. В конце августа начал гореть созревший на полях урожай, и видеть это было просто невыносимо. Если подымался ветер, ячмень и пшеница горели 2—3-метровой стеной. Приходилось пускать встречный пожар и постоянно следить, чтобы не оказаться в огненном кольце. Возвращаясь на базу, мы каждый день видели брошенные дома с забитыми окнами. Было такое чувство, что тут закончилось время: крапива выше забора, стаи одичавших собак, кошки… Мы никогда не останавливались: смотреть на это было тяжело.
Тонна. Месяц в зоне засчитали за два. Руководство Хойникского райисполкома вручило нам грамоты, нагрудные знаки. Надо отдать должное: нас чествовали, как героев! Прохожие на улицах смотрели с искренним уважением. Они понимали, что мы приехали им помочь и помогли. И от этого было чертовски приятно! Мы сдали форму, химзащиту, обувь и уезжали в Минск во всем новом. Первым делом повидались с семьями, прошли медосмотр в поликлинике. А назавтра вышли на службу – отпуск не полагался. Первую неделю мы не ходили, а казалось, летали по городу: с плеч как будто свалилось несколько тонн обременительной ноши. Хорошо помню удивление жены, когда вместо привычных 140 рублей месячного довольствия я принес домой 500. На тот момент это были хорошие деньги.
Эпилог. А спустя время стали появляться фотографии коллег в черных рамках. Многие из них навсегда остались в «Книге мужества», изданной МЧС… Те из наших, кто жив сейчас, всегда приходят в годовщину на улицу Игнатенко в Минске. Возлагаем цветы к барельефу. А затем едем на Московское кладбище почтить память тех, кто ушел из жизни намного раньше положенного. Чернобыль сыграл с нами злую шутку: сладкий вкус на губах отозвался горечью спустя много лет.
-----------------------------------
Кстати
Сейчас в органах и подразделениях Министерства по чрезвычайным ситуациям Беларуси служат более 160 работников из 1515, принимавших участие в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.
-----------------------------------
На снимке: инспектор Центра пропаганды и обучения при МГУ МЧС Иван ТИХОНОВИЧ: «двадцать четыре года назад эти нехитрые вещицы помогли сохранить жизнь».
Фото: Василий МАТВЕЕВ
