Эта история началась осенью 1939 года в Западной Белоруссии и продолжалась с различными драматическими потрясениями без малого 20 лет. А тогда, в начале октября, в штаб опергруппы НКВД БССР пришел скромно одетый молодой человек, который чекистам во главе с капитаном госбезопасности А.Мисюревым показался поначалу странным. Представившись потомком одного из известных дворянских родов, визитер с места в карьер выпалил: «Я просто удивлен, господа, почему ваши чекисты меня до сих пор не арестовали! Странно как–то, не по–советски. Я просто устал и буквально извелся. Кое–кто из наших местных уже на меня косится. Нельзя же так. Чего вы ждете?»
Изгой
«А он не без чувства юмора...» — подумалось тогда Мисюреву. К тому времени ему как начальнику УНКВД по Барановичской области было уже кое–что известно о странном посетителе. Мисюрев его успокоил: «Не арестовали, говорите? И правильно сделали, товарищ Марек. Какой вы враг? С чего вы это взяли? За вами, уж скажу по секрету, никаких враждебных действий не замечалось. Местные люди вас характеризуют положительно, даже поручаются за вас»...
С дальним прицелом затеял Мисюрев этот разговор. В неспешной беседе за чаем выяснились и подтвердились интереснейшие подробности. Старинный род Марека Запольского (фамилия вымышленная, так как подлинная до сих пор находится под грифом «Секретно») был известен русской аристократической эмиграции на Западе, а жена его, немка, имела, как оказалось, обширные связи в пронацистских кругах Германии. Образование он получил во Франции и Германии, однако хлеб насущный ему пришлось добывать тяжким трудом. Начинал телеграфистом и курьером губернского военкомата, затем рабочим авторемонтного завода в Варшаве, год стажировался в Америке, а вернувшись в Европу, работал в сельском хозяйстве в имении своего дяди в Западной Белоруссии. За дружбу с крестьянами и заступничество за них дядя, аристократ до мозга костей, не делавший никаких уступок и скидок «хамам и быдлу», обвинил племянника в большевизме и с треском выгнал из родового замка. Некоторое время Мареку даже пришлось жить в землянке с женой и ребенком. Трудно сказать, как бы все дальше сложилось, но помогли местные крестьяне.
«Я никогда, собственно, и не принадлежал к высшему обществу русской или польской знати, не вращался там и считался в этом кругу человеком чуждым, так как всегда симпатизировал крестьянам и батракам и на этой почве в 1935 году был лишен наследства моим ныне покойным дядей, — писал позже Запольский. — Поляки меня на госслужбу не принимали, считая врагом польской государственности. Я не любил местных заносчивых польских шляхтичей и осадников, издевавшихся над крестьянами–белорусами, и они мне платили «взаимностью». Так вот и оказался меж двух огней»...
Агент
Итак, осенью 1939 года для Марека Запольского начался новый этап в жизни, связанный с понятием «вербовочный контингент». Сначала, безусловно, все рассказанное им было тщательно перепроверено. Затем последовало выполнение несложных поручений. И лишь после этого ему было предложено сотрудничество в весьма специфической сфере, на что, движимый прежде всего патриотическими побуждениями, он охотно и вполне искренне согласился. Так одним из важных приобретений внешней разведки стал агент Ферстер...
Конечно, он до конца еще не представлял себе всю степень опасности и риска данного «предприятия». Тем более что у него пока и мыслей не было покидать родные края. Вот тут–то и прибыла в барановичские края смешанная германо–советская комиссия по эвакуации в Германию граждан немецкой и прочих национальностей, желающих выехать с территории СССР. И последующие события приняли настолько стремительный оборот, что пришлось Запольскому делать свой окончательный выбор немедленно. Ибо немцы «колебаний» не принимали и предложили Мареку как патриоту нового фатерланда срочно дать согласие на выезд с семьей в Германию. Отправиться предстояло с самым первым эшелоном. И времени на доподготовку для работы за кордоном практически не оставалось. Так что напутствием Мареку в его новой жизни стал лишь краткий инструктаж разведывательного начальства. На земле же родной Белоруссии, в районе Бреста, он вновь оказался 22 июня 1941 года вместе с наступавшими частями вермахта... Но это будет позже, а пока вновь обретенных подданных третьего рейха бравурными нацистскими маршами и пламенеющими стягами со свастикой встретил берлинский вокзал «Остбанхоф».
Разведчик
За недолгий срок пребывания в Берлине Марек стал благодаря протекции со стороны родственников жены кандидатом в члены нацистской партии (НСДАП), успел восстановить старые связи и обзавестись новыми. Вот только весьма «специфическими» оказались условия его сотрудничества с печально знаменитым резидентом Захаром — Амаяком Кобуловым, братом замнаркома НКВД Богдана Кобулова. Это был тот случай, когда родственные узы в конкретной ситуации, увы, не могли заменить ни ум, ни профессиональные качества. Захар требовал все большего и большего, причем сразу. «Но так ведь не бывает», — с досадой думалось Мареку. Его пути пересеклись и с известным советским разведчиком Александром Коротковым, который как мог старался корректировать «бурную деятельность» Амаяка Кобулова в нужном для дела русле.
Оперативная обстановка меж тем становилась все более напряженной. Военная машина нацистской Германии форсированными темпами готовилась к войне с СССР. Из агентурного сообщения Ферстера:
«5 сентября 1940 г. Фигнер, часто выезжающий на восток Германии и, в частности, в бывшую Польшу по делам строительства от своей фирмы (подземные ангары, бетонированные дорожки на аэродромах), рассказывает, что на границе к Советскому Союзу наблюдается усиленное строительство укреплений против Бреста.
По его словам, в Польше сосредоточено до 100 немецких дивизий. В Восточной Пруссии расквартировано — 25 дивизий, такое же количество в Словакии.
Немецкая армия реорганизуется в направлении, нужном Германии для войны против Советского Союза. Учащийся офицерской школы в Берлине Хольтман рассказал, что все программы учебы преследуют подготовку германских офицеров к войне с Советским Союзом.
Так, занятия по топографии проводятся исключительно на местности, которая может быть только на востоке.
Так называемая Берлинская дивизия, вернувшаяся с Западного фронта, реорганизуется. Можно полагать по направлению восточных устремлений Германии»...
На срочной конспиративной встрече с разведчиком Юргеном в берлинском районе Кройцберг в конце октября 1940 года Запольский волнуясь рассказывал ему о том, что считал на данный момент главным: «По–моему, столкновение двух колоссов совершенно не за горами. Герман Зольф в разговоре со мной заявил, что месяцев через шесть Германия начнет войну против Советского Союза.
На мое высказывание о невозможности этого Зольф заявил, что он работает в таком месте, что знает и зря не говорит. Кроме того, Зольф сказал, что в скором времени он как дипкурьер поедет в Москву с поручением к военному атташе. Все это надо скорее довести до вашего руководства»...
В разношерстной информационной мозаике разведывательная информация Ферстера получала высокую оценку в Центре, о чем свидетельствовало «Сообщение НКВД СССР в Наркомат обороны СССР о полученных из Берлина агентурных данных о подготовке Германии к нападению на СССР (октябрь 1940 года)»:
«...Офицер штаба верховного командования (отдел военных атташе), сын бывшего министра колоний, заявил нашему источнику (связан с военными немецкими и русскими аристократическими кругами), что, по сведениям, полученным им в штабе верховного командования, примерно через шесть месяцев Германия начнет войну против Советского Союза».
В это время директива фюрера № 21 от 18.12.1940 года о плане «Барбаросса», фрагменты которой были добыты советской внешней разведкой через другие источники, уже недвусмысленно гласила: «Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии. Приготовления к осуществлению плана следует начать уже сейчас и закончить к 15 мая 1941 года. Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны».
Напряжение нарастает
А незадачливый Захар все продолжал наезжать на Ферстера по поводу его якобы малой информационной отдачи, отсутствия новых связей и того, что тот еще не смог устроиться на работу в госаппарат или еще лучше — в абвер, «прямо на Тирпицуфер». Ферстер на встречах, едва сдерживаясь, терпеливо растолковывал ему, что круг его связей расширяется, удалось даже познакомиться с абверовцами. Ведь работа ему нужна была еще и для того, чтобы избежать мобилизации в вермахт, что, кстати, решительно сужало его возможности, однако пока, кроме вежливых обещаний, дело дальше никак не шло.
Между тем поток информации продолжал нарастать. На очередную встречу якобы нерадивый агент Ферстер вызвал Захара обусловленным экстренным звонком по телефону. Стало уже не до субординации, поскольку необходимо было срочно передать только вчера полученные сведения:
«20 декабря состоялась встреча у Фигнера, куда были приглашены начальник генерального штаба Йодль, генералы Боденштатц и Мюллер. Во время вечера, чтобы избавить гостей от ожидания тревоги, Йодль решил позвонить в штаб и спросить, как обстоят дела с тревогой на сегодняшнюю ночь. Из штаба ответили, что тревоги пока не предвидится. Йодль объявил, что можно спокойно пировать, англичане не помешают. Через 15 минут завыла сирена. Гости были неприятно поражены неосведомленностью штаба.
Во время налета я стоял вместе с Йодлем на балконе и наблюдал за стрельбой. Я заметил: «Какая страшная картина». Йодль ответил, что это еще ничто по сравнению с тем, что будет здесь твориться весной. Это было сказано так просто, что можно подумать, что Йодль уже давно смирился с мыслью о продолжительной войне.
...После разговора о Болгарии Йодль сам переключился на разговор о политике Советского Союза, о которой отзывался с большим раздражением. Заявил, что СССР пытается вести свою собственную политику, надеется что–то выиграть, но этому не бывать — Советский Союз будет делать то, что ему прикажем мы, немцы. Если же большевики будут сопротивляться и задумают с нами играть, мы разобьем эту банду быстрее, чем в две недели. Йодль уверен, что Красная Армия во много раз слабее немецкой...
На вопрос одного из гостей, почему Германия оказывает такую широкую техническую помощь СССР, Йодль ответил: «То, что мы даем Советскому Союзу, или уже технически устарело, или нам уже не нужно. Ничего нового или того, в чем мы еще заинтересованы, мы им не дали. Наши сотрудники гестапо под видом инженеров разъезжают с русскими инженерами и зорко смотрят, чтобы фирма не показала больше, чем дозволено».
Один из моих знакомых присутствовал на вечере, посвященном выпуску молодых офицеров. Вечер состоялся 18 декабря в Спорт–паласе в Берлине. Присутствовали 5.000 человек.
С речью выступил Гитлер, который заявил, что молодые офицеры должны проникнуться сознанием того, что Германии предстоит вести войну с очень упорным врагом и что меньше всего нужно надеяться на скорое окончание войны, следует приучить себя к мысли о том, что драться придется долго и лишения будут тяжелыми. Тем радостнее будет победа.
В одном месте своей речи Гитлер сказал, что на земле царит беззаконие, 60 миллионов великороссов владеют 1/6 частью всей суши и что на этой одной шестой части несправедливость и беспорядок. Призывал молодых офицеров к совершению ими их священного долга — устранению этих вопиющих несправедливостей. 25.12.1940 г.»
Из агентурного сообщения Ферстера от 15 марта 1941 года:
«С 1 по 15 марта в разъездах по северо–восточной Германии. ...Прежде всего, о впечатлениях. Сколько бы мы ни ехали и куда бы ни ехали, мы все время встречали эшелоны моторизованных военных частей, идущих на юг.
Кроме этого, по дороге в Штеттин в 15 км от города, справа от леса видели аэродром и массу войск. Разговаривая с рабочими в 2 лагерях около Эггезинца, я вынес впечатление об огромном недовольстве рабочих тяжестью работы. Все работают на оборону, строят какие–то подземные города. А в другом лагере, что в километре от Эггезинца, делают взрывчатые вещества. В Штеттине стоят два крейсера, но не в порту, а прямо в заливе»...
Связь прервана
В одном из документов, не имеющем прямого отношения к нашему герою, резидент Захар сделал весьма примечательное замечание по поводу, как оказалось, Ферстера: «...с Йодлем он не виделся. Генерал Йодль, по нашим данным, присутствовал при беседе Гитлера с Муссолини (сводка Лицеиста)». Вот так чисто виртуально и пересеклись два агента внешней разведки: искренний Ферстер и провокатор и двурушник Лицеист (Берлинкс), а также их куратор Захар.
Годы спустя оказавшийся в советском плену офицер гестапо Зигфрид Мюллер, сотрудник IV–D главного управления имперской безопасности, на допросе 21 мая 1947 года показал, что руководивший латышским журналистом и двойным агентом Лицеистом сотрудник РСХА Ликус регулярно ездил к Гитлеру с донесениями о ходе дезинформационной игры. Фюрер, жадно потирая руки, интересовался мельчайшими деталями и нюансами общения Берлинкса и Амаяка Кобулова...
Один из постулатов разведки гласит: «Недооценивать противника — это значит разоружать самого себя». Тогда «сообщения» Лицеиста лишь подогревали недоверие Сталина к советской разведке. А у некоторых ее руководителей, не желавших попасть в опалу или получить «десять лет без права переписки», появилось сначала стремление «смягчить» содержание наиболее «острых» сообщений, а потом и попытки «временно» уклониться от своевременного доклада объективных данных.
Увы, с началом войны связь с Ферстером оказалась на долгие три года прерванной. Как говаривали некоторые мудрые разведчики: «Неудачу всегда можно свалить на агента: не так понял условности, не то сделал, не туда поехал, не там стоял или не так держал перчатки по условиям агентурной связи»...
Вновь связаться с советской внешней разведкой Ферстеру удалось письмом, переданным в 1943 году через брянских партизан. А в 1944 году Марек Запольский был переправлен в Москву. Но это уже совсем другая история. Скажу лишь, что ему, как и некоторым другим, верно указавшим приблизительные сроки начала войны, довелось, не сломавшись, пройти и «Лефортово», и ГУЛАГ. Однако потом он работал и в Западной Европе, и за океаном...
Николай СМИРНОВ, сотрудник Института национальной безопасности.
