Буйничское поле мне всегда казалось каким-то большим, значимым, мемориальным. И когда поздней осенью впервые побывал на нем, немного разочаровался. Рядом возвышались жилые дома, через дорогу туристы посещали комплекс «Белорусская деревня», в зоосаде резвились животные… Казалось, и не было здесь кровопролитных боев, а жизнь все время текла мирно и весело.
Но о том, что здесь происходило в первые месяцы войны, свидетельствуют часовня, насыпанный курган, трофейный немецкий танк, мемориальные надписи… Это именно то поле, где насмерть сражались защитники Могилева, которых восславил Константин Симонов. Его прах развеян над этой землей. Каждый квадратный метр этого поля полит кровью, напичкан смертельным металлом. В соседнем зоосаде и по сегодняшний день при земляных работах находят гильзы, части оружия… Имена некоторых героев остались неизвестными, многие защитники Могилева так и не отмечены наградами, но они тогда и не думали о них...
Буйничское поле – не поле под Прохоровкой, где произошло крупнейшее в военной истории танковое сражение, оно не сыграло переломной роли в истории войны. Немцы заняли Могилев и двинулись дальше. Но не будь его, возможно, враг бы и захватил Москву. Он стоял на подступах к столице. И не прошел… Может, благлодаря тем танкам, что сгорели на Днепре…
Был на встрече Героев Советского Союза с молодежью. И ветераны, все в звании полковника, говорили не о каких-то значимых баталиях, а об обыденных эпизодах войны. Кто-то вспомнил, как обхитрил немецкого снайпера, кто-то — как остался жив на переправе, подавив пулеметную точку, как раздобыли продуктов и спирта… И я понял, что у каждого из них своих буйничских полей было немало. Каждый бой, каждый день был решающим…
К своему стыду, лишь на похоронах своего деда, тоже Владимира Абрамовича, из прощальной речи председателя сельсовета узнал, что он был партизанским связным. Никогда об этом он не рассказывал. А о своих боевых действиях в составе Войска польского дед говорить вообще не хотел. Хотя мы знали, что он получил ранения и контузию. За чаркой из военных случаев вспоминал обычно лишь два. Однажды ему поручили на повозке завезти в соседний лес, где обосновался советский взвод, боеприпасы, продукты… «Гоню коня, — говорил дед, — а в мыслях только одно: добраться до речушки! Дальше – рукой подать. Поле — как на ладони, все простреливается. Понимаю, послали меня на смерть. Только проскочил мостик, как впереди взорвался вражеский снаряд. Лошадь сразу убило. Я вылетел из телеги и потерял сознание. Но наши потом груз смогли вынести». А еще рассказывал о том, как на переправе через Вислу от их взвода осталось шесть солдат. Пока были патроны, оборонялись. А потом схоронились в подвале дома, где и просидели шесть дней. Выйти не могли, так как по улице постоянно ходили немцы. Ели горох, который нашли в подвале, предварительно размочив его в вонючей воде, что стояла на бетонном полу. Дед также рассказывал, как он, отправленный после контузии в санитары, вытащил уже в Германии с поля боя тяжело раненного генерала. Но поступок этот героическим не считал, мол, ничего такого.
В советские годы существовал прекрасный лозунг: «Ничто не забыто, никто не забыт!». Однако, на мой взгляд, мы, говоря о значимых событиях в годы войны, нередко забывали о конкретном, прежде всего о людях. Говорили в общем, а не о тех, кто живет рядом.
В 70-е годы мы, школьники, накануне Дня Победы шли с пионерским знаменем и под звуки горна и барабана на деревенское кладбище, где похоронен партизан Николай Воронкович. Около его могилы нам в очередной раз рассказывали, как он погиб. И хотя все мы уже об этом давно знали (убили немцы его на глазах сельчан), все равно слушали с волнением, как будто были причастны к тем событиям. Потом в центре деревни поставили скромный обелиск с фамилиями погибших на войне земляков. В праздник около обелиска несли вахту пионеры. Но стоя около него, у меня не было такого чувства, которое возникало на могиле партизана.
Памятники, обелиски, знаки в память о тех, кто не вернулся с войны, не вечны. И даже Вечный огонь – тоже ведь только огонь. Вечной может быть только наша память. И говоря о войне, нужно помнить и о Буйничском поле, и о Брестской крепости, и о партизанской Налибокской пуще, и о маленькой речушке, на которой мог погибнуть мой дед…
