Труднее всего научиться общему языку

Прекрасную серию книг - "Беларуская паэзiя ХХ стагоддзя" - задумало и выпускает вот уже несколько лет издательство "Мастацкая лiтаратура". Среди последних новинок - сборник поэзии "Беларусь - мая шыпшына" Владимира Дубовки. Эта книга важна не только из-за имени автора. Ровно четверть столетия не печатались оригинальные произведения Дубовки, человека, который перевел на белорусский Шекспира. Дубовке принадлежат такие вошедшие в наш повседневный обиход слова, как "лецiшча", "мiлагучнасць", "адлюстраванне", во многом благодаря Дубовке в литературном языке укрепилось древнее и красивое слово "дойлiд". Правда, в том числе и за "дойлiда", поэту пришлось в известном своей жестокостью 1930-м покинуть родину, а после - через 27 (!) лет северных лагерей осесть в 1957-м навсегда в Москве. Что спасло Дубовку от смерти - его ли богатырская сила тела и духа или случайное стечение обстоятельств? Вероятно, все вместе взятое. Друзей он не предавал. А вот с некоторыми из "народных" считал ниже своего достоинства даже здороваться: знал, что те, где следует и когда надо исправно "стучали"... А раньше ведь как "сябравалi"! Дубовка был из тех, кто свято верил в созидательную силу пролетарской революции. Достаточно почитать его статьи в журналах 20-х годов, чтобы в этом убедиться. Национализм парня с берегов Нарочи причудливым образом сочетался с марксистской идеологией. Удивительно, но и после полувековых испытаний вдали от родного края Дубовка остался верен своим взглядам, по крайней мере, в его произведениях это явственно чувствуется. Поскольку составители томика Дубовки умолчали о творчестве Дубовки-непоэта, я попробую восполнить этот пробел достаточно примечательным, на мой взгляд, эпизодом из биографии этого человека, тем более повод есть: это и выход нынешнего собрания сочинений, и 80-я годовщина издания в Вильно (Вильнюсе) в 1923 году первой книжечки поэзии нашего героя - "Строма". Большинство прозаических текстов Дубовки посвящено культуре белорусской речи. Поэт очень тонко чувствовал шероховатости родного языка, только вступавшего в те годы в широкий общественный обиход. Вместе с таким же борцом за чистоту "мовы" Кузьмой Чорным он состоял в славном литобъединении "Узвышша", сплотившем в своих рядах таких будущих литературных "зубров", как Кондрат Крапива, Змитрок Бядуля, Петро Глебка, Владимир Жилка, Максим Лужанин, Андрей Мрый, Язэп Пуща, Адам Бабареко, и иных. Именно благодаря "Узвышшу" мы имеем сегодня в нашей литературе целое созвездие звучных имен. Это был не просто клуб по интересам, а целая лаборатория. Вот в этой-то лаборатории в 1928 году возникла, а в 1929-м осуществилась идея, которую можно смело назвать революционной - прямо-таки в духе того времени. Это был проект кардинальной реформы белорусского кирилличного алфавита: инициированный снизу и неожиданно для всех поддержанный в верхах. Но обо всем по порядку. Еще осенью 1926-го на академической конференции по реформе белорусского правописания и азбуки на международном уровне был поставлен вопрос об изобретении специальных букв для специфически белорусских звуков "дз" и "дж". Тогда разгорелись ожесточенные споры. Предложение использовать вместо сдвоенных букв специальные знаки, заимствованные из сербского алфавита, было отвергнуто. Но необходимость в "экономии" и "упрощении" орфографии осталась в "повестке дня"... Дубовка со своими друзьями не привык идти в форватере общепринятых правил. И если мысли о новых буквах постепенно уступали в головах большинства людей место другим проблемам, то нашего героя они не оставляли еще два года. В результате в одном из летних номеров журнала "Узвышша" за 1928 год появилась статья - "Проэкт лiтар для згукау "дз" i "дж"" (орфографию здесь и далее не изменяю). В статье, в полном соответствии с духом времени, ставилась безотлагательная задача: "утварэньне унiвэрсальнага iнтэрнацыянальнага альфабэту", который "не заслонiць асабiстасьцяй паасобных народау". Не будем забывать, что еще и десяти лет не прошло после отмены в русском буквы "ять". Многие народы Советcкого Союза переходят с арабского и других алфавитов на латиницу. Готовилась к этому и Советская Белоруссия, но в конце концов в ЦК посчитали эту меру излишней. В своих реформаторских предложениях наш Лютер ссылается на теории "паважанага вучонага i рэволюцыянэра" Николая Морозова и известного академика Марра, автора так называемой "яффетической теории" в языкознании. Ввод новых букв Дубовка призывает приурочить "да 10-ае гадавiны iснаваньня Беларускае ССР", т. е. к 1929 году. Ради реализации идеи, безусловно, потребуются жертвы, но чего не сделаешь ради искусства, тем более если это искусство языка! Как же найти "те самые" буквы, чтобы они были гармоничными, легкими и экономными, как желалось Дубовке? Для этого пришлось обратиться сразу к нескольким, преимущественно к восточным, языкам. Дубовка составил таблицу, где представил общественности девять вариантов из иностранных алфавитов и шесть - из проектов белорусских ученых: М.Былинкина, Я.Л„сика, П.Расторгуева, В.Дзержинского и Я.Белькевича. Окончательный выбор пал на армянский и грузинский алфавиты в выборе знака для обозначения звука "дз" и на латинский (в оригинале - "лiтара, ужываная для гэтага у ангельскiм i iтальлянскiм альфабэтах") для "дж". Немного уточнив очертания выбранных букв, Дубовка отдал их на читательский суд. Стоит отметить, что новая "дж" напоминала по форме соединение серпа и молота, что, по мнению автора-изобретателя, в будущем должно было стать определяющим для включения этой буквы во всемирный универсальный алфавит. Для того чтобы буквы стали привычными, сжились с иными своими сестрами, а скорее "прабабушками" по азбуке, к 10-летнему юбилею БССР журнал "Узвышша" отдает немало страниц для текстов, которые печатались по новым правилам. Со второго номера за 1929 год журнал вообще полностью перешел на новые графемы, устранив старые буквы. С аналогичным предложением от имени своих коллег Кузьма Чорный, Кондрат Крапива и Адам Бабареко обратились и к другим изданиям, а также к Белгосиздательству. Также писатели обратились к правительству республики в лице председателя Совета Народных Комиссаров Николая Голодеда. Три будущих классика таким образом открывали "страшную тайну", ведь именно благодаря "моральнай i матэр`яльнай дапамозе" последнего удалось провести этот рискованный проект "да практычнага ажыцьцяуленьня". Что, однако, значит личность в истории! Голодед ведь за присланным Москвой руководителем партии и "всебелорусским старостой" "президентом" Червяковым являлся третьим лицом в белорусском советском государстве. Но даже такое высокое покровительство все же не помогло идеи Дубовки окончательно войти в жизнь... Через год рьяного поэта, экспериментатора и революционера арестовывают, Голодеду грозит похожая участь, становится не до буковок. На кон ставится судьба всего народа, земли, языка... В 1931-м "Узвышша" самоликвидируется... Но все-таки немного жаль, что все так - никак - окончилось, не оставив и следа в истории. О тех буквах никто после и не вспомнит. А буквы-то красивые, предложение рациональное: ведь до сих пор даже некоторые ученые профессора не в силах растолковать, одна или две буквы, стоящие в белорусском алфавите как сиамские близнецы, несчастные "дз" и "дж". А сколько трудностей в школе: привыкшие в городе к русской азбуке, некоторые ученики зачастую "не догоняют", чем так уж не похожи на русские звуки белорусские "дз" и "дж". Путаница от однообразия. И вот сейчас, через много лет, мы снова можем покумекать, а стоила ли игра свеч? Может, не надо было ломать устоявшихся норм, экспериментировать молодому Дубовке (ему тогда было всего 28!), а оставить все как есть? Или все же стоило поспорить о буквах?