Его живопись — как огонь. Может обжечь. Но взгляд не отведешь. Этот цвет и свет хочется наблюдать, заглянуть дальше и глубже — там определенно есть «глубже». Восторг, страсть, драматизм... Все есть. Только безмятежной радости нет. Но откуда ей взяться, когда самому творцу это чувство едва знакомо?Он не любил ничего объяснять и оправдываться. Был убежден: «Оправдываются виноватые». И без лишних слов делал свое дело, не обращая внимания на внешнюю суматоху, вызванную его очередным грандиозным проектом.
Идеи Александра Кищенко всегда вызывали резонанс. Всегда... В свое время даже его мозаичные панно через дорогу от Национальной библиотеки появились не благодаря, а вопреки. Дома, украшенные этими панно, сейчас, 35 лет спустя, считаются красивейшими в Минске. А сколько шумихи было, сколько возмущенных газетных реплик — мол, амбиции одного художника несопоставимы с угрозой для жизни сотен автомобилистов! Впрочем, и другие его мозаики в местах не столь «аварийноопасных» — на фасаде гостиницы «Турист» или, скажем, на Юбилейной площади — национальным достоянием сочли далеко не сразу... Но, пожалуй, самым скандальным творением Александра Кищенко стал его «Гобелен века». Колоссальная шпалера размером с шестиэтажный дом не только вошла в Книгу рекордов Гиннесса, но и принесла своему создателю славу редкого конъюнктурщика, загубившего душу грехом гордыни. Скандальности добавляло и то, что увидеть гобелен вживую удалось немногим, долгие годы он нигде не выставлялся, что порождало бесконечные слухи о моли и сырости, якобы давно уничтоживших столь неоднозначное произведение.
— Что вы, какая моль! — отмахивается вдова Кищенко, художник–керамист Нина Кухаренко. — Да она статусом подавится... Единственное повреждение, которое удалось обнаружить экспертам — это потертость размером в полсантиметра. Реставрация не понадобилась.
В мае «Гобелен века» был представлен публике снова. Страсти поулеглись — и искусствоведы вновь заговорили о «белорусском Пабло Пикассо», совершившем в искусстве революцию, не менее значимую, чем та, что началась с Казимира Малевича... Похоже, только теперь Кищенко оценили по–настоящему. Все лето в Минске демонстрировались его отдельные картины. А буквально на днях началась работа над грандиозным альбомом произведений художника — уже в начале следующего года его можно будет купить. Но, возможно, еще раньше откроется новая, большая выставка живописи Александра Кищенко... И вот уже реставрируют «Беларусь партизанскую» — знаменитую мозаику на Партизанском проспекте. К слову, реставрацией занимается старший сын автора, также Александр...
Веснушки
— Все, что происходило в мире, Александр Михайлович принимал очень близко к сердцу. Все войны, катастрофы переживал как личную трагедию. Почему так? Не знаю...
Родился он на Дону в 1933–м. Да, именно там и тогда... Однако, пережив чудовищный голод, его семья умудрилась сохранить редкое жизнелюбие, которое унаследовал и Саша. Его отец погиб в 43–м, но однополчане любили вспоминать, как он сочинял в окопах свои невероятные истории — когда от хохота уже никто не мог уснуть, его изолировали, чтобы дал остальным солдатам выспаться перед боем. Мама тоже оставалась фантазеркой до глубокой старости...
Перед войной они переехали в Тамань, оттуда отец и ушел на фронт. А Саша вспоминал, как в оккупации обменивал на хлеб свои первые рисунки... Еще рассказывал, как немцы переправляли танки на понтонах, когда начались бои за освобождение Керчи. На танки сажали детей, которые должны были махать цветными платочками, чтобы наша авиация эти понтоны не бомбила. Там был и Саша. Ярче всего он запомнил веснушки на лице молодого пилота в истребителе...
К концу войны немцы стали присылать уже совсем юных мальчишек. Поначалу они следили за Сашиными друзьями в бинокли, а потом... Потом все вместе стали бегать на море — глушили рыбу, воровали яйца из птичьих гнезд над обрывом... Однажды один из этих немецких мальчишек похвастался, что может прокатиться на автомобиле, стоя на подножке. Но не справился. Как рассказывал Александр Михайлович, машина переехала его прямо у всех на глазах... Наутро за Сашей пришел кто–то из взрослых немцев — умирающий мальчик просил собрать его друзей, чтобы попрощаться...
Он пытался писать на тему войны, но выразить словами все, что хотел, у него не получалось. Так, чтобы все и сразу...
Варенье
После Львовского института прикладного и декоративного искусства он три года снимал комнату в киевской квартире Сергея Параджанова, где часто бывали Высоцкий, Плисецкая, Гурченко... «В живописи нужно быть актером», — учил Параджанов. В то время он работал над фильмом «Тени забытых предков», и это Саша придумал для него сцену с горящими деревьями... Позже, если была возможность, Параджанов всегда передавал в Минск свои приветы — баночку варенья из грецких орехов.
Близкой подругой была также Елена Образцова — с ней Александр Михайлович познакомился, когда делал гобелены для нашего оперного театра. К слову, он и сам очень хорошо пел, сочинял стихи и мелодии к ним, ему даже в консерваторию предлагали поступать! Образцова любила отдыхать в родном для Кищенко Богучаре, приезжала всей семьей. А мы летали в Ленинград и Москву на ее концерты...
На одном из концертов Александр Михайлович встретил Свиридова. Дома написал его портрет — и отдал мне: «Вот тебе адрес Георгия Васильевича, сходи на почту — отошлешь бандеролью». Спорить с ним я не стала. Хотя до сих пор не знаю, получил ли Свиридов свой портрет: к тому времени он серьезно заболел, тревожить его уже никто не решался...
Нет, таким уж простодушным Кищенко не был. Но когда голова постоянно занята другим... Помню, возвращаемся из гостей. «Странно, — замечает Александр Михайлович, — с утра ботинки не жали, а теперь жмут». Сказал — и тут же забыл об этом. А рано утром на пороге появился хозяин ботинок...
Понимаете, этот мозг был настроен только на творчество. Даже по ночам. Будил меня: «Не могу спать. Ставь чай — послушай, что я придумал!»
Билет
Еще в Киеве он познакомился с так называемыми художниками–формалистами. Со многими подружился, часто захаживал к ним в подвалы, хотя в то время за такое можно было и под суд пойти. Но ему предложили возглавить отдел культуры в исполкоме. «Я узнал, — рассказывал он мне потом, — что убрать этих ребят решили моими руками». И попросил знакомых, чтобы помогли ему уехать из Киева как можно скорее. Сделать это было не так уж сложно: Гавриил Ващенко, основавший кафедру монументально–декоративного искусства в Белорусском театрально–художественном институте, давно хотел видеть Кищенко в числе преподавателей. Друзья–«формалисты» даже билет ему в Минск купили...
Портрет
«Я женюсь на тебе!» — сказал он, когда написал мой первый портрет. Услышать такое я была не готова. Он был женат, гораздо старше, да и вообще, он — гений, а я кто? Второкурсница театрально–художественного института и только. А картины Кищенко уже собирали толпы в московском Манеже... Тамара Киршина с большим трудом уговорила меня ему позировать — он искал натуру для новой работы, и ей показалось, что я могу подойти. Но мне было страшно... А может, я что–то предчувствовала? Он был уже немолод, не очень здоров (перенес накануне тяжелую операцию) и, как оказалось, при всей своей славе ощущал себя очень одиноким. Но в тот день, когда мне захотелось помочь ему загрунтовать огромный холст, я не знала, что только через 10 мучительных лет мы сможем быть вместе по–настоящему.
Он не хотел делать больно никому, очень беспокоился за своего сына и был благодарен жене, с которой делал первые гобелены в Минске. Но друзьям представлял женой меня, рисовал меня, с меня делал эскизы для панно возле метро «Восток»... Уйти от него и мысли не было — я как–то понимала, что «не суждено». Даже когда Коля Селещук сделал мне предложение (хотя до того мы общались чисто по–дружески), изменить свою судьбу я не смогла. «Подожди меня еще три года, — попросил тогда Александр Михайлович, — и ты будешь самой счастливой».
Я ни разу не пожалела о своем выборе. Хотя наш сын родился, когда мне было уже 37. И впереди был только «Гобелен века», работа над которым окончательно подорвала здоровье Александра Михайловича. 6 лет адского труда...
Он же еще в самолете, когда возвращался с презентации своего гобелена «Чернобыль» в штаб–квартире ООН, начал делать первые наброски. То, что происходило тогда в мире, что случилось с нашей страной, будоражило Кищенко чрезвычайно. Начни он свою работу раньше или позже, возможно, «Гобелен века» выглядел бы иначе... Кстати, помещать там свой автопортрет изначально он также не собирался — сделал это только для того, чтобы уравновесить композицию.
Но тогда же, побывав уже в Европе и Америке, он сказал мне: «Нина, поверь, я один из лучших». Гордыня? Нет, не думаю. Он был объективен. Знаете, как зарубежные коллекционеры мечтают сейчас заполучить его полотна?
cultura@sb.by
Советская Белоруссия №170 (24551). Суббота, 6 сентября 2014.
