Читал, что уникальная человеческая функция — жить для других — заложена в наш мозг. Уже в 18 месяцев в поведении малышей начинают проскальзывать альтруистические нотки. Это говорит о врожденном дружелюбии человека. Есть и предположение ученых, что альтруизм необходим при выборе партнера. Как мужчинам, так и женщинам. Мол, самоотверженность по отношению к другим делает человека более привлекательным в глазах противоположного пола. Но в жизни все бывает по–другому, и тому есть тысячи драматических примеров. Я расскажу о своем давнем друге. Он живет в Ушачах, в доме на перекрестке, за мостом, над рекой. Все было, как в кино. Хороший дом, молодая жена, сад, мотоцикл, мастерская, в которой мой друг рисовал... Что еще надо человеку, чтобы встретить старость? Но у моего друга случилась беда. Инсульт... Сложная, сделанная с опозданием операция...
Мы давно не виделись. И вот вхожу во двор его дома. Тишина. Цветы. Яблоки гнут ветки. И тут я вижу Михаила. Он смотрит на меня. Вначале настороженно, потом растерянно — и вдруг узнает. На лице смущенная улыбка. Он делает шаг мне навстречу. Что–то пытается сказать, но я не могу понять. Бросаюсь, обнимаю его, а он меня. Растерянно разводит руками и все что–то пытается сказать. На глазах слезы. Он достает из кармана большие желтые сливы: одну, потом две, вкладывает мне в руки, угощает. Он почти не изменился, мой друг — Миша Кляшторный.
Не будь тогда рядом с Михаилом жены, не взвали она все на свои плечи, не сидели бы мы сейчас в уютной кухне, не радовались бы встрече...
— Тереза, что было самым страшным?
— Все случилось как гром среди ясного неба. Миша никогда в жизни не болел. Когда подняли его медицинскую карту, там было лишь несколько листочков с результатами ежегодных профосмотров. Он трепетно относился к здоровью: зарядку делал, купался, пока река не замерзала... Никогда не могла представить его лежачим и беспомощным. Он так любил жизнь. Любил быструю езду, вкусную еду, красивых женщин... Все яркое, эффектное, броское... Ему и сейчас все это нравится. Но бывает, что и у него нервы сдают. Тогда мы идем к окошку, смотрим на цветы, на последний желтый листок, на воробья. В ноябре будет уже десять лет, как все случилось...
Он лежал, не было в больнице врача, чтобы точный диагноз поставить. Упустили время. Он уже стал уходить, надо было срочно делать операцию. Я решилась. Прооперировали. Выписались через два месяца. Привезли его на носилках. Я понимала, что медики сделали все, что могли, но уходить из больницы домой было страшно. Спасибо, дочка помогла. Мне еще до пенсии надо было доработать, а дочка училась в колледже. Она решила оставить учебу, чтобы его досматривать.
— А какие прогнозы давали врачи?
— Благоприятных не было. Даже кто–то обронил за спиной вполголоса, но я услышала: «...Она, наверное, хотела иметь куклу, вот и будет ее иметь...» Но я не обижаюсь... Он ведь там, в больнице, никому не родной... А вот сестрички в реанимации в неприспособленной для таких сложных случаев ушачской больнице замечательные. Я им буду благодарна всю свою жизнь.
И стали мы жить в новой системе координат. Договорились с дочкой, что все, что в наших силах, попытаемся сделать. Приходили массажисты, помогали, но это очень дорого. Пришлось нам самим учиться делать массаж. Научились. Потом стали поднимать его и учить ходить. Я взваливала Мишу на плечи, а Лида переставляла ему ноги. Шаг, два шага... Десять. Потом он начал цепляться за стены левой рукой, а правая и сейчас не слушается... Тяжело, но я не была одна. И на работе меня поддерживали, и друзья помогали, и внуки. Сколько буду жить, столько и буду говорить спасибо. Я не ожидала, что вокруг столько добрых людей.
— Раньше он любил рисовать...
— Не сразу, но потихонечку мы стали приучать его к карандашу. Брал его, пробовал линию провести, потом бросал, рвал бумагу, ругался, злился, ничего не получалось. Слушать нас не хотел. Но мы продолжали надоедать, уговаривать. Как–то прихожу с работы, а целая ученическая тетрадка изрисована. С этого времени все и пошло...
Летом он мне помогает. Делает что может. Вот внуки недавно приезжали, покололи дрова, а он сам все сложил. Щепочки соберет, травинки повыдергивает. Следит за порядком.
Самое тяжелое во всей этой беде — то, что я боюсь уйти из жизни раньше, чем он... У меня нет ощущения безысходности. Может, я привыкла, втянулась.
— Тереза, откуда силы черпаешь и оптимизм?
— У нас вся родня такая. О каждом роман написать можно, начиная с главы клана — бабушки. Пока старшие были живы, мы каждый год собирались на «фестивали», на ее день рождения. Больше ста человек! Программа готовилась, представляли новых родственников... У бабушки было семеро детей. Когда последний ребенок был еще грудной, арестовали деда, он только два месяца проработал руководителем Ушачского
РИКа. Дедушка был за советскую власть. Дали землю — он ночевал в поле, работал так, что руки тряслись. Когда бабушка ему еду приносила, то сама же и кормила с ложки... Бабушку арестовали через год, в 1927–м. Два месяца везли в Сибирь. Потом с железнодорожной станции привезли в санях на околицу деревни. Сани перевернули, вывалили всех в снег, развернулись и уехали...
Помогать «врагам народа» местные боялись, но помогали. Даже позволили бабушке в заброшенной баньке на окраине деревни поселиться... Так вот она всех детей подняла. Всех, кому позволили иметь образование, выучила. Когда мне тяжело, я о ней думаю. Разве ей тогда легче было, чем мне сейчас?
Перед тем как случился инсульт, Миша решил покреститься, а потом настоял — мы повенчались. Это все было буквально накануне. Наверняка и это мне помогает. Ведь перед Богом клятву дала. Раньше он ходил в костел, а теперь меня провожает и встречает.
Вот еще деталь интересная. Есть такой ритуал, по–белорусски «намашчэнне хворых» называется. Когда муж лежал в больнице, я пригласила священника. Миша в себя не приходил. Пришел ксендз, облачился и только открыл требник, чтобы молитвы читать, — Миша открыл глаза. Священника увидел и заплакал, слезы по горошине покатились. Дочка бросилась к нему и давай успокаивать, объяснять, что это не отпевание... Теперь Миша каждый день молится. На колени становится и с Богом разговаривает.
Он смотрит телевизор, все понимает. Говорить вот не может. Болезнь речевые центры затронула. Очень хорошо ориентируется во времени и в цифрах. Если я ухожу и опаздываю, то получаю нагоняй...
***
...Потом мы идем смотреть его рисунки, сделанные после инсульта левой рукой. Рисунков и акварелей очень много, сотни. Тереза достает из шкафа все новые и новые папки. Я восхищаюсь. И не потому, что это тяжко — левой рукой научиться рисовать. Нет. Есть очень хорошие и выразительные работы. Я прошу несколько, чтобы взять в Минск. Михаил улыбается, предлагает выбрать те, что по душе. Ему не жалко.
На подоконниках большого дома расставлены разные дорогие для него предметы. Это он сам их выставил, сделал экспозицию, связывающую его предыдущую жизнь и теперешнюю. Смотрю, как трогательно послушной левой рукой Миша обнимает жену, и понимаю, что без женщины мужчина слаб. Радуюсь, что ему невероятно повезло с Терезой. Хотел написать, что женщина сильнее, вернее, чем мужчина, но вспомнил, что на этой же улице живет мужчина с женой–инвалидом... Но это другая история.
P.S. Мне кажется, что жертвенность, альтруизм даны человеку для того, чтобы мы все смогли выжить.
