25 марта народной артистке России Марии Пахоменко должно было исполниться 76 лет. Не дожила всего две недели. Но в памяти остались ее удивительные золотые волосы и неповторимый голос... На пике популярности о Пахоменко писали: русская красавица с очень русской, проникновенной манерой пения. Мои земляки поправляли: белорусская. Дескать, хотя она и уехала с Краснопольщины еще ребенком, навсегда осталась «нашей Машей».
Маша пела на уроках
Впервые я увидела Пахоменко вживую в конце 90–х на «Золотом шлягере» в Могилеве. И хотя не выросла, как модно говорить, на ее песнях, память с ходу услужливо подсказала: «Пришли девчонки, стоят в сторонке...» Эта песня, этот образ очень шли Марии Леонидовне, и в зрелом возрасте выглядевшей по–девичьи свежо — невысокого роста, изящная, с неизменной золотой косой. Да и стояла она вместе с супругом в сторонке, обособившись от пестрой звездной толпы. Скромно наблюдала, как коллеги охотно раздавали автографы, делились впечатлениями от фестиваля, планами на будущее. Невнимание журналистов к собственной персоне Пахоменко как будто не задевало. И хотя у меня, тогда репортера областной газеты, не было задания взять интервью у певицы–землячки, я не могла к ней не подойти, не заговорить.
Мария Леонидовна с улыбкой вспоминала школьные годы. Как отец проверял у нее дневник. Волновался за неуспеваемость. Педагоги то и дело выговаривали: «Маша опять пела на уроках». Папа–милиционер считал пение делом несерьезным, настаивал: сперва получи профессию. Он и подумать не мог, что именно голос принесет его дочери всенародную любовь.
Машин голос и песни в деревне с музыкальным названием Лютня на Краснопольщине вспоминают до сих пор. Как известно, именно здесь в 1937 году и родилась будущая народная артистка. Но коренные лютнянцы хотя и гордятся знаменитой землячкой, уточняют: в биографию Марии Леонидовны закралась ошибка.
Похищение невесты
Лютня встретила меня тишиной. «Живых» хат почти не осталось. А ведь когда–то шумной, звонкой была деревня. Почти 30 дворов, в каждом — большая семья: старики, дети, внуки... Теперь всего — с десяток жителей. Еще меньше тех, кто помнит Пахоменко девчонкой.
Старожилу Татьяне Пухнатовой на днях исполнился 81 год. Перебирая старые снимки в семейном альбоме, Яковлевна кокетничает:
— Вы уж меня, беззубую, не снимайте. Лучше я вам Машины фото покажу. Сама–то она все же не из Лютни. Не знаю, кто и зачем эту легенду придумал. Но корни Машины тут. Отсюда родом и отца ее Лявона семья, и матери. Только, кроме деда с бабкой, вся их родня еще до войны в Ленинград перебралась. Так повелось: один лютнянский в Питер подался, близких переманил. Следом другие земляки потянулись. Три моих дочки тоже живут в Санкт–Петербурге. Была моложе, ездила к ним. Они тогда на «Красном треугольнике» работали. На той же резиновой фабрике и Маша Пахоменко одно время трудилась. Уж после, когда она народной артисткой стала, одна из моих дочек была у нее в гостях. Случайно встретились, Мария и пригласила. Она вообще простая была в общении. Частушки пела — вся деревня восхищалась. А вот по хозяйству ничего не умела. Помню, еще девчонкой вызовется сено грести, а грабли из рук валятся. Понимает, что не справляется, — хохочет. А еще мы в чужой огород по огурцы лазили. Набрали по пригоршне, бежим, хрустим. Маша: «Какие–то они противные». Глядим, она вместо огурцов кабачков молодых нахватала, грызет с кожурой. Что сказать — городская! Ее родители ведь в Ленинграде поженились. Историю их любви долго деревня обсуждала. Лявон был из многодетной, бедной семьи, Машина мама — из зажиточной. Потому за Лявона ее замуж отдавать и не хотели. Но тот всех перехитрил, вытащил невесту из хаты через окошко. Так без приданого и уехали вдвоем. Там, в России, и дети у них родились: Маша, две ее сестры, брат.
Может, оно и так, но Лютню народная артистка России считала родной. Приезжала сюда с мужем, дочкой Наташей. Дальняя родственница Марии Леонидовны — 81–летняя местная жительница Нина Петрусева — протягивает мне черно–белое фото Пахоменко. На обратной стороне автограф и дата — 1998 год. Нина Ивановна с ностальгией вспоминает:
— В тот последний приезд она для нас стол накрыла, шампанского купила, разных вкусностей. Вечером в Краснополье концерт давала, звала. Мол, я за вами машину пришлю, доставит туда и обратно. Мы отказались. Куда — вставать в три утра надо, коров в поле гнать... Маша не обиделась, лично для нас спела. По особенному как–то, задушевно. А муж ее Александр в тот день все по деревне бродил, фотографировал родные сердцу его Машеньки — так он ее называл — места. Словно предчувствовали оба, что никогда больше их не увидят.
Лифт вниз не поднимает
Натянув валенки и телогрейку, Нина Ивановна — ее мать и бабушка Марии Пахоменко были двоюродными сестрами — ведет меня к родовому гнезду певицы. По дороге сокрушается:
— Помирает деревня. Вот и их хата после смерти Машиной бабушки осиротела, скукожилась, а затем и вовсе развалилась. Мария Леонидовна, как узнала, переживала. Возвращаться в Лютню она не собиралась, но за родное душа болела. На закате лет особенно начинаешь ценить свои корни.
О том, что их Маши не стало, лютнянцы узнали 9 марта. Из новостей. Дружно всплакнули. Теперь переживают об одном: правда ли, что последние годы красавицы и их любимицы Марии были так мрачны? Имя Пахоменко действительно часто мелькало в прессе. Так бывает — когда догорает звезда, многие торопятся погреться в лучах угасающей славы. Обсуждают не творчество, а дележ наследства, подробности личной жизни. Что на самом деле происходило за закрытыми дверями, из первых уст узнать уже не удастся. Да и стоит ли ворошить прошлое?
Фото автора.
