Павел Подлипский смотрит на мир широко открытыми глазами. Но, увы, в свой 91 год ничего не видит. На склоне лет ветерана лишила зрения катаракта. Но как только бывший стрелок начинает вспоминать военные годы, то привычно щурится. Наверное, так ему проще вернуться в прошлое. А может, он просто надеется: так слушатель не заметит навернувшихся на глаза слез.
Родную Ракитницу под Жабинкой Павел Подлипский покинул в августе 1944-го вместе с двумя родными братьями. Береза-Картузская, Брест, почти двести километров до Варшавы. В начале сентября новобранцы наконец добрались до лесного лагеря в окрестностях польской столицы. Первым, что бросилось в глаза, было оружие. Бывшее в употреблении. Сложенное штабелями прямо на земле, словно дрова. Как узнали парни позже, его привезли с фронта. С линии наступления, до которой от лагеря было всего несколько километров.
Мариновали новобранцев в лесу почти месяц. Кто-то ходил еще в старой одежде, кто-то и вовсе босиком. Но каждый — с винтовкой. И все работали не покладая рук: рыли траншеи, пилили деревья. Кому-то даже посчастливилось ходить по Висле на катерах. Когда получили форму, друг друга какое-то время не узнавали. Правда, обвыклись быстро и даже несколько раз совершали маневры.
Расслабляться не давало чувство голода: молодой организм постоянно требовал подпитки. А стандартного пайка отчаянно не хватало. В воспоминаниях Павел Васильевич переносится в осенний лес, где в одну из ночей он стоял на посту и сторожил мешки с хлебом. Соблазн был настолько велик, что он не удержался. Незаметно развязал мешок и отрезал кусочек от буханки. Было очень стыдно. Но и есть хотелось не менее сильно.
Когда в лагере впервые появились офицеры, стало ясно: начинается комплектация подразделений перед отправкой на фронт. В качестве стрелка Павла Подлипского определили в один из полков 8-й армии и забрали на фронт. Далеко ехать не пришлось: бои шли буквально у самого лагеря — до позиций нередко долетали дальнобойные снаряды противника. Но и на фронте вплоть до самого наступления солдаты занимались все тем же рытьем траншей. Пока однажды по окопам не пошел слух: начинается подготовка к наступлению, но точная дата его неизвестна.
Действительно, о предстоящем бое рассказали только 13 января 1945-го. Дали ориентиры и приказали спать. Однако сон не шел. После двух часов ночи начался налет, заухала артиллерия, стал огрызаться противник. В траншею Павла Подлипского принесли котелок с разведенным спиртом. Но от фронтовых 100 граммов он отказался. Почему, теперь и сам не знает. Наверное, и без того хватало храбрости идти в наступление. Не исчезла она и тогда, когда Павел Васильевич понял, почему нет траншей на пути к передовой. Все они осыпались от взрывов и полностью завалены трупами.
Бой пролетел как один миг. Павел Васильевич помнит лишь, что в какой-то момент в самую гущу красноармейцев въехал автомобиль с немецкими солдатами. Пока он вскинул винтовку, пока нажал на курок, машина уже стала удаляться. Попала ли пущенная вслед пуля в цель, ветеран не знает. Да и через некоторое время в водовороте схватки бойцы вновь столкнулись с неожиданностью — немецким танком, который стал стрелять трассирующими прямо по солдатам. Тогда Павла Подлипского и ранило. Но, к счастью, первый и единственный раз за всю войну.
Две недели пришлось провести в медсанбате. А нагонял часть уже на Одере. Закрыв глаза, Павел Васильевич улыбается: сегодня это уже кажется символичным. Ведь санбат стал своеобразным затишьем перед бурей. Бои на подступах к Берлину шли такие ожесточенные, что четыре дня Павлу Васильевичу пришлось безвылазно просидеть в траншее: выглянуть оттуда означало верную смерть.
Зато расстояние до немецкой столицы часть преодолела в постоянных боях всего за несколько дней. Двух товарищей потерял ветеран на подступах к Берлину. Еще больше недосчитались после перехода самодельного моста через Шпрее в центре города. Перебегать его приходилось по одному, и молодые солдаты из последнего пополнения до слез боялись на него ступать. Бог миловал: все они перешли на другой берег живыми. Повезло и самому Павлу Васильевичу. Правда, в последние дни войны его сослуживец случайно выронил из рук гранату. И если бы не слабый заряд, среди жертв оказалась бы не только пробитая осколками шинель.
Не увидел бы Павел Подлипский и взятый Рейхстаг — «мрачное черное здание», у стен которого собирали пленных немецких солдат. Не наблюдал бы за тем, как победители расписываются на его стенах. Не праздновал бы Победу. Правда, Павел Васильевич и сегодня подчеркивает: ни капли вина, которое раздобыли шустрые сослуживцы, в тот день он не выпил. Боялся, что задержат пьяного и на месте, по законам военного времени, расстреляют. Тогда казалось, дома и сам умирать бы пошел. А остаться навсегда на чужбине из-за алкоголя ох как не хотелось.
В одном из немецких городков, куда после взятия Берлина перебросили его часть, ветерану приглянулся фотоаппарат. Тот стоял в красивой запечатанной стеклянной витрине. Но командир взвода забрать трофей не позволил. Так и вернулся домой стрелок с пустыми руками: даже полагавшийся отрез для пальто и сахар уволенному не выдали.
Но Павел Подлипский в обиде не остался. Главное, что после службы в Ковеле и Виннице удалось живым вернуться в родную Ракитницу. А оттуда — переехать в Брест, жениться на односельчанке и прожить долгую жизнь. И пусть глаза Павла Васильевича сегодня ничего не видят, сердце его остается таким же храбрым и порядочным, как 70 лет назад. Окруженный заботой близких, ветеран точно знает: хоть и ужасной была та далекая война, пройти через нее стоило. Ради того, чтобы стать Человеком.
artem.kirjanov@gmail.com
