Никто не упрекнет Табакова, Захарова, Волчек в несовременности

Никто не упрекнет Табакова, Захарова, Волчек в несовременности. Не скажет, что они тянут свои театры назад, не дают молодым дорогу... И все-таки в том, что средний возраст худруков главных российских театров давно перевалил за пенсионный, есть что-то... застойное.

Театральный режиссер, создатель премии «Золотая маска» Эдуард Бояков еще 3 года назад, выступая на съезде Союза театральных деятелей, призывал коллег задуматься над проблемой среднего возраста. Те пропустили мимо ушей. С тех пор ничего не изменилось – только стали старше ветераны.

– Безусловно, во главе театра может находиться человек, которому 70 лет, 80 лет и даже больше. Особенно если речь идет об Олеге Павловиче Табакове, – развивает мысль Бояков. – Но так же очевидно для меня и то, что средний возраст худруков не может быть таким, какой он сейчас. Серебренникова и Миронова мы считаем молодыми руководителями – и это просто смешно! На самом деле должны существовать уже как минимум два поколения молодых ребят, которые считают Серебренниковых и Мироновых стариками и серьезно с ними воюют... в эстетическом плане. Мы имеем просто ужасную ситуацию! Нарушаем все правила культурной политики, которые, кстати, незыблемо соблюдались в Советском Союзе. Не надо забывать, что Товстоногов возглавил БДТ, когда ему было 30 с лишним лет. Где они – молодые худруки? Почему их нет?

– Действительно, почему?

– Потому что государство не хочет связываться с институтом худруков и очень боится авторитетов. Сложившаяся ситуация устраивает всех: государство за счет этого обеспечивает к себе лояльность, и худруки продолжают находиться на теплом месте. Но с точки зрения прогресса такая статистика недопустима. Мы обязаны думать о смене поколений.

Я обратился к театральному режиссеру Василию Бархатову. Ему 32 года. Что ни постановка – событие. Он признан профессионалами. Талантлив, деловит. В сезоне 2013/2014 руководил оперной труппой Михайловского театра, но после ушел. Кому, как не ему и таким, как он, вести за собой труппы?

– Разговоры о том, чтобы стать художественным руководителем, со мной велись, но, поймите, не каждый театр хочется возглавить, – признается Василий. – В последнее время такие предложения мне не поступают совсем – в России мне не предлагают даже постановки. Сейчас я работаю в Европе.

– Ну а если бы все-таки предложили?

– Я бы, честно скажу, не пошел. В связи с неприемлемой для меня культурной политикой, которая сейчас проводится в нашей стране. С большинством чиновников я бы не хотел иметь ничего общего, а тем более чтобы в мои обязанности входило ежедневное общение с ними. Думаю, что большинство из тех молодых режиссеров, которые могли бы возглавить театры, не хотят связываться с художественным руководством именно по этой причине. Свободному человеку легче быть «вольным стрелком».

В Минске трудно представить ситуацию, чтобы театром при всем уважении к творческим заслугам и таланту руководил человек, которому за 80. Все–таки неизбежная ротация кадров у нас происходит. При том, что, например, 78–летнего Бориса Луценко никто не списывает со счетов и весь город ломится на его премьеры. Но в таком возрасте все–таки легче руководить собственными индивидуальными постановками, чем огромным производством, каким является национальный театр. В молодежном театре пошли своим путем: директор Виктор Старовойтов приглашает на разовые постановки самых разных режиссеров — худрука здесь нет. (Правда, Кама Гинкас, чей гонорар, по слухам, составляет тридцать тысяч евро, в Минск все–таки вряд ли когда–нибудь доедет.) Не все молодые режиссеры сегодня хотят брать на себя ответственность, сковывать себя какими–то обязательствами, им легче работать на разовых проектах. Да и молодых ярких имен, если откровенно, на самом деле не так уж много. Говорят, лет через 5 — 7 мы столкнемся с настоящей проблемой: престиж режиссерской профессии упал, она становится все более женской. Так что, может, и будет у нынешних руководителей шанс дослужить до 85. Так должен ли быть возрастной ценз для творческих менеджеров в театре?

— Если человек в свои немолодые годы, приобретя мудрость, знания и опыт, здоров и у него работают мозги, его надо носить на руках как национальное достояние, — убежден главный режиссер музыкального театра Михаил Ковальчик. — Хореограф Игорь Моисеев в сто лет исполнял чечетку на сцене. Оперный режиссер Борис Покровский, у которого три года я работал в лаборатории, в 75 лет создал свой экспериментальный оперный театр. Три раза Бориса Александровича увольняли из Большого театра и всегда брали обратно. Потому что он обладал редким даром. Мой педагог Вера Редлих, ученица Станиславского, создатель театра «Красный факел» в Новосибирске, прожила в ясном уме до 96 лет. Я приходил к ней домой на улицу Сурганова, и она рассказывала мне о встречах с Чеховым, как она работала с ним. В тот момент я ставил «Вишневый сад» в Русском театре. Эти разговоры мне очень помогли. Так что вопрос возрастного ценза в театре — это порочный вопрос. Одна актриса в Волгограде по этому поводу говорила: «Не смотрите в мой паспорт, смотрите на то, что я делаю на сцене». Театр — это семья, и при правильном подходе здесь могут ужиться все поколения.

— Если режиссер ставит правильные задачи, если у него возникают интересные образы и способ мышления отвечает сегодняшнему дню, никто не может упрекнуть его возрастом, — считает главный режиссер Нового драматического театра Сергей Куликовский. — Юрий Любимов в 96 лет поставил в Большом театре оперу «Князь Игорь». И говорил так, что слушать его можно было часами. Я работал 4 года главным режиссером в Томске, и в российской провинции тенденция такова, что театрами там руководят режиссеры в возрасте от 35 до 50 лет. Совсем стариков там нет. Время таково, что засыпать на репетициях, как некогда делал в последние годы своей жизни Валентин Плучек, ни у кого уже не получится: премьеры нужно выпускать в жесткие сроки.

Советская Белоруссия № 231 (24861). Суббота, 28 ноября 2015