Старшина,станьте в строй!

<...Много читаю писем в вашей газете. Решил обратиться. Я бывший военный артист. Танцовщик. Отработал в военном коллективе 28 лет. Начинал в Белорусском военном округе в 1964 году. Закончил службу в 1992-м в ансамбле Прибалтийского пограничного округа. Волей судьбы оказался в деревне Згурск. Родители умерли.

Четыре месяца назад я стал инвалидом. Мне ампутировали ногу выше колена. Лежал я в Боровлянах. Потом меня привезли в Червенскую больницу. Сейчас нахожусь дома. Так вот в чем мое дело. Операция была 21 августа. Выписали - не было даже костылей. По хате ходил... с табуреткой. Зима. Бывает, что по полмесяца никто ко мне не заходит, тогда сижу без хлеба. До автобуса мне идти три километра. Сижу - слушаю радио...

С уважением к вам, старшина Соколов, житель деревни Згурск Червенского района>.

К дому Соколова мы шли по снегу. Сугробы - но все же шли по следам человека. Нерасчищенная, неутоптанная дорожка, но есть следы, значит, люди заходят сюда.

Темно и холодно в сенцах. В передней какие-то звуки и свет. Печь холодная.

- Здравия желаю! - по-военному сказал он, и в глазах сверкнула едва заметная искринка, как снежинка. - Кто такие?

Комната Соколова представляла собою примерно метров шесть квадратных жилого пространства: ветхое кресло и старый диван, на котором сидел Федор Васильевич, черно-белый телевизор, чугунок, очень старый и прокопченный чайник да спираль от <ТЭНа>, которая и обогревала комнату. В уголочке стояли две пары новых, совсем беленьких, самодельных костылей.

- Сам сделал, - пояснил Федор Васильевич, - леса кругом. Палки вырезал друг Коля Невайко.

Он пододвинул табуретки и кресло, приглашая сесть.

- Получаю газету, читаю в ней о хорошем, - подтвердил он, - а живу плохо.

Все стены его комнаты выклеены старыми номерами <СБ>. Вот уж поистине <наш человек> в червенской деревушке. Поднял глаза - и читай газету с новостями старыми и новыми накануне Рождества Христова, даже если нет интереса.

Федор Васильевич понял по нашим взглядам, что живет он совсем бедно.

- Попробуй посидеть на диване хоть неделю, если ты всю жизнь танцевал в ансамбле!

Не было в ту пору у Соколова ни грусти, ни боли, ни костылей, ни черной бороды и нависших бровей, ни обид. Жил, как все, и на ноги был легок. Танцевал стильно. Любая солдатская пляска веселой казалась и <от каблука> смеялась.

У него была семья. Жена и сын. Но не вышло жить вместе. Они остались в Латвии. А он приехал в Минск один - еще была жива мать. Так получилось, что нужно было ухаживать за одинокой старушкой, и та в знак благодарности оставила Федору Васильевичу квартиру: живи, сынок! Еще молод, строен, ловок. Но вот беда, танцевать уже было поздно, а иного вроде, так сам посчитал, делать не умел. Стал жить на пенсию военнослужащего. Затосковал о счастье обычного человека. Но рядом не жена объявилась, а... цыгане. Они предложили Соколову очень многое: паспорт с гражданством <сделать>, найти дом вблизи Минска в живописном месте... И все это - сами. Дескать, ничего не надо вам делать - устроим мы. Согласился.

Вмиг квартира его <отлетела> за 5 тысяч <зеленых>. Таких цен в Минске и впрямь нет. И домик в деревне Згурск купили, якобы за две с половиной. Обманутый по собственному желанию Соколов наслаждался природой. Прожил, перезимовал в деревне и забыл все свои треволнения. Но вдруг однажды заболела нога.

- На пятке появилось пятнышко. Я и значения не придал. Больно! Терпел, полол грядки - вижу: распухла. Терпел до последнего.

Дотерпел до отека (почти гангрена). Когда танцевал - тоже ведь были осложнения с ногой. Но в молодости разве можно загадывать, что грядет... ампутация.

Зыгмантовичи, соседка и ее муж Василий, спасли Соколова, вызвав <скорую>.

Тут же его положили на стол и сделали операцию... Не успел оглянуться, стал инвалидом.

Боровляны. Затем - Червенская больница.

В больницах много внимания было к нему, словно в ансамбле танцевальном, оберегали сестрички в белом. Не поклонницы, но дали много тепла - о внимании он давно забыл. Домой отпустили без костылей, без льгот, с одной справкой с диагнозом, разумеется, не зная, что он один на белом свете в почти незнакомой деревушке. А теперь вот еще и без ноги. Врач Владимир Иванович Рандицкий сказал, что диагноз его <резограна>, профзаболевание, которое должно непременно контролироваться врачами, и 2 раза в год Соколов профилактически обязан <прокапаться> в стационаре.

- Так где же он сам-то?..

27 января Соколову исполнится 55 лет. Подходит время уже обратиться за медпомощью снова. А он сидит на диване, опустив голову: <Я никогда ни у кого ничего не просил. В газету по-дружески написал>.

В Згурск мы приехали вместе с заведующим отделом соцобеспечения Червенского райисполкома Михаилом Васильевичем Самцом. Тот в подобных вопросах <профи>.

- Не наш человек Соколов, - сказал он. - Таких людей 70 или больше в районе есть: цыгане сплавили их из города в село. Человек купил дом, живет тут - его дело! Пенсию получает не у нас. Зачем ухудшил свои жилищные условия?

Но живет-то Соколов в Згурске.

- Какая же пенсия у вас? - спрашиваю у Соколова.

- 32 тысячи рублей. Вот.

Вместе с квитанцией о переводе пенсии Соколов показал поздравление с Новым годом от Госкомитета пограничных войск. Уверена, что, если б узнали однополчане, как встречает Рождество старый солдат, приветили бы его не только открыткой.

- Что такое 32 тысячи, если ты без ноги, без хозяйства, без ухода, без близких, если нужны лекарства и хоть маломальский уход? Одна тысяча на день...

Вместе с тем Михаил Васильевич Самец прав во многом: на ВТЭК Соколов заявление не подал. В Згурскую больницу (на соцкойку), хотя бы на один месяц, и на ту не просился, в сельсовет тоже не дал о себе знать. И если бы не соседи (в основном Зыгмантовичи, которые ему и елку, и хлеба на Новый год принесли по дружбе), никто бы не вспомнил о нем - не просит.

- У нас бабушки есть в округе, по 17 тысяч пенсии всего получают и по... 9. Я как-то дал помощь дважды одной несчастной - получил отнюдь не благодарность за то, что два раза помог! В районе на счету каждый грош <целевой>.

Михаил Васильевич привык помогать всем - это его работа. Он деятельный человек, педагог. Видит проблему всю шире и глубже.

- У нас есть один населенный пункт - Майдаровка. Там не так давно вечером бутылка водки стоила 100 долларов. И кто же, вы думаете, ее покупает? Бомжи. Продал человек квартиру в Минске - перебазировался на село. Не работает. И пока не иссякнут доллары за дом - шикует.

- Нет, я не говорю о Соколове! Он молод еще, в расцвете жизни. Все есть - опыт, мудрость, зрелость.

В деревне Згурск есть хороший Дом культуры. Даже без ноги Соколова там ждут. (<Возили бы на машине, если б согласился вести кружок танцевальный - для детей>.) Не догадался. Председатель сельсовета Галина Новик подтвердила, что во всем помогли бы ему, если б человек согласился работать. Или хотя бы познакомиться заглянул, как принято в деревне, - все сообща делается тут.

- Надо оказать Соколову помощь, хоть разовую, - сказал в райисполкоме зампред и начальник управления сельского хозяйства Александр Петрович Шпак, - но чтоб ее дать, надо от него заявление, иначе нельзя.

<Мое дело было - танцевать!> - твердит Соколов. Словно ничего иного раньше не делал.

- Снег мешает ходить, - сказал Соколов, будто досадуя на всю свою жизнь. - Не писал на помощь, а принял все эти ухабы в жизни, вот и все.

Четыре месяца прошло - не знал, к кому идти, как написать, куда лучше и в какое время на ВТЭК?

Да, он не Маресьев и не шолоховский Соколов. Но он - человек. Военный. Не старый. Не пропащий еще до конца. И инвалид - <новоиспеченный>. Ему все ново нынче. Надо учиться жить самому. Никого нет рядом каждый миг. Вставай на ноги сам, старшина!

В деревне, конечно, не пропадешь: Зыгмантовичи, не Лена, так брат ее Петя или муж Вася зайдут - хлеба на неделю занесут. Но и сам пробуй, двигайся, ходи, не спи. При нас погас свет. Федор Васильевич быстро включил фонарик. Ему и того тепла было довольно: привык ко всяким сложностям, обрадовался, что быстро устранить неисправность удалось самому и гости не сидели в темноте.

- Я служил много где, видел все. В Чехословакии моим командиром был Борис Громов, - Соколов рассказывал о себе немного, а больше о доле солдата, словно стараясь ухватиться хоть за чужое имя. И вдруг вырвалось снова: - Мое дело было танцевать...

Нет за то надбавки к пенсии, нет облегчения, нет льгот. Есть профболезнь, от которой теперь больно в жизни. А ведь многим, наверное, людям доставил этот солдат радость, танцуя в своем ансамбле. Она от него никуда не ушла. Она внутри у него.

Но что стоит радость? Она не в колбасе. Сало Соколову деревенские принесут бесплатно. Вот бы научиться ходить, пройти все комиссии, сделать протез, встать на ноги, пройтись по деревне и... заглянуть в клуб не чужим заросшим дядькой, а веселым старшиной, на своих ногах, да чтоб никто того не заметил, что у него... нет ноги.