Остаток жизни доведенный до исступления человек проведет за решеткой. Можно ли было это предотвратить?
Раннее утро. Запах свежескошенной травы, ухоженные беседки, красиво выстроенная композиция из цветов, кустов и деревянных фигурок возле крыльца. В окне третьего этажа пожилая дама, видно, о чем–то задумавшись, любовалась зеленой лесной далью. На балконе второго этажа старичок, увлеченно читающий книгу. Казалось, вот–вот повеет ароматной сдобой, домашним борщом... Не повеяло. Глаза увидели, а воображение дорисовало.
Ведь на самом деле не так уютна старость постояльцев Минского дома–интерната для пенсионеров и инвалидов. Они читают на балконе, когда нет сил спуститься во двор глотнуть свежего воздуха. Смотрят вдаль, отнюдь не любуясь красивым пейзажем. Это невидящий взор, они вглядываются в себя, вспоминают далекую молодость, когда были силы, здоровье, мечты...
Старик
У Старика в его 78 лет мечта имелась. И он знал, какое желание загадает в новогоднюю ночь, до которой оставалось всего несколько недель.
— Сергеич, подлечу глаза и поеду в Россию к дочкам, — обмолвился соседу. — Может, у них трех и поживу, а нет, хоть повидаюсь перед смертью.
Сергеевич согласно кивал. У него никого из близких не осталось. Детей не было, жена умерла много лет назад. Но он не показывал обиды на судьбу, которая и семьей обделила, и ног лишила.
Старик давно хотел из своего Молодечно переехать в Минск. В столице и профессора, и лекарства, и оборудование, а глаза в последнее время совсем никудышные... К тому же прежний интернат расформировывали.
Поселили его в спецотделение. В трехместную комнату поставили четвертую койку, как раз возле кровати 70–летнего Добровольского. Через несколько дней стало ясно, что ничего хорошего из этого соседства не выйдет. Вообще–то в «спецназе», как прозвали отделение долгожители, жили бывшие заключенные, отпетые люди, любители выпить и побуянить. На время сюда селили провинившихся. Здесь милиция у входа следила, чтобы злостные нарушители не покидали комнаты и не выпивали. Хоть в личном деле Старика и значился неутешительный диагноз алкоголизм, он себя никак не проявлял. По крайней мере, ни милиционеры, ни медсестры, ни соседи ни разу не видели спокойного Егорыча пьяным. Но другого места для него не нашлось.
Неопрятный, вечно пьяный Добровольский, 40 лет своей жизни просидевший в местах лишения свободы, мыслил по–тюремному, так же изъяснялся. Впрочем, почти всегда мысль у него была одна и та же: как выпить? В комнате он установил свои зэковские порядки и назвал себя «смотрящим за хатой».
Безногий Сергеич, живя с Добровольским под одной крышей пять лет, давно смирился. Научился безропотно просыпаться по его командам, привык к внезапным выключениям телевизора... Милиционерам, которые дежурили возле самой их двери, ни слова не говорил. Еще в детдоме научился молчать и не жаловаться.
А Старик к подобному обращению привычен не был. Поначалу хамские реплики соседа пропускал мимо ушей. Однажды даже одолжил ему несколько тысяч. Правда, когда понял, что денег ему больше не видать, подобное добрососедство перестал проявлять. Добровольский повадился забирать денежку силой: в ход шли тумаки, пинки, подзатыльники...
Стычки между постояльцами в спецотделении — дело обычное, особенно в дни получения пенсии. На мизерные десять процентов, которые выдаются на руки, многие не просыхают неделю. Возможно, молодым охранникам подобные разборки казались мелочью. А возможно, жалели стариков. Ведь административный протокол — это штраф, а значит, полное отсутствие карманных денег. Возможно...
— Я это не оставлю, Сергеич. Да разве ж можно так «здеквацца»? — возмущался Старик, когда пьяный дебошир исчезал за дверью в поисках очередной порции спиртного. Возмущался и изливал на бумаге все свои мучения. Писал в жалобах, что невыносимо жить в подобных условиях, просил переселить его в другое отделение. Но никаких изменений не происходило.
Горе
До Нового года оставалось два дня, самое время полюбоваться большим нарядным городом. Ведь не живешь, а доживаешь. Вернулся Старик, когда уже стемнело. Холод, туман, сырость. Таким вечером лучшее — смотреть телевизор да пить чай. Сняв верхнюю одежду, под монотонное жужжание старенького «Горизонта» он намазывал на батон масло своим крошечным ножиком.
— Спать! — внезапно раздалось противное пьяное мычание, и свет неожиданно погас. В комнату ввалился Добровольский и тут же рухнул на кровать, даже не сняв сапоги.
— Сперва поем, тогда, — прокряхтел Егорыч, проявляя настойчивость. Круглый белый абажур под потолком снова излучал тусклый свет.
— Че, не понял? — искренне удивившись, Добровольский даже встал. Шатаясь, шагнул к Старику и ударил. — Я сказал: сп–а–ать!
И вновь — темнота. Ужинать Старику расхотелось. Терпеть было невыносимо.
— Да сделайте что–нибудь, хлопцы, — умолял через минуту Старик милиционеров на посту. — Опять буянит, выключает свет, лезет с кулаками.
Милиционер пошел улаживать конфликт. Силой тут действовать нельзя. Офицер настойчиво велел дебоширу успокоиться. Только Добровольский не успокоился, едва дверь за постовым закрылась, он снова ударил Старика. Потом — еще раз. И еще. Глаза Егорыча наполнились решимостью. Рука автоматически сжала ножик. Два старика в полной тишине сцепились в драке, отвешивая оплеухи и пиная друг друга.
Соседи по комнате не сразу заметили кровь и не сразу поняли, что случилось непоправимое. Когда прибежал милиционер, Старик, склонившись над лежащим Добровольским, будто заведенный продолжал наносить удары. Он по–прежнему судорожно сжимал в сухом кулачке маленький ножик и повторял: «Он меня достал, достал, достал...»
Кстати
— Проживающие здесь люди частенько выясняют отношения, — рассказал сотрудник Партизанского отдела департамента «Охрана» Александр Синегуб. — Самое распространенное наказание для них — запрет выходить на улицу, чтобы ограничить доступ к спиртному. Ведь стычки происходят в основном, как говорится, по пьянке. Разнимаем дерущихся, объясняем, уговариваем. Регулярно изымаем ножи, заточки и прочие острые предметы.
Мнение по поводу
Нынешний директор дома–интерната Виктор Татур:
— Не могу ответить, почему прежнее руководство поселило пожилого человека в спецотделение и почему его не перевели в другой корпус, когда он об этом просил. Возможно, действительно не было свободных мест. У нас, к примеру, сегодня очередь более 200 человек, а очередь живая в прямом смысле этого слова: один — умер, новый — заселился. Может быть, прежний директор перестраховывалась, прочитав в личном деле диагноз: алкоголизм, запойная форма третьей степени с деградацией личности... Только ведь диагнозы не вечны. Я внимательно наблюдаю за каждым новым человеком. Первые дни новички проводят в так называемом изоляторе. И лишь в случае крайней необходимости их селят в спецотделение. Тех, кто попал туда в наказание, переселяем в обычный корпус, как только заметен прогресс. Теперь больше трех человек в комнатах не живут.
Компетентный комментарий
Прокурор гособвинения Алексей Веренчиков:
— Такая статья, как «Превышение необходимой самообороны», не вменялась, поскольку обвиняемый нанес не два–три удара, а девять! Проводилась соответствующая экспертиза, которая признала Александрова «уменьшенно вменяемым», но отдающим отчет своим действиям в момент совершения преступления. Кроме того, специалисты пришли к выводу, что в состоянии аффекта он не находился.
P.S. Новый год Старик провел в СИЗО, Добровольский — в больнице, доживая последние дни. Большинство из 15 ран — царапины, но несколько оказались смертельными. Старик уже не мечтает о дальней поездке. Суд приговорил к 9 годам лишения свободы за «убийство с особой жестокостью». Директор интерната вскоре уволилась. Формулировка обычная: по соглашению сторон...
Рисунок Олега КАРПОВИЧА, "СБ".
