Самое большое впечатление моей московской коллеги от поездки в Беларусь, признаюсь, удивило. Она делилась, а я привычно поддакивала ее «ахам» о чистоте наших улиц, качестве «гостовских» продуктов, сетованиям на засилье в московских супермаркетах еды, единственное достоинство которой — срок ее хранения. Мы обсудили адреса, где в российской столице «купляць беларускае», и, казалось, разговор не выйдет за рамки комплиментарного, но все же бытового уровня. Однако тут московская журналистка выдала вопрос, который, оказывается, мучил и не давал ей всю дорогу покоя. «Скажи, — спросила она, — ну почему в Минске возле вокзала нет бомжей, а в метро — бездомных собак?!»
Риторический драматизм вопроса можно понять, прожив в Москве несколько зим. В большом городе смена сезонов воспринимается болезненно. Любой дождь или гололед — это аварии на улицах и новые непрогнозируемые пробки. Снег означает грязное хлюпанье под ногами и жизнь любой обувки не больше сезона. А еще московская зима — это сотни бездомных псов, которых холод гонит к теплу, к людям.
Собак в отличие от горемык бомжей, которые в метро спускаться не смеют и греются в тамбурах на входе, прохожие жалеют. С собакой проще бить на жалость тем, для кого наши чувства — это профессия: пятый год наблюдаю человека мужского пола неопределенного возраста, который сидит у колонны в метро на складном стульчике с покорно спящими на его коленях котом и мелкой собачкой — просит им на пропитание. И ведь не бомж и даже не приезжий: он каждое утро заступает на свое рабочее место, обеспечивая собственное существование за собачий счет...
Пока было тепло, на газоне возле одной из центральных станций метро насчитала как–то 12 псов: они резвились, грелись на солнышке, мгновенно срывались с места, если кто из прохожих делился остатками уличного фаст–фуда. Было понятно, что в стае — три поколения дворняг, живущих по закону каменных джунглей: выживает самый умный, сильный и сообразительный. Московские бездомные собаки — это образец приспосабливаемости к условиям большого города. Опытные псы чинно переходят улицу на зеленый свет, по «зебре». Не удивляюсь, когда вижу, что четвероногий пешеход смотрит вначале налево, затем — направо. И в метро братья наши меньшие ведут себя, как заправские пассажиры — чинно спускаются на эскалаторе, терпеливо ожидают поезда. Правда, в холод частенько можно наблюдать, как псы в переполненном вагоне спят, иногда занимая лавку, загораживая проход. Четвероногих пассажиров обходят. Представляю, какой это раздражитель для тех, кто на дух не выносит собак, — таких ведь тоже немало. Но терпят, вырабатывают в себе столичную толерантность!
Только ведь не одними дворнягами прирастает Москва. Недавно в телесюжете о встрече российского Президента с одним из своих помощников в загородной резиденции показали нового обитателя Горок–9 — светлого с черными подпалинами английского сеттера. Как и лабрадора Кони Владимиру Путину, Дмитрию Медведеву его сеттера также подарили на день рождения. Кони за восемь лет стала настоящей телезвездой и вывела собак породы лабрадор в лидеры собачьей популярности у россиян. Станут ли столь популярными сеттеры? Говорить об этом еще рано. Для начала надо узнать, шутят журналисты президентского пула, как зовут преемника Кони.
На «собачью» тему было и едва ли не первое заявление нового президента США. Он посетовал, что столкнулся с непреодолимыми сложностями в выборе пса, который поселится с его семьей в Белом доме. Г–ну Обаме хотелось бы взять собаку из приюта, но там, заметил он, в основном метисы — как я. А у одной из его дочерей — аллергия на шерсть; нужна собака одной из нескольких пород, не вызывающих аллергию. Хотя собака из приюта — это, право, хороший пример для подражания.
Но в Москве–то и приютов собачьих немного. Нет и точной статистики, сколько в столице собак, живущих на улице. Называют цифру 25 — 30 тысяч. К слову, в европейских мегаполисах порядок цифр примерно такой же, как и способы борьбы с нашествием дворняг, — есть специальные программы по удержанию популяции в каких–то прогнозируемых пределах, строятся собачьи приюты. Но дворняг в центре столицы меньше не становится. Они уже часть мегаполиса, его истории. Без них, городских собак — хитрых и самодостаточных, я уже не представляю ни московской зимы, ни Московского метро.
