Снег выпал и изменил город. Мир посветлел. Иду по парку, а с деревьев падают, как сырая вата, снежные комья. Они похожи, пока летят, на купола небольших парашютов. Белое опускается на белое и растворяется...
Однажды, давно, еще в студенческие годы, попал на застолье. Там и познакомился с Константином. Компания собралась крепкая, мужская, кроме меня, все люди военные, со звездочками на погонах. У Константина звездочек было четыре — капитан. Тельняшка, на расстегнутом кителе — значки. Запомнился значок–парашютик, но не помню, за сто, а может, за две сотни прыжков получил его бравый капитан с аккуратными черными усами?
Я в парашютном деле как тогда, так и теперь понимаю мало, а потому за неточности прошу простить, но смысл услышанного тогда запомнил. История застряла в памяти, вернее, деталь, момент. Возможно, я примерил его на себя, как примеряют чужую одежду, с чужим запахом и размером, не совсем подходящую? Константин тогда рассказал про своего сослуживца — отчаянного десантника, офицера, любившего подтрунивать над новичками. Во время прыжков у него не раскрылся основной парашют, но имелся запасной. Надо было использовать его, но офицер так растерялся, так испугался, что в клочья порвал на себе комбинезон, а кольцо, или что там было, от ужаса найти не смог, хотя и находилось оно на месте, под рукой, где и должно. Десантник погиб... Мы помолчали, а потом Константин предложил выпить за то, чтобы «запаска» всегда раскрывалась. Еще долго сидели, говорили, даже петь пробовали под расстроенную гитару.
Пару недель тому я встретил Константина. Случайно, когда переоформлял банковскую карточку. Он меня узнал и даже имя и фамилию вспомнил, благодаря газете, как потом выяснилось. На кадрового военного он теперь мало похож, раздался в ширину, а ростом вроде даже меньше стал. Сидели, в ожидании своей очереди разговаривали. Я обратил внимание, что Константин как–то странно на меня смотрит. Глаза под поседевшими бровями какие–то разные, руки, когда–то сильные, дрожат, да и уверенности былой нет ни в голосе, ни в словах.
Невнятно и сбивчиво он рассказывал, как потерял карточку, матерился, вздыхал, хлопал себя по коленям и переживал, что не может меня угостить водкой. Время от времени доставал из внутреннего кармана грязного пуховика пачку документов, перевязанных тесемкой, и говорил–говорил, злобно косясь по сторонам. Жена оказалась дрянью — бросила инвалида–майора, старший сын знать его не желает, на порог не пускает, живет за городом в коттедже... Младший сын в Чехии. Уехал, бизнес начал, а об отце родном вспоминать не желает. Вообще, за тот час, что мы просидели, слушая, как объявляют номера электронной очереди, я узнал про сто несчастий, обрушившихся на голову бывшего бравого десантника. Все дела, которые он начинал, кончались неудачно. Бизнес разваливался, личная жизнь не ладилась, виновными оказывались все: друзья, дети, жена первая, вторая, четвертая и пятая... Но Константин не теряет веры, что все в его жизни будет хорошо, вот только карточку восстановит, снимет деньги — и все сразу наладится.
Выяснилось, что я не ошибся. Правый глаз бывший десантник потерял во время неудачного прыжка. К тому времени Константин уже дослужился до майора. Основной парашют у него тогда не раскрылся, но он смог воспользоваться запасным. Приземлился на сгоревший лес. Остался жив, но лишился глаза.
Когда мы расставались, бывший десантник задержал мою руку, посмотрел одним здоровым глазом и пробормотал: «Знаешь, а в жизни не бывает ни запасных парашютов, ни запасных аэродромов. Только я это поздно понял. Можешь так и написать. Запомни!»
...Выпал снег. В парке подумал про знакомого десантника, потом про парашюты. Про жизнь — одну и единственную.
ladzimir@tut.by
Советская Белоруссия № 16 (24646). Среда, 28 января 2015
