У Виктора Шуткевича был яркий путь. Родился в деревне Чахец Брестской области. Отличник в школе и заметный студент журфака МГУ. Он успел сделать себе имя в профессии. Почти три десятка лет отдал «Комсомольской правде». Был заместителем главного редактора правительственной «Российской газеты». Был... До выхода первого номера обновленного выпуска выходного дня «РГ–Неделя», у истоков которого Виктор стоял и о котором мечтал, он не дожил 3 недели. Запомнилась его фраза: «Понимаете, мужики, это дело нам на том свете зачтется». Сегодня шеф–редактору «РГ–Неделя» Виктору Шуткевичу исполнилось бы 60 лет...
Коллеги из «СБ» часто вспоминают земляка и друга Виктора Шуткевича. И он никогда нас не забывал: звонил, приезжал в гости. К друзьям–коллегам он мог запросто обратиться: «Дорогие мои, как я вас всех люблю!» Искренний паренек из уютной белорусской «вёсачкi». Легко ранимый поэт. Он любил людей, и все делал по–белорусски «шчыра» и на совесть. Прикасаешься к слову лауреата премии правительства Москвы в области журналистики, автора поэтических книг на белорусском и польском языках Виктора Шуткевича и убеждаешься в этом...
Из книги Виктора Шуткевича «Деревня Париж»
Родня
Каждый раз,
Приезжая домой,
Я расспрашиваю отца,
Где живут мои дальние
родственники,
И никак не запомню
Всю большую родню.
Может, это и к лучшему,
Потому что я вынужден
Даже к совсем незнакомым мне
людям
Относиться
С особым почтением:
А вдруг они тоже родные?
Боюсь, что обидятся,
Если их не узнаю.
Деревенские мадонны
Всех мужчин из деревни
После освобождения
Призвали на службу:
Тех, кто помоложе — на фронт,
А стариков — на восток,
В тыл, под разрушенный немцами
Далекий Звенигород.
Через полгода
Деревенские тетки
Решили поехать в Россию
Проведать своих мужиков.
Но казармы солдатские —
Не лучшее место
Для семейных свиданий.
Приютил бедолаг
Спасо–Сторожевой монастырь.
Он был тоже разрушен,
Но стены без крыши
Тем не менее помогали им
спрятаться
От посторонних.
И святые мадонны Рублева
Стыдливо опускали глаза
Перед зачатьем
От солдатских объятий.
Спустя много лет,
Став уже стариками,
Сельчане
Вспоминали об этом
С озорными молодыми улыбками.
А женщины
Хотя и перечили,
Но не слишком решительно,
И улыбались таинственно
Устами
Рублевских мадонн.
Молот и наковальня
Я родился на Беларуси.
Ты шутишь:
— Между молотом и наковальней.
Нет —
Между ранней
И поздней любовью.
Ранняя — это Россия,
Поздняя — Польша.
А между ними —
Беларусь,
Моя мама.
Сенокос
— Глаза боятся,
А руки делают! —
Терпеливо успокаивала мама,
Видя, как надоело мне
На сенокосе.
Донимали слепни,
Пекли комары
Так, что, кажется,
Можно было оглохнуть
От их нудного звона
И немой духоты.
А наша делянка, казалось,
Была бесконечной...
Тех лугов и болота
Давно уже нет.
На их месте
Пересыпается белый песок —
Вот и все, что осталось нам
После мелиорации.
Глаза боятся, а руки делают...
Но почему иногда
Руки делают то, чего начинают
Бояться глаза?
Завещание
Як умру, так поховайте
Мене на могилi,
Серед степу широкого
На Вкраiнi милiй...
Т.Шевченко.
Когда умру —
Схороните меня
Там, где последний приют
Земляков моих —
Лес под названием Песчина.
Чтобы шли за мной люди,
Те, кто меня еще помнит,
И провожали меня
Не в тюрьму колумбария,
А на росстань дорог
За околицей.
Чтобы ко мне приходили
Моя мама с сестрой,
А когда их не станет —
Кто–то совсем незнакомый,
Но для меня он все ближе,
Чем самые близкие люди мои
На чужбине.
Советская Белоруссия № 116 (24998). Вторник, 21 июня 2016
