“Мне будет 26 — еще вся жизнь впереди...”
Бобруйск. Воспитательная колония № 2. Здесь сегодня отбывает наказание около 260 осужденных детей, младшему из которых пятнадцать, старшему — слегка за двадцать лет.
Если отвести взгляд от тяжелого бетонного забора с колючей проволокой по периметру и сосредоточить внимание на внутренней территории заведения, ни за что не скажешь, что зашел в гости к осужденным. Скорее — посетил интернат закрытого типа. Даже одежда местных “поселенцев” напоминает школьную форму, которую носили в моей минской гимназии лет двадцать назад. Вот только ходят в этой форме особо отличившиеся на воле мальчишки: в одном отряде запросто могут оказаться вчерашние школьники, попавшиеся на мелком разбое, совершившие по пьяни групповое изнасилование и те, кто в свои неполные шестнадцать принимал участие в убийстве с отягчающими. Попадаются и те, кто с 14 до 18 лет умудрился наведаться сюда дважды. Разношерстная публика. Но — вежливая, не отнять. За вырвавшийся “матюшок” или другую нецензурную брань здесь отправляют в дисциплинарный изолятор. Точнее, отправляли. Нескольких примеров хватило, чтобы случаи устного и письменного словоблудия сошли на нет.
Распорядок дня строгий и почти неизменный. Несмотря на то что сейчас лето и в школе каникулы, подъем для всех в шесть утра, обязательная зарядка, построение, завтрак, для тех, кому от 16 и старше, — работа на производстве. Обед, строевая подготовка, смотры, проверки, ужин, час-полтора свободного времени и отход ко сну. Жесткая дисциплина во всем. Звучит дико, но для многих ребят только здесь и началась более или менее нормальная жизнь: на смену пьяному беспределу родителей, уличным тусовкам со шпаной и уголовщине пришло относительно комфортное существование. Да, под надзором. Зато без опасных соблазнов. С возможностью продолжать обучение, читать книжки, посещать психолога и беседовать со священником. Во время отбывания наказания у многих осужденных просыпаются крепко дремавшие на воле таланты — ребята отлично рисуют, играют в шахматы. И почти каждый пытается заслужить одобрение воспитателей: здесь лишняя галочка в строке “за примерное поведение” — на вес золота. Если ты на хорошем счету — у тебя и взысканий нет, и раз в квартал мама с папой могут навестить тебя на территории колонии. Лучшие получают возможность принимать участие в культурных мероприятиях за стенами ВК № 2. Один из недавних примеров — 20 июля заслужившие поощрение подростки побывали на экскурсии в Бобруйском краеведческом музее.
Легче всего беседа с журналистом протекает в комнате
психологической разгрузки: обстановка располагает
— А у себя в Гомеле я часто пил с друзьями, пропускал школу, в общем, отрывался как умел, — бесхитростно рассказывает 21-летний Саша, отсидевший почти четыре года за групповое изнасилование. — У нас там вообще таких много. Здесь все по-другому, взялся за ум. Даже профессию получил — слесарь-ремонтник. Скоро вернусь домой — буду работать. Уже и школу реадаптации прошел — нас там готовят к тому, как жить на воле. Какие документы собрать нужно, как правильно себя вести с родными и близкими, работодателем.
— Ты понимаешь, что тебе нельзя возвращаться в тот круг приятелей, с которыми ты общался раньше?
— Да, психолог тоже так говорит. Не созваниваться и не встречаться с компанией из прошлого. Конечно, буду искать новых друзей... Ну, не знаю. Во всяком случае, постараюсь...
Деловитому, уверенному в себе минчанину Никите девятнадцать. Два с половиной года назад стал одновременно палачом и жертвой смертельного, но страшно модного подросткового увлечения наркотиками: передал товарищу заветный пакетик — и загремел на пять лет. Прямо с первого курса престижного вуза — на нары СИЗО.
— Да я все понимаю, все осознал... Здесь есть время подумать, правда! Мне выходить следующей весной, летом уже буду пробовать поступать в вуз. Хочу заниматься инновационным менеджментом, вот пока подтягиваю математику, физику. Ну и читаю много — уже минаевский “Антикризисный роман” освоил, и “Мотылек” Шарьера, и “Шантарам” Робертса.
(К слову, выбор литературы для чтения здесь впечатляющий: обе книги, названные Никитой, основаны на реальных событиях, и обе автобиографические. И Робертс, и Шарьер были осуждены и отбывали наказание один в австралийской тюрьме, другой в Новой Гвинее. Книга “Мотылек” повествует о стремлении автора к свободе. Его подставили. Он получил пожизненное заключение не за свои грехи и поставил себе цель — любой ценой вырваться на свободу. После двадцати лет заключения Шарьеру удается добиться обжалования приговора, а его автобиографическая книга становится мировым бестселлером).
Еще одному Никите, тезке предыдущего моего собеседника, семнадцать. В колонии он только один год. Тоже минчанин, тоже 328-я статья. Только самая суровая ее часть — четвертая: организованная преступная группировка. Кареглазый домашний мальчик получил 10 лет. Даже если при условии примерного поведения ему удастся задержаться в ВК № 2 до 21 года (такое здесь практикуется), половину срока придется отбывать в “Волчьих Норах”, где условия содержания уже совсем другие. Многие ребята, торговавшие белой смертью ради возможности шикануть перед заносчивой первой красавицей класса новым айфоном и походя ставившие на кон жизни других, возможно, таких же недалеких школяров, по большей части — дети из приличных семей. А это как раз тот случай, когда для подростка не только “посадка” — стресс, не меньшим стрессом станет и выход на волю через десяток лет. А значит, нужно максимально (насколько это вообще возможно в условиях изоляции от внешнего мира) социализировать стремительно взрослеющих парней.
— Здесь хотят проводить эксперимент по дистанционному обучению в вузе, я подал заявку, — грустно говорит Никита. — Со специальностью пока не определился — времени еще полно, но учиться очень хочу. Надо чем-то полезным занимать себя.
(Да, ВК № 2 решила последовать примеру гомельской женской колонии и дать шанс осужденным подросткам получить высшее образование на базе Минского инновационного университета — единственного вуза, откликнувшегося на эксперимент. Будущих студентов отбирают среди самых “положительных” юношей, изъявивших желание учиться: важнейшее условие — примерное поведение. Ну и, разумеется, финансовая составляющая: далеко не все родители осужденных имеют возможность платить за них 800 рублей в год).
— Никита, максимум через четыре года тебе придется уезжать отсюда в другую, взрослую колонию. Ты готов к этому?
— Я пока о таком не думаю... Стараюсь не думать. Но, наверное, надо как-то готовить себя морально.
— А о том, что будешь делать на свободе, когда закончится срок, думаешь? Строишь какие-нибудь планы?
— Я просто хочу начать все заново и не совершать больше таких ошибок. Мне будет 26 — еще вся жизнь впереди...
Осторожно, двери открываются
— Знаете самый популярный ответ повторно попавших в колонию подростков на мой вопрос: “Как тебя опять угораздило”? Они все как один разводят руками: “ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ!” — говорит начальник ВК № 2 Николай Андросюк. — К счастью, рецидив у нас минимальный, к примеру, за полгода 2016-го — 0%. Но проблема, насколько планы и устремления ребят, отбывающих наказание в колонии, соответствуют реальности, с которой они сталкиваются, когда выходят отсюда, есть. И она гораздо серьезнее, чем принято думать. Здесь они все как один раскаявшиеся, все осознавшие, принявшие решение жить на свободе строго в соответствии с законом. И ведь не лукавят! Да, там, где все подчинено строгой дисциплине, где они общаются с воспитателями, педагогами, психологом и со своими сверстниками, заключенными в те же социально-бытовые рамки, где за обязательными делами в течение дня не остается времени на обдумывание и уж тем более на совершение разного рода глупостей, проще всего прийти к выводу, что вот точно так же — правильно, почти по-армейски — можно жить и за пределами колонии. Но спустя три года, пять лет они вернутся туда, где все начиналось, — к тем же сомнительным друзьям, в те же условия. И только у самых стойких духом хватит ума и воли не пустить свою жизнь под откос. Мы не ведем статистику, сколько выходцев из нашего учреждения закрытого типа потом попадают в так называемые взрослые колонии. Но часто мне приходят запросы от моих коллег — дать характеристику тому или иному осужденному, который когда-то отбывал первый срок в ВК № 2. И я понимаю: не сумел Иван, или Петр, или Василий взяться за ум. Не через год, так через пять, десять лет загремел повторно. Недавний случай — попросили охарактеризовать осужденного, освободившегося из нашей колонии в 1989 году!
В Департаменте исполнения наказаний МВД Беларуси проблеме социализации попавших за решетку подростков пробуют найти свое решение: существенно “либерализировать” процесс содержания несовершеннолетних, преступивших закон, в учреждении закрытого типа, преобразовав ВК № 2 в воспитательный центр, со строительством в рамках этого учреждения реабилитационного центра для осужденных. Туда планируется отправлять не имеющих дисциплинарных взысканий ребят примерно за полгода до их выхода на свободу. Идею специалисты “подсмотрели” в России — апробация подобных воспитательных центров там успешно осуществляется уже с десяток лет.
— Планы пока отдаленные, но реальные. Воспитательный центр с расположенным на его базе реабилитационным центром необходим для постепенного возвращения подростка в социум, ведь такие вещи никогда не проходят безболезненно, — отмечает заместитель начальника управления организации исправительного процесса ДИН МВД, полковник внутренней службы Александр Кралько. — В Беларуси в воспитательную колонию не попадают “за кражу трех колосков”: нет у милиции цели посадить как можно большее количество преступивших закон детей. Все мы понимаем, что сразу отправить малолетнего нарушителя закона в изоляцию — значит фактически поставить на нем крест как на личности. Поэтому с несовершеннолетними уголовниками тщательно работают ИДН, применяются иные наказания, не связанные с лишением свободы, и только в том случае, когда совершено действительно серьезное тяжкое или особо тяжкое (или неоднократное) преступление и пребывание подростка на воле становится невозможным хотя бы с точки зрения безопасности других людей, его направляют в исправительное учреждение. Однако мы понимаем, что, по сути, ребенок становится на опасный путь: если его срок подразумевает длительную изоляцию, он обязательно попадет во взрослую колонию. А там вчерашние дети зачастую впитывают все только самое плохое, не осознавая последствий такого опыта.
Воспитательный центр, по замыслу разработчиков смелого проекта, станет для осужденных тинейджеров мощнейшим стимулом примерного поведения. Условия пребывания там будут меняться в границах одного учреждения: от общих до льготных. А именно — перевод в реабилитационный центр за пределы охраняемой зоны. Условия в центре планируют сделать намного более “мягкими”: здесь вам и отсутствие обязательной формы одежды, и возможность намного чаще, а не раз в один-два месяца видеться с родными. Плюс наличие кухни, где можно будет самостоятельно готовить еду, комнатная система расселения (максимум по четыре человека в помещении), свободное времяпрепровождение и не такой строгий контроль со стороны администрации. Впрочем, Александр Кралько сразу же дает пояснения по последнему пункту:
— Не такой строгий, но все равно обязательный. Иначе никак. За грубое нарушение дисциплины подросток будет возвращаться в воспитательный центр. Своеобразный билет в реабилитационный центр — это кредит доверия, который мы будем оказывать воспитаннику, и этот кредит нужно будет отдавать с процентами — без повтора печального опыта и возвращения в места лишения свободы.
КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИАЛИСТА
Ребенок не рождается преступником — всему виной обстоятельства
— В работе с детьми крайне важно установить причины правонарушений, ведь ребенок не рождается преступником, а само правонарушение — это последствие той ситуации, в которой он оказался, — считает координатор программы “Защита прав детей” Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ) Александр Каранкевич. — Во многих странах сегодня действует служба пробации, одной из задач которой является независимая объективная оценка условий жизни и воспитания несовершеннолетнего, составление его характеристики, анализ причин, которые привели ребенка к конфликту с законом, и составление рекомендаций прокурору либо судье по оптимальным мерам воздействия на подростка. Сотрудники этой службы работают и с семьей ребенка, пока он находится в воспитательном учреждении, поскольку очень важно исключить возможность возвращения подростка в условия, которые привели его к конфликту с законом.
Кроме того, во многих странах функционирует служба медиации (посредничество) для урегулирования конфликта между правонарушителем и пострадавшей стороной, работает система выведения дела несовершеннолетнего из уголовного процесса на досудебном этапе. В этом случае соответствующие органы, в большинстве своем прокуроры, по рекомендации службы пробации определяют реабилитационную программу для подростка. Важно, чтобы ребенок согласился с данной программой и взял на себя соответствующие обязательства. Если он ее выполняет, дело не доходит до суда. Такая практика дает возможность ребенку почувствовать, что в его силах исправить свою ошибку и что на нем также лежит большая ответственность. Результаты такой системы работы с несовершеннолетними красноречиво доказывают, что она намного эффективнее наказания и изоляции.
Да, все это — затратные мероприятия, однако нужно правильно считать деньги, поскольку в перспективе каждый доллар, вложенный в реабилитацию и профилактическую работу с несовершеннолетними, приносит восемь долларов. Это существенная экономия для страны в перспективе. Негативные последствия для государства ощутимее, если ребенок не получает помощи, не исправляется. Не стоит скупиться, надо говорить о том, что чем больше мы вложим денег сегодня в ребенка, тем больший эффект общество получит в будущем от здорового законопослушного гражданина. Сегодня же количество детей, находящихся в закрытых учреждениях, очень велико, несмотря на снижение этого показателя в последнее время.
konopelko@sb.by
