Шуты появились еще в древности. Первое упоминание о них встречается у Плиния Старшего в его рассказе о визите Апеллеса во дворец короля Птолемея I. Расцвет шутовства пришелся на Средние века, когда для многих это было единственным способом заработать на пропитание. Все королевские дворы имели собственных шутов, которые развлекали монархов и их приближенных музицированием, жонглированием, шутками и анекдотами, всевозможными ребусами и играми.
Традиционно их изображают в колпаке с бубенцами. Три длинных конца колпака символизируют ослиные уши и хвост — атрибуты карнавальных костюмов во время римских сатурналий и «ослиных процессий» раннего Средневековья.
В Англии традиция придворного шутовства была прервана со свержением Карла I в 1649 году. Оливер Кромвель создал пуританскую республику, где не было места такому фривольному занятию.
Шуты были символическими близнецами королей. Их воспринимали как оставшихся по божьей воле недоразвитых детей. Люди не только с актерскими способностями, но и с психическими заболеваниями зачастую зарабатывали шутовством себе на жизнь.
В период правления Елизаветы Первой Английской Уильям Шекспир пишет свои пьесы, часто выводя в них шута в качестве одного из лирических героев. C наступлением эпохи Просвещения и Реформации традиция их найма прервалась.
На Руси шутовство имеет давние традиции. Персонаж русских сказок Иван-дурак часто противопоставляется царю именно в качестве носителя некоего тайного знания, кажущегося глупостью.
При русском барском доме или дворце содержались шуты, в обязанности которых входило развлекать забавными выходками господ и гостей. При дворе русских царей, а после и императоров они также содержались.
Прослеживается также определенная связь традиции шутовства с традицией юродства, хотя последнее несло существенно большую духовную, сакральную нагрузку.
В трилогии Александра Дюма «Королева Марго», «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять» выступает придворный шут короля Генриха III Шико — чрезвычайно умный и благородный человек. Но исследователи склоняются к тому, что сакральный смысл все же уходит корнями в язычество, и шуты являются не сумасшедшими, а пифиями, пророками, хранителями тайных знаний.
И тому множество примеров, в том числе и не из европейской истории и литературы. В исламе шутом назывался Ходжа Насреддин — редкий хитрец и пройдоха. А в литературе он зачастую выступает в роли провидца или человека, так или иначе заставляющего главного героя обратить внимание на то, что до этого казалось неважным. А в гетевском «Фаусте» в роли королевского шута выступает сам Мефистофель.
При дворе Людовика VI Толстого состоял в такой роли деревенский дурачок Корот. Этому полунормальному хулигану очень нравилось дразнить пажей в присутствии дам. И однажды их терпение лопнуло. Они решили проучить нахала. А так как трогать его категорически запрещалось под страхом смерти, они просто прибили ему ухо к столбику одного из парковых навесов.
Взбешенный король устроил расследование, которое состояло в том, что пажи, выстроившись шеренгой, должны были либо признаться, либо отрицать участие в проделке, а шут, следующий за королем вдоль строя, должен был их опознавать. Каждый из пажей громко клялся честью и верностью:
— Государь, меня там не было!..
Когда они дошли до последнего, король вопросительно посмотрел на шута, а тот, уже забыв, зачем они, собственно, собрались, вытянулся в струнку и громко выкрикнул:
— Да там вообще никого не было. И меня в том числе.
После чего пажей отпустили. А Корот поскакал по своим шутовским делам, чтобы другие пажи прибили ему еще одно ухо.
При дворе Генриха III хулиганил в свое удовольствие Шикот дворянин, таким образом скрывавшийся от своих гонителей герцогов Майенских. Он был весьма остроумен. Во время одной из обструкций, устроенной королев-скими миньонами своему покровителю, шут настолько забылся, что позволил себе отвесить ему хорошего пинка. Кроткий король взбесился и мгновенно приказал казнить хама, но, остыв, решил, что будет смешон.
Тогда он предложил Шикоту извиниться так, чтобы оскорбить его еще больше. И тот нашелся мгновенно:
— Прости меня, о, мой король! Я думал, что это — королева!..
Среди царских шутов отличался известный Балакирев, потешавший когда-то еще Петра Великого. При Петре шут угодил в застенок за причастность к нашумевшему делу Монса, вздумавшего любовничать с Екатериной и казненного императором. Придя к власти, Екатерина I вернула Балакирева с каторги, а Анна Иоанновна решила вновь воспользоваться его едкими шутками.
Были среди них и аристократы, такие как князья Волконский и Голицын, граф Апраксин. Михаил Голицын за границей тайно обвенчался с итальянкой, принял католичество. Узнав об этом, Анна Иоанновна вызвала его в Россию и сделала придворным шутом.
На долю Голицына, помимо всяких забав и увеселений царской особы, выпало отдельное поручение: подавать государыне и ее гостям квас и прохладительные напитки. За эту должность он стал называться «князь-квасник», иногда его величали «хан самоедский». Он отличался своими экспромтами, каламбурами, находчивыми ответами.
Анну увеселяли всякие карлы и карлицы, горбуны и горбуньи, калеки, дуры и придурки, калмыки, черемисы, негры. Нужны были все новые развлечения для ее императорского величества. Знатные гости тоже стремились принять участие в забавах и шутках. Так, генерал Салтыков демонстрировал искусство показывать на пальцах разные фигуры, вертеть правой рукой в одну сторону, а ногой — в другую.
Одна придворная постоянно уверяла всех, что ей не более сорока лет, хотя уже перевалило за пятьдесят. Вновь услышав ее слова, Голицын промолвил: «Можно ей поверить, потому что она больше десяти лет всех в этом уверяет».
Восьмидесятилетний генерал женился на молоденькой девушке и как-то пожаловался, что уже не может надеяться иметь наследников. Посочувствовав, шут ответил: «Надеяться не можете, но всегда можете опасаться».
На приеме у Бирона одна дама посетовала: «Нынче все так дорого, что скоро нам придется ходить нагими». Шут вмешался в разговор: «Ах, сударыня, это было бы самым дорогим вашим нарядом!»
Кто-то поинтересовался у шута, почему богиня любви Венера всегда изображена нагой. На это он тут же ответил: «Потому что она всегда делает нагими тех, кто чрезмерно пленяется ее веселостями».
Известный своей вздорностью поэт Тредиаковский спросил Голицына: «Какая разница между тобой и дураком?» Шут сразу ответил: «Дурак спрашивает, а я отвечаю».
Максим ИВАНОВ
