Шел парнишке в ту пору 16-й год...

Говоря о войне спустя 60 лет, нам трудно быть объективными. Нам, посмотревшим десятки фильмов — художественных и документальных, прочитавшим книги, послушавшим ветеранов, все равно сложно детально представить, как это было: как проходили боевые действия или текла жизнь гражданских людей на оккупированной территории? Что такое рабский труд в концлагерях или на заводах нацистской Германии? И уж почти невозможно проникнуть в психологию, которая у людей в такой ситуации как бы заново складывалась.

Николай Петрович Николаев приехал в редакцию из Бреста для того, чтобы рассказать об этом. Ему уже 79 лет. Вот, представьте, решил пенсионер, что пришло время и ему о своей войне рассказать. О той не познанной нами психологии поведать.

— Это... как бы вам сформулировать? — подбирал Николай Петрович слова. — Да просто некоторые как бы наизнанку вывернулись: свое безразличие и наплевательство наружу выставили. Но мне все же на хороших людей больше везло. Вы почитайте, — он показал на стопку исписанных листков, — я там об этом написал. И еще о том, как я людей спасал. Все — чистая правда, и свидетели еще живые есть.

Письмо я прочитала. Написано оно Николаем Петровичем в своеобразном стиле, с использованием таких словосочетаний, как «поставил задачу», «прозвучал приказ». Наверное, хотелось пенсионеру подать все в лучшем свете. Но суть нескольких эпизодов войны, которые до сих пор не дают покоя Николаю Петровичу, совсем к этому стилю не подходит. Поэтому я решила пересказать сочинение простыми словами.

Вот представьте: было Николаеву 15 лет, когда немцы пришли в поселок Леоново Псковской области, где он жил. С первых же дней оккупации парень проявил инициативу: с приятелями собирал оружие и боеприпасы, оставшиеся после перестрелок, умудрялся передавать найденное бойцам Красной Армии, которые, оказавшись в их местах в окружении, пытались из него вырваться. Это была еще как бы игра в войну...

Или вот еще одно воспоминание Николая Петровича. Шел он как–то по окраине леса и вдруг увидел странного субъекта: не то человек, не то призрак. Худой и грязный он... двигался прямо на него. Коля опешил. Но когда существо остановилось и попросило о помощи, он судорожно стал соображать... Прятать бойца, бежавшего из лагеря для военнопленных, как выяснилось, еврея, было просто безумием. Если беглеца найдут в их доме, всех без лишних разговоров расстреляют на месте. Но и раздумывать Николаю было некогда: его с этим оборванцем могли увидеть немцы. Глянул парень на незнакомца и... кивнул головой в сторону своего двора.

Мать и сестра были в шоке, но все же пришельца спрятали. Откормили, подобрали кое–какую одежонку, а через несколько дней отвели подальше — в глушь, в небольшую деревеньку к знакомым. Любопытным Коля объяснял: учитель, мол, из этих мест, родню ищет. Он–то по наивности думал, что такого объяснения будет достаточно: все ведь в поселке свои! Однако среди «своих» нашлись люди, которые проинформировали кого следует о контактах соседского паренька с незнакомым субъектом. В результате Николай сам оказался в лагере для военнопленных в поселке Маяково, в 60 км от Пскова. Красноармейца, кстати, он так и не выдал. В поселке его жалели, но некоторые сказали: «Ну и дурак, надо же, так подставился из–за какого–то там!..» В лагере Коля пробыл только месяц — сбежал. Босиком по первому снегу пробирался к дому. Он подумал с облегчением: пронесло.

...А в мае 1942 Николая, мать и сестру отправили на принудительные работы в Германию. Они оказались на юго–западе страны. О том, как работалось на чужбине, Николай Петрович в своем письме не рассказывает. Там были у него дела посерьезнее. Вместе с другом–латышом Отто Бремзом (Николай называл его просто Антоном) они занимались тем, что прятали бежавших пленников концлагерей. Они прятали бежавших в своеобразных схронах по 2 — 3 месяца! Как им это удавалось, понять очень сложно. Ведь всю эту благородную деятельность они развернули не где–нибудь, а на территории нацистской Германии! «Спасенных после адаптации мы устраивали в интернациональный лагерь в г. Бреттен. Делалось это при помощи друзей и девушки–переводчицы, фамилию которой не помню. Но знаю, что после возвращения на Родину она жила в городе Луга Ленинградской области и работала в местном РСУ, — читаю я написанное Николаевым. — Ослабленных подопечных, хотя не регулярно, мы подкармливали в Бреттенском лагере, для чего совершали рейды с продовольствием, проникая на территорию лагеря ночью».

Рейды с продовольствием? Откуда? Как? Ведь речь идет не о внедренных в местную среду наших разведчиках, а о простых парнях, угнанных в неволю. Даже еду нужно было сначала где–то взять! Оказалось, эта проблема решалась с помощью немца, который досматривал рабочих. Он оказался совсем неплохим, не злым человеком. Было у охранника еще одно достоинство: жил он рядом с запасными железнодорожными путями. А на путях составы, регулярно следующие из Франции с продовольствием на фронт, останавливались. Немец, конечно, рисковал, помогая Николаю и Антону пробираться к стоящим на путях вагонам с продуктами. Но у него тоже был свой интерес. Продукты из вагонов изымались в количестве, которое только можно было унести. Половину добычи подельник забирал как плату за услугу. Вторая половина, предназначенная для сидящих в схронах беглецов, тоже до поры хранилась у него. Вот вам и психология...

Последний лист был исписан фамилиями тех, кто еще жив и может подтвердить, что он, Николай Петрович Николаев, и Отто Бремз помогали людям выжить. Тут же подколоты справки о том, что он действительно был «подневольным рабочим» в Карлсруэ. Работал на заводе металлоизделий (поставщике вооружений для самолетов и бронетехники вермахта), что у них у самих было почти концлагерное содержание, что в 1943 году, зимой, среди рабочих разразился стихийный бунт, причиной которого было совсем плохое питание.

— А где были ваша мама и сестра? Там же? — спросила я Николая Петровича.

— Поначалу да. Но потом их отправили в лагерь Эттинген. Кстати, по доносу одной женщины из наших.

— И там были доносы?

— Представьте. Она сообщила о моей «антигитлеровской пропаганде и действиях, не совместимых с германскими законами». Но мою вину не смогли доказать. Я же говорил, что хороших людей встречал больше...

Неисповедимы пути не только Господни, но и людские, скажу я вам. Вот сидит пожилой человек рядом со мной, ждет, пока просмотрю его записи. Когда я отложила листки в сторону, он сказал:

— Мы спасали многих людей, помогали, чем могли, рисковали жизнью, и никто нас не просил это делать. Посмотрите, там есть фамилии, многие еще живы, могут рассказать, как мы жили, что делали.

— Я и так верю вам...

Когда Николай Петрович ушел, я села за компьютер и записала то, что внезапно пришло мне в голову. «Когда вы не в силах изменить обстоятельства, нужно уметь менять себя».