Архив Михала Клеофаса Огиньского вернулся в Беларусь в 2008 году из России и хранится в Музее театральной и музыкальной культуры. 6 тысяч документов, среди которых и нотные рукописи. Огиньсковеды за время, предшествующее 250–летнему юбилею композитора, который пройдет в этом году, далеко продвинулись в изучении его творческого наследия. Об открытиях последних лет и о том, чем пополнилась музыкальная копилка Беларуси, мы расспросили Светлану Немогай, кандидата искусствоведения и ведущего специалиста по творчеству Михала Огиньского не только в нашей стране, но и Европе.
— Светлана, какие сюрпризы преподнесли архивы Михала Клеофаса?
— Я работала с музыкальной частью архива, вернувшегося к нам из России. Документы Огиньского, и нотные документы в частности, раскиданы по всему миру. Очень многое сохранилось в Литовском историческом архиве. Большое количество документов из северных Афин, усадьбы в Залесье, — музыкальные семейные альбомы Огиньских, рукописи полонезов, ноты произведений дочерей Огиньского Амелии и Эммы — находятся в Кракове, в Ягеллонской библиотеке. И в последнее десятилетие благодаря различным находкам картина музыкального наследия Михала Клеофаса стала совершенно иной.
— В чем именно?
— Ну, например, всегда, во всех энциклопедиях писалось, что авторству Огиньского принадлежало 17 романсов. Сейчас же удалось обнаружить в Российской государственной библиотеке в Москве уникальное издание романсов композитора — самое первое, напечатанное в 1802 году в Санкт–Петербурге. Выпустил его учитель Огиньского — Осип Козловский. Благодаря этой находке мы можем сейчас говорить о 10 новых вокальных произведениях Огиньского. Причем, помимо романсов, присутствуют и другие жанры — шансон, канцонетты, вилланелла... Или же марши Огиньского. До недавнего времени считалось, что их существует 3. А на самом деле их 5.
— Для большинства он остался автором одной–единственной композиции...
— Полонез «Прощание с родиной» — произведение настолько гениальное, что Огиньский в общественном сознании действительно ассоциируется лишь с этой вещью. Но этот знаменитый полонез принес Огиньскому славу не при жизни, а уже после смерти. Легенда гласит, что Михал Клеофас ехал в карете из Залесья в эмиграцию во Флоренцию и ему на ум пришел этот полонез. Конечно, это сказка.
— А хотя бы приблизительно, как все было на самом деле?
— Первое издание «Прощания с родиной» датируется 1831 годом. За два года до смерти автора. Это, несмотря на свою популярность, самое, наверное, таинственное произведение Михала Клеофаса. Скорее всего, этот полонез был написан как художественная рефлексия на события восстания 1830 — 1831 гг. Тогда Огиньский находился во Флоренции и все свои произведения печатал именно там и еще в Милане. И тут вдруг «Прощание с родиной» появляется в Париже, во французском издании! Моя версия: Михал Клеофас, поскольку следил за происходящим на родной земле (в его наследии есть и исторический литературный документ — «Наблюдения за событиями 1830 — 1831 гг.»), вполне мог прислать ноты в Париж эмигрантам–повстанцам.
— Если не «Прощание с родиной» источник славы композитора среди современников, то что?
— В свое время Михал Клеофас получил признание благодаря полонезу фа мажор — одному из его первых полонезов, который он написал в 1792 году и который играли на всех балах. На тему полонеза фа мажор писались вариации, фантазии и т.д., его исполняла даже гениальная пианистка Мария Шимановская — теща поэта Адама Мицкевича.
К слову, сочинения Огиньского еще при жизни композитора звучали в разных интерпретациях, поскольку они все–таки любительские. Это как маленькие, необработанные кристаллики, в них, правда, нет никаких гармонических ошибок, как это бывает у многих любителей. Но тем не менее они очень скромны. Была даже интересная история: Эрнест Теодор Амадей Гофман, автор «Шелкунчика и Мышиного короля», на произведения Огиньского писал рецензию. Он некоторое время работал в Варшаве, был музыкальным критиком. И сначала Гофман на балах слышал музыку в различных обработках, а потом ему в руки попал оригинальный нотный текст. И Гофман сокрушался: дескать, как это фортепианные переложения Огиньского оказались настолько слабы и неинтересны в сравнении с тем, что он слышал в оркестровках! Это, с одной стороны, мнение Гофмана, а с другой — оно оправдывает разные интерпретации произведений Огиньского, которые существуют сейчас. Мы имеем право обогащать то, что заложил композитор, обрабатывать эти кристаллики, вставлять их в новую богатую оправу.
ovsepyan@sb.by
Советская Белоруссия № 100 (24730). Пятница, 29 мая 2015
