В музее истории Великой Отечественной войны хранятся удивительные экспонаты. Сапоги, китель, кинжал. Это личные вещи Анатолия Александровича Головко, в годы войны он командовал взводом полковой разведки, а ведь ему и 20 тогда не было. Это сейчас цветных фотографий в каждом доме множество. А раньше каждый поход к фотографу был событием, к которому готовились. На старых пожелтевших фотографиях люди всегда выглядят значительно, важно и степенно. Хозяин квартиры Анатолий Александрович Головко оживленно жестикулирует, рассказывая о своей семье, показывая снимки за стеклом книжного шкафа. Иногда вдруг начинает улыбаться своим тайным мыслям, а глаза при этом — влажные.
Война. День первый
Мой отец командовал стрелковым полком. Полк находился под Воронежем в летних лагерях, а семья наша жила в Алексеевке — это такой город на Белгородчине. Отец иногда говорил дома, что скоро начнется война. Я в это верить не хотел.
Я немецкий не учу,
Потому, что не хочу.
Для чего в стране советской
Изучать язык немецкий?
Вот такие стишки мы читали друг другу.
22 июня по радио сказали, что будет важное сообщение. Ждите. Все жители Алексеевки ждали. Потом выступил Молотов и сказал, что на Советский Союз вероломно напала фашистская Германия. Стало тихо на улицах. Женщины плакали. Это — ужас! Три дня плакали. Ведь во всех семьях были мужчины... Мобилизация началась сразу.
Старший брат Виктор
Я с 1925 года, а брат Виктор старше меня на четыре года. У нас в Алексеевке не было никого сильнее моего старшего брата. Он и бегал быстрее всех, и плавал лучше, и двухпудовую гирю мог подбросить одной рукой и словить. Меня запросто одной рукой поднимал. Два метра ростом, могучий, как богатырь. Окончил школу, и его сразу призвали в армию. На Балтике служил, на быстроходных катерах. Нашего Витю все очень любили. В самом начале войны семья похоронку получила. Виктор погиб при обороне Таллина. Нас учили любить людей, а во мне, мальчишке, такая лютая ненависть поднялась... Как я возненавидел фашистов. Смерть старшего брата я простить им не мог. В 16 неполных лет убежал из дому. Записку оставил: «Мама, я ушел к отцу на фронт мстить за Витю». Набрал еды и темной осенней ночью прибежал на станцию. Там меня ждал подчиненный отца по фамилии Аверьянов. С ним мы и поехали в полк.
Там, за Воронежем, меня первый раз ранило.
Информационная справка
Анатолий Александрович Головко родился в г. Алексеевка Белгородской области 12 декабря 1925 года. В 1950 году он окончил Харьковский юридический институт, в 1953–м — аспирантуру. С 1954–го работает в Беларуси на кафедре юридического факультета государственного университета.
27 лет возглавлял кафедру государственного права. В 1973 году ему была присуждена ученая степень доктора юридических наук, в 1974 году — присвоено ученое звание профессора, а в 1990 году — почетное звание «Заслуженный юрист Республики Беларусь».
Профессор А.А.Головко подготовил свыше 50 кандидатов и 8 докторов наук. Участвовал в рабочих группах по подготовке трех Конституций: Конституции СССР 1977 г., Конституции БССР 1978 г., Конституции Республики Беларусь 1994 г.
Занимался дипломатической работой — в 1975 году возглавлял делегацию БССР на конференции в Женеве. С 1985 по 1991 год был членом постоянной комиссии третейского суда в Гааге от Белорусской ССР.
Страх
Я плакал, когда дома поросенка или теленка резали. Мне их жалко было. Как это так? Я с ним играл, кормил, а его убивают... Меня бабушка с мамой обнимали, успокаивали...
...А на войне человек звереет. Страшно, когда снаряды летят. Это такой звук жуткий, что душу наизнанку выворачивает... Свист, вой, а потом взрыв. И ночью, и днем, но привыкаешь.
Мы ведь немцев за людей не считали. А кто боялся вперед идти, того и расстрелять могли. И такое бывало. Страшно на войне...
Дубровно
Наша 331–я дивизия 3–го Белорусского фронта освобождала город Дубровно. Тот, который неподалеку от Орши. Дрались неистово. Взвод разведки, которым я — сопляк — командовал, первым ворвался в Дубровно. Пока по городу артиллерия бьет, то город не взят, а вот когда его пехота займет, то можно считать освобожденным.
Бои там были жестокие. Немцы с максимальной выгодой использовали особенности здешней местности. Возвели неприступные инженерные укрепления. В окопах мы провели почти 9 месяцев. Тут и морозы пережили, и невыносимую жару... За это время ни разу в доме не был, а только в землянках, окопах и блиндажах. Потом еще долго в дом входил, пригнувшись, словно боясь головой о низкий дверной проем удариться.
Часто приходилось ходить за «языком»... Меня всегда поражало, как немцы, попав в плен, моментально становились шелковыми, как будто ни в чем не повинными. Нет, говорил я себе, око за око!
Я тогда и не думал, что через много лет стану почетным гражданином города Дубровно.
Отпуск
«Зачем вам награды, наград у вас хватает. Дадим вам отпуск», — сказали командиры наши. Мы обрадовались.
Война идет, еще никого домой не отпускали, а нам, троим разведчикам, отпуск дали. А за что? Да мы немца притащили. Под Дубровно пошли на задание и на рассвете взяли «языка». Его в разведке полка допросили, потом сразу — в разведку корпуса, а потом допрашивали в штабе армии. Ценнейшие показания тот немец дал. А затем в Москву нам же его и приказали сопровождать. Немец оказался очень важный, даже по–русски немного говорил. Мы его долго выслеживали, пока взяли...
Немца довезли, погостили у родителей нашего разведчика по фамилии Тэнэдбой. Москву посмотрели.
Я отправился в Алексеевку. Даже не знал, есть ли там наш дом — ведь война. Добрался до станции Лиски, от которой до Алексеевки — часа два езды.
А дальше как ехать? Я — к начальнику станции: «Вот отпуск дали. Хочу маму увидеть. Помоги, друг». Он меня и посадил в товарняк к машинисту. Тот всю дорогу про войну расспрашивал, а потом и накормил еще горячим. В Алексеевке даже остановил состав. Ночью подхожу к дому. Насвистывать стал. Из двора выскочил Тузик. Бросился на меня, лицо, руки лизать стал... Узнал меня. Постучал в окошко и кричу: «Это я — Толя!»
Мама не знала, что я приеду, а я даже не знал, живы ли они...
Освобождение Минска
Еще до войны в Алексеевку переехала белорусская семья Толуенко. Их дочка очень дружила с моей сестрой. Однажды подарила сестре открытку, на которой красовался новый оперный театр. Маленькая, обычная открытка, а вот в память врезалась навсегда.
3 июля 1944 года мне довелось участвовать в освобождении Минска. Наш 1106–й стрелковый полк подошел к городу с востока, со стороны парка Челюскинцев. Командир сказал: «Ну иди со своими разведчиками, веди свою «банду»... Только осторожно». Мы и двинулись. Жара страшная, может, градусов сорок. Гимнастерки насквозь пропотели, пылью, гарью покрылись. Я своих разведчиков по большим улицам не повел — засад боялся. Людей жалел...
Город был сильно разрушен, пробирались среди развалин. А потом я оперный театр увидел. Сразу его и узнал. Даже в здание заскочили. Людей не было. Город как вымер. Немцы сдали Минск без боя. А возле железнодорожного вокзала народ на улицы высыпал. Все кричали, радовались, нас обнимали. На ночь остановились у хороших людей. Хозяйка и накормила нас, и гимнастерки грязные постирала... Я на кровати спал. Эх, хорошо... Та ночь была такая тихая...
Тогда и думать не думал, что когда–то буду в Минске жить и работать.
Победа
9 мая 1945 года я встретил в Вене. Правда, солдатам было еще не до празднования победы. Только через несколько дней после официального объявления конца войны закончились бои. Слезы были и радость была...
А потом я участвовал в Параде Победы на Красной площади в Москве 24 июня. Отбирали всех участников торжественной церемонии очень тщательно. Из моего взвода отправили в Москву меня и гвардии сержанта Чуба, того самого Чуба, с которым важного «языка» притащили. За него нас в 44–м отпуском наградили.
Добирались до Москвы медленно, боялись заминированных участков дороги. Поезд шел со скоростью не более 20 километров в час. Зато как нас встречали! Это не передать словами. Радости не было границ! Все понимали: война закончилась! Мы победили!
Кинжал
Это кинжал трофейный... А как он мне достался? Да очень просто. У немца забрал. Захватили немцев, скрутили... На поясе его носил, как все разведчики. Точил, чтобы острым, как бритва, был. В сапоге разведчики ножи не носили. Доставать плохо. А с пояса можно сразу выхватить. Для чего разведчику кинжал? Смешной вопрос. Картошку чистить, мясо резать.
Я тот кинжал в рюкзаке домой принес вместе с едой. Ну а потом в музей сдал. И сапоги сдал, и китель. А зачем мне теперь кинжал. Война–то закончилась.
Владимир СТЕПАН.
P.S. У Анатолия Александровича есть немецкий аккордеон. Он стоит в углу комнаты на полу в потертом коричневом футляре. Иногда Анатолий Александрович берет инструмент, играет и негромко поет военные песни.
