Не успели оглянуться, а года как не бывало. Чем дальше, тем более неумолима скорость невесть куда мчащихся лет. Хотя почему «невесть куда»? Весть... весть... Каждый год увеличивает список потерь. Порой совсем не важна степень родства, дружбы. Просто чей–то уход ощущается как потеря части твоей собственной жизни. И хотя жизнь будет продолжаться, но без этой части она все–таки не будет такой, как прежде.
В атмосфере предновогодия, на фоне активно украшающихся улиц и витрин как–то особенно щемяще прозвучала весть о смерти того, чей фильм (и не один) долгие годы был знаком и талисманом любого начинающегося года. Легко запоминающиеся каждым новым поколением мелодии про «Пять минут» или «Улыбку без сомненья», про «Мне нравится, что вы больны не мной...» или «Благословляю вас» стали как будто отправной точкой для перехода в следующий год. Эльдар Рязанов (вместе со своим постоянным соавтором Эмилем Брагинским) был, пожалуй, первым, кто создал необычный для советского кино жанр грустной комедии. В этих комедиях не было злорадства, не высмеивались пороки. Почти в каждой его картине, начиная от «Гусарской баллады» или «Зигзага удачи», а дальше и в «Стариках–разбойниках», и в «Берегись автомобиля» и дальше, дальше были только симпатичные чудаки и совершенно милые герои, у которых, как у его любимого Андерсена, было всего поровну — «кипятка со льдом и перца с вареньем». Именно это в комедиях и бывает самым сложным. С его героями хотелось быть рядом, они были такие же, как и мы все. Оттого, что они проживали такую же жизнь, в тех же квартирах, работали в таких же кабинетах, носили ту же одежду, те же меховые шапки, подавали ту же заливную рыбу и салат в честь известного француза на новогодний стол, казалось, что все преодолимо и все будет только к лучшему. Добрые, понятные сказки со счастливыми финалами. По сути, его фильмы делали всех едиными. Возможно, в том и заключалась самая большая правда этого кино. Сам Рязанов считал, что «где есть юмор — там есть правда». Жаль, что ничего этого уже не будет: ни такого юмора, ни таких фильмов, ни такой правды.
В те же дни не стало известного белорусского кинохудожника Александра Чертовича. Художники в кино — люди более созерцательные и сосредоточенные. Наверное, поэтому они и более тихие, негромкие. Таким и был Александр Иванович Чертович, немногословный, несуетный, как будто даже застенчивый. Всегда казалось, что он держится как–то в стороне, никогда не пытаясь напомнить о себе, тем более что–то на себя «потянуть». Помню, что даже в дни очевидного успеха «Дикой охоты короля Стаха», где он был художником–постановщиком, Чертович никогда не старался занять место в первых рядах. Весь готический стиль картины был им выстроен от начала и до конца. Для того чтобы темные, почти мистические коридоры замка расступились, впуская свет, художнику понадобились яркий снег и озорные санки, на которых герои везут предновогоднюю елку. У него был свой тандем с Валерием Рубинчиком, Петром Тодоровским, Александром Миндадзе, Михаилом Пташуком, Виктором Туровым, Вячеславом Никифоровым. Его старались заполучить на свои фильмы многие именитые режиссеры.
Когда надо было защитить «Падение вверх» молодого режиссера Елены Трофименко, то именно он написал самую блестящую киноведческую статью. А когда надо было стать переводчиком с иностранных языков на той или иной картине, то таковым оказывался именно Александр Чертович. Людей в кино с таким многосторонним образованием, знанием искусства и безупречным вкусом чрезвычайно мало. Когда–то их называли настоящими интеллигентами, вкладывая в это понятие самый высокий человеческий и культурный смысл.
С уходом таких людей уходит не просто другое кино, другое искусство. Их уход — как рубеж и твоей собственной жизни, одна часть которой так и осталась там и с теми, «с которыми я».
lpsm3163@mail.ru
Фото www.peoples.ru
Советская Белоруссия № 240 (24870). Пятница, 11 декабря 2015
