Сейчас можно купить любую книгу... А 35 лет назад и книга была дефицитом.
Запах книжных магазинов... Он живой! Ни цветы, ни еда, ни парфюм не пахнут так, как книги. И не важно — новые книги или старые, тронутые временем. Я человек еще тех, юношеских, привычек. Люблю держать книгу на ладонях. Мне нравится раскрывать ее, прикасаться к страницам подушечками пальцев. Прикасаться осторожно, словно к обнаженному плечу жены. И смотреть, смотреть...
Букинистический магазин на проспекте. Тогда еще проспект был Ленинским. Знакомых продавщиц у меня в «Букинисте» не было, хотя в лицо и они меня, и я их всех знал. Рассчитывать мог только на счастливый случай.
Поздняя осень. Утро. Дождь. Проспект серый и почти безлюдный, напоминает казенный коридор с распахнутыми дверями. Подхожу к «букинисту» — закрыт. На крыльце топчется небритый мужчина лет пятидесяти. Старая и мокрая фетровая шляпа с узенькими полями. Светлый плащик, спортивные штаны, летние размякшие туфли, в руках полосатая торбочка. Мужчина попросил сигарету. Пока он боролся с ветром, пытаясь прикурить, я, прижавшись лицом к витрине, изучал книжные полки. Незнакомец, сегодня таких называют «аликами», тронул меня за плечо. Я повернулся и протянул свой окурок.
— Ты, похоже, на художника учишься? — вместе с запахом перегара вылетели шелестящие слова.
— Да!
— Купи книгу. Всего за 20 рублей отдам, а стоит она, если сдать... Рембрандт. Рисунки. Факсимиле. Лейпциг.
Заходим во двор, а потом в подъезд. Из полосатой торбочки извлекается обернутая в газету книга, опускается на широкий подоконник. Смотрю. Волнуюсь. Лейпцигское издание. Но 20 рублей! Переворачиваю страницы. Не куплю, так хоть насмотрюсь... Листаю медленно, на каждом рисунке задерживаюсь, а куда мне торопиться?
— Семнадцать... Слышь? — мужчина тяжело дышит.
— Сколько? — переспрашиваю только затем, чтобы подольше подержать в руках книгу.
— Пятнадцать... — сухой, шелестящий голос щекочет мне ухо.
А по мне, что 15, что 50 — без разницы. Точно знаю, до стипендии еще жить полмесяца, а в кармане — 7 рублей, 80 копеек.
— Двенадцать... — уговаривает хозяин альбома.
Начинаю листать книгу по второму разу.
— Сколько у тебя есть? — продавец не выдерживает мучительно–однообразного шелеста страниц.
— Семь, — говорю тихо–тихо и понимаю, что через мгновение альбом с рисунками Рембрандта Харменса Ван Рейна навсегда исчезнет в торбочке, пошитой из старого матраца.
— Десять... — с надеждой просит он.
— Нет у меня десятки. Есть семь! — зло кричу, так, чтобы до него, придурка, дошло.
— Девять?
— Семь!
Продавец выхватывает из моих рук книгу. Я лезу в карман. Ему смертельно хочется выпить. Его организм и душа жаждут алкоголя. Он вырывает из моих пальцев мятые купюры. Ясное дело, я даже не сопротивляюсь.
Он оставляет на подоконнике альбом. Сам давится слюной. Бежит, катится по ступенькам. Хлопает дверь. Дождь и ветер слизывают его спешащую фигуру с грязного стекла. Он мчится к ближайшему гастроному. Аккуратно заворачиваю книгу. Прячу под полу куртки. Спешу в свое общежитие...
Возможно, я самый счастливый человек в миллионном городе!
Тот, по случаю приобретенный, альбом стоит в шкафу на третьей полке сразу за Гольбейном, перед Брейгелем. Можно хоть сейчас взять и развернуть. Для кого–то это — обычная книжка. Такая, как сотни других... А для меня — частичка жизни... Она пахнет холодным дождем проспекта, темной водой амстердамских каналов. Я слышу, как скрипят крылья голландских мельниц, нарисованных Рембрандтом. Она пахнет табаком дешевых сигарет, мокрой кепкой и молодостью...
Стакан кофе с сахаром в булочной недалеко от художественного училища, стоил 14 копеек. Даешь пятнашку — копейка сдачи.
Почему я об этом? А потому, что после Рембрандта две недели пришлось кофе не пить...
Все очереди ненавижу. Все, кроме книжных.
Минск, 2009.
