Прицельным выстрелом в сердце. Браконьерской пулей убит инспектор Николай Гурин

Приговор, который судебная коллегия по уголовным делам Минского областного суда вынесла 23 июня 2005 года, немногим, на первый взгляд, отличается от тех, которые в последнее время часто выносят суды различных инстанций. Во-первых, убийство уже, увы, перестало быть чем-то из ряда вон выходящим – главную божью заповедь «Не убий!» человек переступает с завидной легкостью, лишает жизни себе подобного даже по пустяковым поводам. Во-вторых, срок, который получил убийца – 18 лет, – это ведь не пожизненное заключение и не высшая мера наказания – глядишь, через какое-то время, с учетом примерного поведения, слабого здоровья, очередной амнистии и так далее, и на свободе окажется. Все так. Но нам трагические события, которые 11 декабря прошлого года разыгрались у деревни Мостище Дзержинского района, интересны другим. Тем, что здесь сошлись, по большому счету, добро и зло, честь, достоинство и совесть одного противостояли алчности и подлости другого. Потому что сорокадевятилетний Николай Гурин, инспектор Столбцовской межрайонной инспекции Государственной инспекции охраны животного и растительного мира при Президенте Республики Беларусь, исполнял свои прямые обязанности по охране нашего с вами общего достояния, а сорокадевятилетний Петр Кучура, водитель одной минской фирмы, на него незаконно, с оружием в руках, покушался. И это Кучура выстрелил прямо в сердце Николаю Гурину… Одиннадцатого декабря Николай Гурин ушел на работу около 13 часов. Облачился в форменную одежду, взял закрепленный за ним автомат и фонарь, сказал жене, что вернется после полуночи. Елена, которая уже привыкла к таким вот отлучкам мужа, особо не волновалась. Знала, что в рейде он будет не один. Знала, что работников инспекции браконьеры боятся как огня и в случае прямой с ними встречи на рожон не лезут — полномочия у инспекторов большие, все они вооружены, постоянно держат связь друг с другом и так далее. Тем более что в этом деле Николай отнюдь не новичок: в инспекции с первых дней ее существования, а до этого шесть лет отработал в департаменте рыбоохраны. Физически крепкий, флегматичный и благожелательный к людям, он знал и любил свою работу, спуску нарушителям природоохранного законодательства не давал. вот и буквально за несколько недель до этого задержал двух вооруженных браконьеров. Короче говоря, женское сердце беды никакой не учуяло, ничто не говорило о том, что уже следующим утром на нее обрушится страшная и горькая весть. В этот же день и примерно в это же время у начальника отдела оперативного управления Госинспекции охраны животного и растительного мира Михаила Нехлебова зазвонил телефон. — Привет, Иваныч, это я, Петро, — бодро прозвучало в трубке. Узнав голос Кучуры, Нехлебов поморщился. Звонит, даже в инспекцию приходил знакомиться, по собственной инициативе сообщает о фактах браконьерства, называет конкретные адреса и конкретных людей, да вот только все рейды, организованные по таким его сообщениям, оказались безрезультатными. — Слышь, Иваныч, тут на днях кто-то возле Мостищей стрелял ночью. Вы бы рейдик срочно организовали. — Нет у нас людей, все на заданиях, — неласково закончил разговор Нехлебов. Николай Гурин и его коллега и напарник Григорий Короткевич в соответствии с маршрут-заданием, выданным начальником Михаилом Лойко, к ферме у деревни Мостище приехали около семнадцати часов. Примерно через полтора часа они увидели проблески света на противоположной стороне поля и поняли, что это «балуют» именно браконьеры. — Николай, ты смотри, а я подмогу вызову, — Короткевич тут же набрал номер мобильного телефона инженера-охотоведа Негорельского лесничества Ярошука, который, выслушав его, пообещал немедленно выехать туда вместе с егерем лесхоза Мироновичем. Едва закончился этот разговор, как на том месте, где они только что наблюдали отблески света, грянул выстрел. — Не попал, светит фонарем, — Короткевич, припав к прибору ночного видения, коротко комментировал увиденное стоявшему рядом Гурину. – И там, по-моему, не один человек. Свет фонарей смещается, пойдут, вероятнее всего, к дачам. Когда они возвращались к машине, навстречу им из темноты шагнули подоспевшие к месту Ярошук и Миронович. Решили все вчетвером идти по дороге, идущей вдоль забора садового товарищества к лесу, чтобы перехватить браконьеров. Короткевич вместе с Мироновичем выдвинулись чуть вперед, а Ярошук с Гуриным шли позади. Пока все было тихо. — Когда меня догнал Ярошук и сказал, что Николай остался на перекрестке, сзади прозвучал выстрел. Мы обернулись и увидели вертикальный луч света, который резко опустился к земле и пропал. Решив, что стрелял Николай, побежали на звук выстрела и прямо на перекрестке дороги увидели лежащего на боку Николая Гурина, который не подавал признаков жизни. Под ним лежали фонарь, светивший в землю, и автомат, ремень которого был на плече, – Коля, получается, на изготовку оружия не брал, не видел прямой для себя угрозы и опасности. Да и мы, когда еще бежали на звук выстрела, светили вокруг фонарями, а они у нас метров на триста «бьют», никого на поле не видели. Лишь Миронович сказал позднее, что слышал шаги убегавшего человека за дачным забором, однако рассмотреть его не мог – сетка ограждения рассеивала свет, — вспоминает то роковое мгновение Григорий Короткевич. Николаю Гурину помочь, увы, уже не могло ничто – браконьерская пуля попала ему прямо в сердце, и он умер в считанные мгновения после выстрела. Черная весть о гибели коллеги дошла до Михаила Нехлебова той же ночью, и он, вспомнив о странном звонке Петра Кучуры, немедля доложил о нем начальнику инспекции Олегу Яцкевичу. — Срочно звони ему, — тут же приказал генерал. Мобильный Кучуры оказался вне зоны действия, а его жена, которой он дозвонился по стационарной сети, ответила, что муж уехал в деревню. На следующий день он снова настойчиво набирал номер мобильника Кучуры, но бесполезно: вызов шел, но абонент упорно не отвечал. — Так он же знает твой номер, — догадался Олег Яцкевич. – Попробуй с моего. Как ни странно, но на звонок с неизвестного ему телефона Кучура отозвался сразу. — Ты где? Из деревни возвращаешься? Слушай, как появишься в Минске, позвони мне, а лучше сам загляни, дельце одно есть, — Нехлебов закончил разговор и вернул трубку Яцкевичу. – Обещал заехать. В инспекцию Кучура так и не заехал, по телефону не позвонил. Зато в тот же день в дверь его квартиры позвонили оперативники и среди разнообразной охотничьей амуниции и вооружения без труда обнаружили пятизарядный карабин «Лось-7», из ствола которого явственно тянуло свежей пороховой гарью. Еще через некоторое время Петр Кучура признался в убийстве. Цена этому признанию, как позже стало ясно, — грош. Потому что его признание в письменном виде выглядит так: «11 декабря 2004 года после семнадцати часов я действительно производил незаконную охоту на полях у деревни Мостище Дзержинского района. Для охоты использовал принадлежащее мне нарезное огнестрельное оружие – охотничий карабин «Лось-7», снаряженный пятью охотничьими патронами калибра 7,62 мм, имеющий также оптический прицел. Так как на улице было темно, для освещения местности применял специальный прожектор, закрепленный на карабине и питающийся от аккумуляторной батареи. Какое-то время я просидел на опушке леса в ожидании выхода диких животных на свекольное поле и когда, посветив прожектором, увидел косулю, прицельно выстрелил в нее, однако промахнулся. После этого пошел по дороге, ведущей к садовому товариществу, держа карабин перед собой на изготовке. При этом левая рука была на кнопке включения прожектора, а правая – на спусковом крючке карабина. Когда я подходил к дачному поселку, на меня из кустарника бросилась какая-то тень с окриком «Стой!», сопровождающимся нецензурной бранью. Я хотел включить прожектор, чтобы осмотреться, однако от резкого и неожиданного окрика и растерянности, вместо кнопки фары, нажал на спусковой крючок карабина, в результате чего и произошел выстрел. Я испугался выстрела и убежал с места происшествия, не зная, что там произошло. В мыслях я допускал, что выстрелил в человека, в том числе и егеря, а потому не стал возвращаться. Прожектор утопил в реке у деревни Мостище, а патроны выбросил. Пешком дошел до автодороги Брест—Минск, откуда днем меня забрал сын и привез домой, где меня и задержали сотрудники милиции». Этих показаний с небольшими, не затрагивающими суть дела, вариациями и отклонениями Кучура держался и на предварительном следствии, и во время следственных экспериментов, и на судебном заседании. Истина в них, конечно же, есть. Пуля, убившая инспектора Николая Гурина, выпущена из его «Лося», найден утопленный в реке прожектор. Двое его приятелей, некие Сытин и Бацылев, с которыми он приехал на дачу к одному из них, подтвердили тот факт, что Кучура ушел на охоту, – Бацылев, взяв ружье Сытина, даже поехал вместе с ним, но потом вернулся на дачу «водку пьянствовать». Это доказано, и это Кучура признает. И хотел бы, чтобы и суд признал его трактовку обстоятельств, приведших к роковому выстрелу, достоверными и квалифицировал им содеянное как убийство по неосторожности. Улавливаете нюанс? Он — в разнице меры наказания за неосторожное убийство и убийство при отягчающих обстоятельствах, обвинения в котором Кучура и старался избежать всеми доступными ему способами и средствами. Это, понятно, его право, но вот суд, оценив представленные доказательства в совокупности, пришел к убеждению, что «доводы обвиняемого Кучуры о том, что он не совершал убийства Н. Гурина в связи с исполнением последним своих служебных обязанностей, а причинил ему смерть по неосторожности, являются надуманными с целью смягчить ответственность за содеянное». Короче говоря, Кучура убил инспектора с целью избежать задержания и привлечения к ответственности за незаконную охоту. С охотой все предельно ясно – член охотничьего общества Кучура просто не мог не знать, что для отстрела дикого животного нужны лицензия, путевка, что сам процесс такой охоты соответствующим образом обставляется. И уж никак не мог не знать, что его могут остановить и проверить документы и работники инспекции, и лесной охраны. Кстати, он и сам предвидел такую возможность. Во время предварительного следствия Кучура признался, что незадолго до выстрела по косуле видел вспышку фонаря, – уж охотнику не понять, что это был не детский фонарик, а мощный инструмент, которым и пользуются работники Госинспекции и лесной охраны. Что касается непонятной «тени», которая якобы метнулась ему наперерез и до смерти его, несчастного, напугала, то это, как оказалось, не больше, чем вымысел обвиняемого. По показаниям свидетелей, достоверно установлено, что до того места, где было обнаружено тело Гурина, доходил свет фонаря, установленного на ферме у деревни Мостище, и видимость здесь составляла не менее десяти метров – Кучура просто не мог не видеть Гурина, который, сближаясь с ним, прошел по освещенному месту не менее десяти метров. Понятно, что, увидев самого Гурина, он просто не мог не заметить, что на нем форменная одежда, что он вооружен автоматом. Видел, но все же выстрелил. И выстрел этот был совсем не следствием испуга и того, что он якобы перепутал кнопку прожектора и спусковой крючок на карабине, – первая установлена под одну руку, второй — под другую, и надо быть чуть ли не цирковым фокусником, чтобы проявить такую ловкость рук. Еще один самый, пожалуй, страшный момент во всей этой трагедии. Бесспорно, подчеркну это слово, установлено, что выстрел Кучуры был прицельным, – он не просто в испуге вскинул карабин и пульнул в белый свет, как в копеечку, а приложил его к плечу, тщательно (потом эксперты скажут, что направление раневого канала совпало осью ствола ружья), прицелился и с расстояния 3—5 метров выстрелил Николаю Гурину прямо в сердце. Судебная коллегия по уголовным делам Минского областного суда признала Петра Кучуру виновным в умышленном противоправном лишении жизни другого человека (убийстве) в связи с осуществлением им служебной деятельности и назначила ему восемнадцать лет лишения свободы (один год их срока исключила имевшая место быть амнистия) в исправительной колонии строго режима. Кроме того, в пользу жены и дочери Николая Гурина с убийцы будет взыскано по десять миллионов рублей. P.S. Мысль, которая не давала мне покоя все то время, пока работал над этой статьей, вряд ли понравится охотникам, но я ее все же озвучу. И стану утверждать, что честное и равное единоборство охотника и зверя, о котором так любят распространяться охотники, — миф и сказка. Что, скажите, честного в том, чтобы выходить на ту же косулю или зайца, вооружившись нарезным автоматическим оружием, которое к тому же оборудовано прожекторами, оптическими прицелами, приборами ночного видения и прочим? Будь моя на то воля, я бы запретил на охоте все, кроме старого доброго дробовика.