Ефим Шифрин: сейчас театр мне дороже

Ефима Шифрина давно не видно в юмористических передачах. Теперь его хлеб – Театр мюзикла, где он является одним из ведущих артистов. И еще несколько проектов, далеких от формата «Аншлага». Мы встретились с Шифриным накануне очередной его театральной премьеры.

– С юмором для ТВ окончательно распрощались?

– Меня все время спрашивают: «Куда вы пропали?» Отвечаю: я же не работаю на телевидении. Никогда там не работал. Я был приглашенным артистом. Звали – шел. А сейчас зовут – думаю. Перестал принимать участие в цикловых юмористических передачах. По разным соображениям.

Сейчас театр мне дороже. Когда мне говорят: «А вас нет по телевизору», хочется ответить: «Я просто прописку сменил». Меня много в соцсетях. Участвую в проектах – например в телевизионных фильмах на канале «Культура». Может быть, там меньшее число зрителей, но эти съемки мне дают больше радости, чем рейтинговые проекты на других каналах.

– А как же известное изречение, что «артист должен быть везде, иначе его быстро забудут»?

– Послушайте, на днях произошел забавный случай. В гримерке Театра мюзикла один артист спросил меня: «Ефим, а чем вы занимаетесь, помимо театра?» Все, кто слышал, расхохотались – убеждены, что я с детства в судьбе каждого отмечен. А оказывается, есть человек, который меня не знает. После такого вопроса уважающему себя артисту, наверное, надо вешаться.

Ну правда, десять лет назад такой вопрос меня бы огорчил:  как это – чем я занимаюсь?! А сейчас это не удар по самолюбию. Это реальная картина – молодежь вполне обходится без телевизора или без главных наших каналов.

В другой раз приехал озвучивать сериал, в котором снялся, «Филфак». Администратор встречал кого-то из артистов, подошел ко мне: «Вы Виктор?» Я говорю: «Нет, я Гриша» – и услышал жуткий хохот охранника. Он так же, как мои ровесники, думает, что каждый меня должен знать в лицо. Совсем не должен, мне вообще никто ничего не должен. И я совершенно спокойно переношу этот перевал судьбы, за которым кто-то может не знать, чем я занимаюсь.

– Колыма, Рига, Москва – точки на карте, которые имеют к вам отношение, такие разные. Чем отличаются живущие там люди? Или они всюду одинаковы?

– Хотелось бы ответить, что одинаковые, но тогда я совру. Каждый край в силу особенностей своей истории диктует определенные способы отношений. Например, Колыма – это не просто географическое место, удаленное от центра. Это еще история. Довольно мрачная. Люди, попавшие на Колыму, понимают, что они, как в «Маугли», – братья по крови.


– Скорее по несчастью.

– Да. Люди, которых история заперла в этом краю, несправедливо поступила с ними. Мы, например, – колымские дети – очень долго общались после отъезда оттуда. Даже когда на концертах ко мне подходят за автографами и выясняется, что люди из тех мест, в разговоре это порождает особый тип близости. Что-то родное. За нашими родителями – история, которая нас делает почти братьями.

Рига – это моя первая «заграница», закавычим это слово. Я попал в Ригу с Колымы. Хотя республика была частью большой страны, она оказалась абсолютно другой во всем. Когда мы выбирали место, куда переехать с Колымы, встал очень непростой выбор. Мы не могли попасть ни в Москву, ни в Ленинград – а с какой стати? В Оршу папа возвращаться не хотел. Слишком многое там напоминало о трагедии, об аресте в 1938 году...

Как только в Риге нашлась тетка моей мамы – знаете, как после войны друг друга находили, – мы отправились туда в гости. И маму поразил один случай. Какой-то прохожий бросил окурок на тротуар. Его догнала пожилая латышка с этим окурком и сказала: «Молодой человек, вы что-то уронили». Мама, когда услышала это «уронили», приняла решение: мы переедем только сюда. В 65-м году мы перебрались в Ригу.

А Москва – это моя юношеская вольница… Эти три точки в моей жизни – равнобедренный треугольник, внутри которого вся моя биография. И у меня протяженность до этих пунктов совершенно одинаковая, я ничему не отдаю предпочтение и одинаково тепло отношусь.

– У вас осталась обида на СССР из-за того, что сослали вашего отца, объявив его польским шпионом?

– У Бунина в «Окаянных днях» есть фраза, что народ – это не простая абстракция, а всегда глаза, носы, уши, рты… Позволю себе чуть дополнить это изречение. Для меня государство и страна – это всегда конкретные люди: Сталин и его приспешники, Брежнев и его правительство. Это лица. Которые мне хотелось бы исключить из своего окоёма. Остальные – это мои соседи; люди, которые мне помогали; прекрасные педагоги, которые тоже были частью Советской страны… Это мои сверстники, мои случайные попутчики… Какая обида?

Что такое «советская власть»? Она ведь часто воплощалась в образах людей, которые для меня – нелюди. Меня точит обида, когда сейчас мы этих нелюдей пытаемся очеловечить, реабилитировать, придать им пристойный вид. Когда мы называем их «эффективными менеджерами», ставим им памятники. Когда мы пытаемся за этими людоедами найти какие-то заслуги. А мне кажется: один невинно убитый человек, одна расстрелянная семья, один лишившийся детства ребенок зачеркивает все их заслуги.


– Мне сказали, в Театре мюзикла вы сейчас буквально днюете и ночуете.

– Готовились к премьере. Про Театр мюзикла скажу так. В какой-то момент мне показалось, что я уже вышел на дорогу, которая без особых приключений приведет меня к пенсии и старости. Что нарушало этот привычный алгоритм: эстрадный концерт, съемки и обязательно два-три спектакля в антрепризе или по приглашению в стационарных театрах... Однажды раздался звонок – Михаил Швыдкой (а мы знакомы давно, еще по передаче «Приют комедиантов» – я начал в ней сниматься, когда она еще носила название «Театр + ТВ») предложил мне главную роль в спектакле «Времена не выбирают», которым должен был открыться задуманный им Театр мюзикла.

Честно говоря, если я и мечтал о чем-то, чего еще никогда не делал на сцене, то именно о таком музыкальном спектакле, в котором для меня воплощен высший идеал профессии, когда артист демонстрирует, что действительно умеет делать все. В театре Швыдкого я задержался на целых пять лет. На «Временах» моя история как артиста мюзикла не закончилась, а неожиданно продолжилась рок-оперой Кончаловского «Преступление и наказание», куда я прошел честный кастинг – какой прошли и вдвое младше меня партнеры.

Кастинг был необходим – уж больно много умений предполагает этот жанр. Очень сложная музыка Эдуарда Артемьева. Вы не представляете, все коридоры театра были заполнены искателями актерского счастья! Артисты с номерками на груди должны были ровно, как при поступлении в театральный, показать музыкальный и драматический отрывок из готовящегося спектакля. Пройдя испытание, я получил две роли на выбор – Свидригайлов и Порфирий Петрович. Я выбрал Порфирия. Премьера состоялась в прошлом году. Это был  второй мой спектакль в Театре мюзикла. Между делом появился и третий, ревю «Жизнь прекрасна». Ну и сейчас на меня свалился четвертый мюзикл – «Принцесса цирка» – неожиданно… как метеорит.

С любовью к родине

«Моя любовь — Беларусь». Так подписал одну из фотографий в социальной сети Ефим Шифрин. Проехав недавно с концертами по нашей стране, известный юморист нашел в своем жестком графике время посетить городской поселок Дрибин, где 106 лет назад родился его отец Залман Шифрин.

Ефим Шифрин вспоминает отца с глубоким уважением и почтением. Залман Шифрин был очень начитанным и религиозным человеком. Судьба его сложилась трагично, попал под каток сталинских репрессий. В 1938 году его обвинили в шпионаже в пользу Польши. Несколько лет провел в разных лагерях центральной России, а потом был сослан на Колыму. Там работал на промывке золота, валил лес. В 1948 году был освобожден, но получил пожизненную ссылку в район Дальстроя. Реабилитировали Залмана Шифрина только в 1955–м. Через год в поселке Нексикан Магаданской области родился Ефим Шифрин.

Беларусь Шифрин–младший часто называет любимой родиной. В детстве практически каждое лето он проводил у бабушки в Орше.