Посвящение

На прошлой неделе ушел из жизни человек, которому я должна слишком много для того, чтобы можно было отдать этот долг. И не одна я. Ушел из жизни режиссер и педагог Борис Петрович Второв. Достаточно большую часть жизни Борис Петрович посвятил Государственному музыкальному театру, некогда театру музыкальной комедии. Одни из самых лучших спектаклей этого театра были сделаны его «кнутом и пряником».

— Артисты, это... — тут Второв делал паузу, закуривал сигарету «Космос», долго кашлял и, прокашлявшись, хрипло продолжал, — сукины дети — вот они кто! Но как они иногда играют! Сукины дети! Все нервы режиссеру вымотают, но могут же такое показать, что просто мурашки по коже! Черти! С ними только кнутом можно управиться, — хитро улыбался, вспоминая что–то хорошее. — Только кнутом, но иногда, очень редко (поднимал указательный палец кверху и делал паузу, а потом продолжал очень смачно), — пряником.

И пахло пряником.

Он очень любил артистов и своих студентов в Академии искусств. Он заражал вирусом творчества так, что излечиться было уже невозможно. Он учил любить успех!

Между прочим, это одно из самых редких качеств в актерской педагогике. Многие учат работать до седьмого пота, рвать жилы, и это становится самоцелью артиста на всю жизнь. Второв обожал удачи, после плохих репетиций он мрачнел, и нам было жаль его, немолодого уже мастера. Было как–то неловко, хотелось забыть о плохом, но исправить недочеты можно было только точной работой, и мы исправляли. Тогда Второв расцветал и вся наша репетиционная комната как будто раскалялась от огня его творческого счастья.

— Поехали! — кричал он. — Талантливо!

Второв горел мюзиклами, в них было вложено столько труда, что на этом поту можно было бы сыграть не одну трагедию. Рассмешить зрителя, создать у него праздничное настроение, чтобы взрослые и циничные дядьки и тетки хохотали от души, утопая в бархате театральных кресел, и тайком роняли маленькие хрусталики слез на видавший виды паркет.

— Трагикомедия — это самый высокий жанр. Хохочет зритель и внезапно осознает, что над собой хохочет, и сердце сжимается от боли, как в жизни все смешно и трагично одновременно, — тут Второв обращал внимание на погасшую сигарету и тряс ею в воздухе, а кто–то из учеников уже несся к руководителю с зажигалкой. — Спасибо! — Второв благодарно жал руку помощи. — Так на чем я закончил?

— Смешно и трагично одновременно, — подсказывали студенты.

— Да...– соглашался Борис Петрович, — смешно... Трагично... И просто смешно, в конце концов! Потому что театр — это праздник, должно быть смешно! Эх, поставить бы рок–оперу... Ладно, поехали!

И мы начинали репетицию, тайком подшучивая над его штампами...

Молодость всегда спорит. И шутит. Однажды нам, студентам, надоел запах второвского «Космоса» и мы подарили ему пачку «Мальборо» — был как раз день стипендии. Педагог с любопытством принял подарок, взял в руки импортную сигарету, понюхал и остался доволен. Потом прикурил и начал беседу. Сигарета тлела, а Второв рассуждал.

— Борис Петрович... — шептал мой однокурсник Михаил Лошицкий.

— Что? — прервался Второв.

— Курите–курите, — смущаясь, посоветовал Михаил.

Второв не обратил на его шепот никакого внимания и продолжил лекцию. Сигарета тлела.

Миша отчего–то очень переживал, что руководитель не курит хорошую сигарету, а ведь по тем временам пачка «Мальборо» для нас, студентов, была роскошью и очень хотелось, чтобы режиссер Второв, человек старой закалки, прикоснулся к современности и ощутил этот вкус. Второв рассказывал о недостаточном желании современных студентов проникнуть в глубину материала. Мы с удовольствием хватались за форму, мечтали о декорациях из железа, о театре абсурда, об Ионеско, а программа обучения предлагала нам ставить отрывки из белорусской драматургии. Нам, естественно, казалось это слишком простым и скучным заданием. Мы же гении мирового масштаба, а тут «Смак яблыка»... Второв спорил:

— В простом, в жизненном всегда столько глубины, что если даже раскопаешь одну сотую часть человеческих отношений, нюансов и донесешь это до артиста, а тот — до зрителя, может получиться настоящий шедевр!

— Борис Петрович! — изнемогал Миша.

— Молчи! — Второву показалось, что с ним спорят. — Только опыт может спорить с опытом. Пока у вас опыта нет, поэтому, Михаил, молчи!

— Я же...

— Цыц! Был такой случай...

И Второв хотел уже затянуться, как внезапно обнаружил, что вместо импортной сигареты в его руке остался аккуратный столбик пепла. Этот столбик комично сохранил форму сигареты, не упав. Второв очень внимательно изучил истлевшее табачное изделие и, небрежно стряхнув пепел, сказал тихо:

— Как жизнь...

Потом достал «Космос» и закурил с удовольствием.

Говорят, за неделю до смерти Борис Петрович приходил в театр с новым проектом...

И внезапный инфаркт.

Интеллигентен, талантлив, умен, образован. Теперь уже все эти слова употребимы только с глаголом «был».

Останется светлая память. И смешные, и грустные спектакли его учеников, через которые на мир будет смотреть своим полным творческой страсти взглядом режиссер и педагог Борис Петрович Второв.