Последний залп лейтенанта Бородина

А пока Владимир с отцом и матерью в июне 1941 года. В небе над Каунасом и на земле мир. Уже хрупкий. Еще несколько дней — и он разобьется, как стеклянный кувшин. «Проклятое время. Все в Литве осталось, — с яростью в голосе восклицает ветеран и, выдохнув, продолжает: — Отец уехал на боевые порядки — объявили учения для войск прибалтийских республик. Накануне 22 июня к нам пришли от него посыльные, чтобы мы собирали вещи и ехали к нему в Шяуляй».

В чемоданах — все самое дорогое, самое лучшее. Синяя коробка из-под икры с драгоценностями и реликвиями прапрабабушки. Кольца, серьги, браслеты — с полбанки золота. Облигации. Отрезы и костюмы. Хозяева уехали в том, что похуже, а сумки остались дожидаться их в квартире: они были уверены, что еще вернутся. Не вернулись.

Володя выходит на улицу Шяуляя с кувшином. Отец отправил за пивом. А над городом навязчивые танцы крылатой техники. Парня предупредили — тренировки. Вдруг один из самолетов пикирует. Взрыв. Пламя. Владимир бросает стеклянный сосуд. Битое стекло разлетается по асфальту. Мир треснул — догорает с обломками упавшего неподалеку самолета. Володя мчится обратно. Голос ветерана нарастает от волнения: «Отец уехал, но прислал за нами машину командира части. Так началась наша эвакуация в тыл. Ехали через Двинск. Немцы сунулись нагло, по головам. Впереди нас двигался эшелон, спасающий банк, вез ценные бумаги. Охрана влупила врагу, и мы за этим щитом проскочили. А вот следующий за нами эшелон, конечно, потрепали. Мы с матерью добрались до Сталинграда. У нее там подруги были. Учился в ФЗО, потом был помощником мастера на аэродроме в Гумраке. Обследовал подбитые самолеты. Разбирали машину по косточкам, детали — в кислоту, вымывали, сушили. С лупой трещины проверял. Решал, можно ли использовать или надо чинить». 

А дальше Володю отправили на мебельно-ящичный комбинат. Но не мебель он мастерил. Владимир учил ребят с чертежа в металл детали для техники переводить.

Старик в очках-лупах колдует над станком. Володя вырывает мужчину из сосредоточенности: «Дайте попробовать!» Парень выточил ин-струмент с точностью профессионала. Начальник удивленно застучал пальцами по столу: «Садись за эти дела, раз получается». Работали, сутками не выходя из мастерских. Выполняли экстренные заказы.

Однажды Володя, обессилевший от бессонных ночей, упал на скамейку в двух домах от своего. Прохожий, увидев тело на лавке, не прошел мимо. «Слышу над ухом, мол, ты чего, ты чего. Он проводил меня. Я как бухнулся —  двое суток не вставал. Работа не мед. Зато давали колбасу, печенье, масло сливочное».

Подчиненные Владимира один за другим отправлялись на фронт. На порыв Бородина идти защищать Родину дважды ответили категорично: «Еще рано, сынок».

Володе исполнилось почти восемнадцать, когда его приняли в Одесское артиллерийское училище им. Фрунзе. Курсантов эвакуировали на Урал. Дорога пролегала через степь. «Земля от жары трескается. Жуть. Один раз побываешь, больше не захочешь». 

1943 год. Юго-Западный фронт. У Владимира за пазухой документы. Их нужно передать в штаб фронта. Впереди ступает бывалый фронтовик. А необстрелянный Володя — следом. 

«Стой!» — парень врос в землю. Товарищ замер в нескольких шагах от него. 

«Мы на минном поле», — шепнул фронтовик. 

Выбирались бойцы часа два. Оказалось, не заметили в снегу оградительный провод.   

Ветеран поправляет китель с медалями: «Сегодня много говорят о звездах и орденах, но само пребывание на фронте и выполнение боевой задачи уже было подвигом. Неимоверная нагрузка и отчаянное стремление к победе».

Зима 1944-го. 43-я гвардейская Запорожско-Одесская ордена Ленина краснознаменная орденов Суворова и Кутузова армейская пушечно-артиллерийская бригада в Украине. Бойцы долбят замерзшую землю. С помощью топора и кувалды отламывают по куску. «Только окопались — и немцы. Бомбят. Снимаемся и идем дальше с артиллерией». 

Берег Южного Буга. Бригада под Одессой. Грязь. Продовольствие не поступает. Артиллеристы набрели на зерно, испекли хлеб. Укусили с охоткой и выплюнули: «Горький до невозможности. Немцы стреляли, а тол разлетелся повсюду. Потом провеяли и замесили новое тесто». 

Сорок восемь килограммов. Столько весит один заряд с гильзой. С этим оружием артиллеристы шли по военным дорогам. Ноша ударяла не только по врагу, но била и по здоровью бойцов. «Как ахнет, так в ушах ужас! Но про барабанные перепонки никто не думал. Только вперед».

Надрывный стон. Его Владимир Бородин слышит и сейчас. Жители Одессы заполнили площадь. Сквозь толпу бойцы не сразу разглядели, что территория заставлена гробами. «Немцы отступали и угоняли людей. Часть одесситов спряталась в укрытии. Но предатель их выдал. Фашисты расстреляли несчастных и сбросили в траншею, закопали. Мы подошли, когда их достали». Владимир отводит взгляд, исполненный тоски. Прячет заблестевшие от накатившей слезы глаза. 

«Каждый знал, что защищает родную землю. Я просто выполнял свою работу, как военный. А сейчас что в мире делается. Группировки разные лютуют. Спрашивается, что вам надо? Вас освободили, жизнь подарили, а вы ломаете»,— ветеран махнул рукой и вернулся к карте Берлина, чтобы продолжить заочную экскурсию: 

«Главная улица, где парады проходили, Бранденбургские ворота, зоосад. Конец. Это наша последняя огневая позиция. Раз-громили, взяли бункера. А зверушки так и мечутся  вокруг. 2 мая я дал последний залп. Куда, сам не знаю. В три часа дня немцы начали сдаваться. Выползали отовсюду, как тараканы из щелей». 

Дороги войны. Сколько их было? Грязных, кровавых, голодных, холодных. Но все они вели к одной цели: Берлин. Рейх-стаг. Победа.

drug-olya@yandex.ru