(интервью, которого не было...)Кшиштоф Занусси
- Пан Кшиштоф, лет десять назад компания молодых режиссеров анимационного кино из Минска, созвонившись с вами, напросилась на встречу. Вы любезно согласились, и мы приехали к вам ночью, взбудоражив ваш тихий дом, расстелив на полу рулоны раскадровок своих будущих фильмов, эскизы персонажей... Мы беседовали почти до утра, пили чай с домашним, потрясающе вкусным печеньем, и разговор все более и более удалялся от конкретного повода, связанного с нашими кинематографическими проектами, превращаясь в свободную и раскованную беседу, не ограниченную определенными рамками, беседу обо всем или, как у нас принято говорить, "за жизнь"...
- В сегодняшнем мире всякое общение является большой ценностью. Общаясь, мы делаем остальную, не нашу, часть мира привычной, своей, деля ее с другими. Стол, алтарь, обедня, пиршество лексически связывают святое с окаянным. Сам факт общения застольника с застольником переносит нас в сферу межчеловеческих отношений, взаимного доверия и обогащения. Необязательный, случайный поток мыслей, которые выплескиваются за столом, во времена придуманной, увы, всеобщей специализации искусственно меняет обычный язык, язык обычного человеческого общения на необычайно научный (а лучше сказать - "чайно-научный").
- Мэтр, мне чрезвычайно нравится термин "чайно-научный язык". В нем чувствуется самоирония человека, который знает цену себе в этом мире, да и цену этого мира в себе... Не кажется ли вам, что "чайно-научный язык" превращается в некий язык для посвященных, в некий сектантский "символ веры", который выводит искусство из общественного обихода?..
- Давно заметил, что разговор на тему культуры обретает форму, которую народный язык сформулировал в тривиальной поговорке: "Говорил дед картине". Поговорка означает, что картина молчит, не отзывается. Мы слышим друг друга, когда встречаемся в узком кругу единомышленников, использующих один и тот же жаргон. Если трактовать искусство как зеркало жизни, то наша жизнь на рубеже столетий и даже тысячелетий находится в большем кризисе, что нам удается увидеть самим, шагая по этой жизни. В пример приведу изобразительное искусство и позволю себе пару довольно грубых замечаний. Кто сегодня действительно ждет появления новой картины художника, новой скульптуры, с которыми хотел бы общаться? Рынок авторских произведений, очевидно, интересует только инвесторов и критиков, эти две обслуживающие друг друга категории паразитов. О музыке в нашем столетии вообще писать не пристало, поэтому замечания о музыке похожи на замечания в адрес изобразительного искусства. О поэзии не вспоминаю вообще, так как здесь процесс специализации зашел так далеко, что сетование на нудность чтения эзотерических каллиграфов в эксклюзивных поэтических сборниках звучит как монотонная, длинная и горькая жалоба. И, наконец, о том, что касается кино... Здесь, не желая делать катастрофических выводов, должен сказать о различии - между старым и новым миром. Кино Европы находится в упадке. Нет уже ни той силы, ни значения, какое оно имело еще в 70-е годы. Чаще всего это кино, субсидированное в рамках поддержки отечественной культуры и демонстрирующееся не в кинотеатрах, а поздней ночью по частным телеканалам. (Продукция, импортированная из-за океана, несравнимо дешевле, и если бы не квоты, неизбежно исчезла бы вся местная продукция.)
- Пан Кшиштоф! А не лукавите ли вы, случайно "выгораживая" свое любимое детище - кино? Я вижу здесь явное противоречие - именно об этой области искусства вы "не хотите делать катастрофических выводов" и в то же время утверждаете, что если бы не национальные квоты, то "местная продукция" исчезла бы даже из сетки ночного телевещания. Может быть, парадокс в том, что современному, прагматичному человеку некогда разгадывать иероглифы образности, которой оперируют сегодняшние режиссеры кино, и он предпочитает потреблять эдакие стандартные "гамбургеры для разума"?
- В искусстве повествовательном особенно трудно обращаться к публике, которая говорит на разных языках и по-разному воспринимает системы ценностей. В недавней песенке Агнешки Осецкой появился меткий припев: "Сегодня время средних людей". Нынче специалисты "чайно-необычайного языка" утверждают, что всякая исключительность является только кажущейся, в действительности же мы все одинаковые, а значит, никто не есть лучше другого. В странах, где этот взгляд принят в прямом смысле, даже красота никак не может выделить человека, а значит, даже ведущая на телевидении, даже фотомодель должна представлять некую усредненную красоту. В таком состоянии общего упадка вкуса и представления о прекрасном вошли мы в новое столетие. Однако лично я ни на минуту не поверю, что Европа уже исчерпала свои творческие силы, и не поверю, что кризис культуры носит необратимый характер. Рождается новый мир, отличный от мира былого, и я как художник, ведущий застольную беседу, хотел бы хоть на мгновение в эти отличия вглядеться.
- Принято! Признаюсь, что мне бы тоже хотелось вглядеться в эти отличия "качественно другого" мира. Тем более будет чрезвычайно интересно сравнить те отличия, которые вижу я, с отличиями, очевидными для вас...
- Новое тысячелетие создает человеку новые условия жизни. Изменяется положение человека как во времени, так и в пространстве. Я имею в виду, что увеличилась наша средняя продолжительность жизни, вместе с тем жизнь стала поспешнее, суетливее. Человек утратил перспективу вечности. Даже предвидение посмертной славы в жизни художника потеряло всякое значение. Общение зрителя с произведением стало таким же торопливым, появилось убеждение, что произведение должно быть "готово к употреблению" по мере его "выпечки", а значит, творить и потреблять его надо немедленно и не задумываясь. Всматриваясь в "глобальную деревню" нынешнего мира, я вижу ее молниеносную унификацию. Все становится схожим - одежда, обычаи, способ питания, стиль жизни и развлечений. Спустя два столетия, в течение которых Европа гордилась своим национальным многообразием, мы видим, как размывается чувство национального самосознания, а следовательно, гибнет и национальное своеобычие в искусстве. Во всем мире, более или менее развитом, молодежь слушает одни и те же ансамбли, поющие на одном и том же языке. Все телекомпании мира (даже китайские) демонстрируют одни и те же сериалы, и когда в фильме Спилберга ожили динозавры, то не было уголка на планете, где они не стали бы фактом субкультуры. Никогда в истории человечества не существовало таких связей, взаимозависимостей и влияний между самыми отдаленными народами, как сегодня.
- Однако почему это вызывает у вас такое неприятие? Диффузия искусства, его взаимопроникновение существовало всегда, только во времена Софокла и Иосифа Флавия оно происходило намного медленнее, но тем не менее все же происходило...
- Размышляя о феномене Спилберга, я нахожу в нем искренность и наивность. Я не могу не завидовать его непосредственности, так как знаю, что в своем искусстве он не лжет - его мир близок миру среднестатистической публики. Любая "сверхпородистость", увы, бесплодна. Суфле опадает и снова поднимается. Поэтому не стоит отчаиваться по поводу упадка культуры, возможно, она не погибает, а лишь заново возрождается, как Феникс. Если мне будет позволено поделиться своими предчувствиями, то я рискну утверждать, что мы откроем много таких вещей, которые вообще нельзя изменять, которые позволено только развивать. Например, такие, как семья и любовь. В перенаселенном, скученном мире нынешнего столетия мы имеем шанс по-новому взглянуть на старое понятие солидарности. Осмыслив все это, мы иначе определим нашу личную свободу, иначе будем относиться и ко всеобщей солидарности, без которой немыслимо и существование искусства.
- В ваших философских построениях огромную роль играют термины "свобода" и "выбор"... Считаете ли вы их двумя сторонами одной медали или, на "чайно-научном языке", субъектами единства и борьбы противоположностей; считаете ли, что без права выбора нет свободы и, наоборот, само понятие свободы предполагает право делать выбор? Считаете ли вы, что мир изначально логичен, или допускаете в нем наличие величин метафизических, подсознательных?..
- О наступившем веке мы часто говорим, что это будет век духовный или его не будет совсем. Мне кажется, что нынешний практицизм разошелся с глубинной интуицией, присущей человеческой природе, созвучной сфере Духа и Тайны... Позволю себе одну цитату, из Иоанна Павла II, который утверждает, что "слезы нашего века возродятся новой весной духа". На этом, пожалуй, следовало бы остановиться - беседа за столом обычно ограниченна, после долгого сидения болят кости и хочется пойти в лес, а по дороге посмотреть на звездное небо. И именно там еще раз убедиться: в искусстве вечно общение - послание человека человеку. Думаю, что во всей сумбурной говорильне об эпохе постмодернизма ценным останется лишь утверждение: уже никогда не будет так, как было. Будет совершенно иначе. Следовательно - точно так же.
P.S. Прошу прощения у читателя за мистификацию: этого интервью и в самом деле не было - был наш долгий ночной разговор, а потом изящное эссе Занусси "О пользе беседы за столом" и мое желание познакомить читателя "СБ" с кругом философских размышлений великого польского кинорежиссера. Я очень надеюсь, что мэтр простит мне эту литературную шалость, тем более что она замечательно укладывается в его постулат: "...в искусстве вечно общение - послание человека человеку".
