Почему Родина нас не любит?..

В древних кривичских поселищах был обычай: когда юноша становился мужчиной, он должен был промыслить зверя - зубра, тура или медведя; переплыть широкую реку и назвать своих предков до пятого колена. Если с предками выходила неувязка, юношу изгоняли из племени - не помнящий родства считался человеком ненадежным, способным на предательство.

В своей телевизионной передаче "В баре "У Олега" всем гостям задавал традиционный "кривичский" вопрос: "До какого колена можете проследить свой род?" За год, что передача была в эфире, на этот вопрос по полной программе ответил один человек - Алексей Мстиславович Толстой, наследник графского титула и славного имени, бывший советник по культуре французского посольства в Беларуси. Он разложил книгу с генеалогическим древом Толстых, восходящим к эпохе Рюриковичей, поведал предание о дружиннике Рюрика, осевшем на берегах Днепра, на пути из варяг в греки, и основавшем род Толстых. Он рассказал, что родовое имение Толстых было здесь, в Могилевской губернии, где до сих пор помнят его предков. На мой вопрос о Ясной Поляне коротко ответил, что это имение Софьи Дмитриевны и к роду Толстых отношение имеет косвенное.

Все остальные - а среди моих гостей были и военные, и политики, и художники, и поэты - далее третьего колена не добирались.

Где корни подобного беспамятства?

Размышляя над этим, пришел к выводу: вивисекция памяти происходила по двум основным причинам. Первая - страх. Страх прадедов, дедов, родителей за судьбу своих потомков. Безопасней было не помнить, не знать. Один мой читатель, потомок генерала Локтионова, жутко обиделся на мое предположение, что его предок унаследовал от своих предков понятие о чести, присущее русскому дворянину и офицеру. Мой оппонент говорил по телефону: " У нас сохранились документы дедушки, из которых вытекает, что происхождения он был самого пролетарского..." Охотно допускаю, что в документах генерала Локтионова пролетарское происхождение прописано недвусмысленно, поскольку иное грозило крупными неприятностями: вспомните повальные расстрелы офицеров в Крыму, в Санкт-Петербурге. Но как же тогда быть с неистребимым аристократизмом, отпечатанным на лицах, вписанным в гены хорошо знакомых мне потомков рода Локтионовых? Эта запись природы, пожалуй, понадежнее записей в личном деле.

Алексея Константиновича Глебова, народного художника Беларуси, дважды исключали из Витебского художественного техникума только за то, что его отец, к тому времени давно ушедший в мир иной, был священником. Алексей Константинович не смог отказаться от отца, поэтому остался без законченного образования.

Вторая причина зарыта глубже. Со времен раздела Речи Посполитой на нашей родине насаждалось отношение к своей земле, к своей истории, к своей культуре как к чему-то второсортному, ненастоящему. Эта отрыжка имперского шовинизма актуальна и сегодня.

Императрица Екатерина Великая, поставив крест на польской и литовской государственности, отозвав последнего нашего короля Станислава Понятовского под особый присмотр в Санкт-Петербург, велела из золота короны отлить себе ночной горшок, тем самым недвусмысленно давая понять, каково ее отношение к этой самой польско-литовской государственности. Сегодняшние наследники Российской империи не так далеко ушли от великой императрицы. В современных серьезных научных изданиях России читаю, что для обучения царицы Софьи и ее братьев Петра и Алексея был приглашен один из самых образованных людей Европы - монах из Киева Симеон Полоцкий. Как нужно не уважать эту землю, чтобы Симеона Полоцкого назвать монахом из Киева! Или еще один пассаж из российских источников: Франциск Скорина якобы прервал свою издательскую деятельность, не выдержав конкуренции с московскими издателями... Осведомиться о том, что российский первопечатник, наш земляк Иван Федоров, никак не мог составить конкуренцию Скорине, поскольку появился в Москве ровно на пятьдесят лет позднее, - либо лень, либо недосуг, либо сама мысль об этом не приходит в голову. Англичане, например, чтут своего первопечатника Яна Литвина и не стесняются его литвинского происхождения.

Это пренебрежительное отношение к Беларуси и белорусам за столетия настолько впиталось в плоть и кровь самих белорусов, настолько подавило нашу инициативу, принизило достоинство и самоуважение, что стало некоей отличительной чертой национального характера, нелепо именуемое ныне "толерантностью".

Работая на киностудии "Беларусьфильм", я зверел от того, что каждую запятую в сценарии нужно было утверждать в Госкино в Москве. Несколько лет буквально жил в поезде Минск - Москва, мотаясь в стольный град раз, а то и два раза в неделю. Помню, встретил в приемной всемогущего главного редактора Госкино тогдашнего главного редактора "Беларусьфильма" Леонида Гаврилкина. Он вышел из кабинета своего московского коллеги, смешно размахивая руками и шевеля знаменитыми кустистыми бровями: "Это же надо... Я ему в Минске проставлял-проставлял, а сюда приехал, он у меня спрашивает: "Вы по какому вопросу?"

Я рассмеялся: "Это Москва! У нее память короткая!.."

Но, по большому счету, Москва здесь ни при чем. Москва, столица разноплеменного государства, сама забыла, что такое коренные москвичи. Она наполнена людьми, приехавшими из разных провинций завоевывать ее и делать карьеру. Эти люди влекут за собой шлейф неудовлетворенных потенций и комплексов неполноценности. Оторвавшись от своих корней, от своей малой родины, они приобретают столичный псевдолоск, по пути научаясь унижать таких же, какими в недавнем прошлом были сами.

Я знаю многих наших земляков, перебравшихся в Москву и отринувших свои белорусские корни, как нечто постыдное, как некую кожную болезнь, симптомы которой непристойно демонстрировать в приличном обществе. К одному из самых известных наших земляков - Андрею Громыко - мы в редакции "ЛiМа" обратились по поводу юбилея Гомельского института путей сообщения, который Громыко, по слухам, заканчивал. Он даже не сподобился ответить. Иные знаменитые земляки - Кирилл Мазуров, Шауро, Вольский, Чубайс, оказавшись на крутых должностях в Москве, открестились от родины, никогда и нигде не поминая о своей связи с Беларусью. Выходцев же из Беларуси - артистов, художников, писателей - хоть пруд пруди, но, "ша!" - ни слова о Беларуси, они давно настоящие москвичи.

Поймите правильно: я отнюдь не жалуюсь, не скулю, воспринимаю все как факт и пытаюсь проанализировать, откуда что пошло. Пытаюсь разобраться в жгучем вопросе: "Почему Родина нас не любит?" Пытаюсь найти в нашей действительности ту социальную группу, которой "живется весело, вольготно" в Беларуси, кого Беларусь любит, - и не нахожу! Не нахожу среди чиновников, среди артистов, среди ученых, среди стариков и молодежи, среди крестьян и рабочих - на всех лежит печать уныния, недоброжелательности, ущербной зависти, закомплексованности.

И тогда приходит осознание - пожалуй, вопрос в заголовке некорректен, стоило бы спросить: "Почему мы не любим Родину?!" При такой постановке вопроса все становится на свои места - Родина не любит нас, потому что мы не любим ее, мы стыдимся ее, как сын, перебравшийся из деревни в город, стыдится своей матери-крестьянки со всеми ее деревенскими привычками и забобонами...

- Мама! Посидите на кухне, видите, у нас гости!..

Любовь приносит радость и душевный покой только тогда, когда она взаимна.