Двери в доме Кшиштофа Занусси всегда открыты
Я, конечно, слышала, что Кшиштоф Занусси начисто лишен каких бы то ни было барских замашек, своего мнения никогда и никому не навязывает, более того, не нужно никаких специальных условий, чтобы приехать поучиться на его авторских режиссерских курсах, — было бы желание. И в Минске он гость не такой уж редкий... Однако без эпитетов «гений», «живой классик» или хотя бы «великий режиссер» у нас это имя не упоминают, и на юбилейном Минском кинофестивале «Лiстапад» внеконкурсная премьера фильма Занусси «Черное солнце» (который, к слову, еще можно посмотреть в кинотеатрах) обставлялась соответственно. В фестивальных афишах и анонсах прямо так и писали: почетным гостем «Лiстапада» станет гений европейского кинематографа, классик польского кино, профессор университетов Польши и Великобритании, консультант комиссии по делам культуры в Ватикане, режиссер–постановщик десятков громких фильмов и спектаклей в Польше, Италии, Франции, Германии, России... Да, это все о нем, о Кшиштофе Занусси. И на каком языке прикажете разговаривать с такой мощной личностью?
Пан Занусси действительно оказался похожим на университетского профессора: в темном костюме, строгих очках, слегка ироничный, но при этом бесконечно терпеливый. Спрашивать у него можно было о чем угодно, не опасаясь оказаться непонятым или получить туманный ответ. И по–русски он, кстати, говорит безупречно.
— Каждый раз, когда я слышу о себе «живой классик», чрезвычайно веселюсь, — улыбается Занусси. — Ну а что еще остается? Умирать–то я пока не собираюсь. Хотя, конечно, и я старею — через полгода у меня юбилей, 70 лет, просто поверить в это не могу...
— Теперь уже и студенты белорусских творческих вузов знают, что к пану Занусси можно запросто приехать домой, остаться погостить, а заодно попытаться научиться режиссерскому мастерству... Не боитесь проходимцев?
— Через мой дом прошли сотни человек, и еще никто из них меня не подвел... В свое время, когда мне было 19 — 20 лет, я без денег объездил весь мир и повсюду люди предлагали мне помощь — кормили, подвозили, давали ночлег... А старые долги надо оплачивать, знаете ли.
— Можно ли научить снимать кино? Кем из своих учеников вы гордитесь?
— Научить таланту, конечно, невозможно, но можно помочь в развитии таланта. Хотя все мы идем своим путем... Тем не менее коллег–учеников, которыми я горжусь, у меня немало. Для некоторых я теперь уже не учитель, а продюсер... Вообще, очень многие заходили на мои лекции. Даже Ларс фон Триер был моим студентом. Правда, друг друга мы недолюбливали и чувство это сохранилось до сих пор. На мой взгляд, фон Триер — неискренний человек, хорошо усвоивший, что уровень зрительских притязаний сейчас довольно низкий и можно безнаказанно издеваться над публикой. Конечно, у него есть великолепные моменты, но для меня его кино слишком спекулятивно... Так что по–разному бывает. Твоим учеником может быть и совершенно не согласный с тобой художник.
— Значит, вы считаете, что нынешняя публика позволяет безнаказанно издеваться над собой?
— Лет 30 назад многим из нас казалось, что публика развивается с огромным ускорением. Люди повально хотели смотреть картины Годара, Рене, Пазолини с их весьма рафинированным киноязыком. Сейчас такой язык зрителю недоступен, даже мечтать об этом невозможно... Зато такой массовой публики, какая появилась сейчас, мы раньше не ожидали. Так что это процесс и положительный, и отвратительный... Да, я понимаю, это всегда вызывает подозрения, когда такой пожилой человек, как я, начинает тосковать по прошлому. Но тут, видите, какое дело... Весной была ретроспектива моих фильмов в Америке. В Сиэтле, столице «Майкрософта» и «Боинга». И вот там мои откровения слушали с заметной иронией — Америка вообще не любит, когда кто–то говорит, что когда–то что–то было лучше. Однако я напомнил им, как 20 лет назад летал в Америку самолетом «Конкорд». Сегодня «Боинг» строит самолеты гораздо более примитивные. Потому что рафинированные «Конкорды» больше никому не нужны. Их стоимость слишком высока, а количество кресел, напротив, чересчур ограниченно. Теперь актуальны самолеты на 600 пассажиров, востребована массовость в сочетании с умеренной ценой. И в кино почти такая же ситуация. Мы не можем позволить себе картины–«конкорды», слишком сложные и громоздкие для сегодняшнего зрителя. С этим нужно считаться.
— Прежде чем стать режиссером, вы получили образование физика...
— Не могу сказать, помогает ли мне это делать кино. Но возможность читать лекции на первом курсе политехнического института в Варшаве будущим менеджерам меня очень радует. Преподаю им предмет, которому сам придумал название: «Стратегия жизни», поясняю на примере кино, насколько по–разному люди делают главный выбор в своей жизни. И знаете, для меня это гораздо важнее, чем то, что я преподаю киношникам. Им — это само собой разумеется, а вот будущим банкирам или политикам... А 3 дня назад меня пригласили в нашу академию обороны читать лекции по вопросам безопасности в современном мире. Поскольку я как художник также немного занимаюсь дипломатией. Не так давно меня даже хотели назначить послом Польши в Москве, но удалось отказаться. Хотя это и огромная честь, все–таки лучше оставаться таким неформальным послом, чем стать чиновником.
— Можете рассказать о своих ближайших проектах?
— Не сочтите за цинизм, но зимой я предпочитаю заниматься театром. Там тепло, дождь никогда не падает на голову. И когда животные начинают подыскивать себе нору поуютнее, я с радостью возвращаюсь в театр. Представьте себе, буквально неделю назад выпустил премьеру в Новосибирске. Конечно, я не могу сидеть в Сибири целый месяц, у меня слишком много других занятий. Поэтому я пригласил актеров погостить у меня. И мы готовили пьесу у меня дома в Варшаве — дом у меня большой, просторный, я могу себе это позволить. И когда все было готово, они вернулись в Новосибирск и поставили это на сцене... А вчера я приступил к первой репетиции в варшавском театре, задумал воплотить на сцене пьесу Дюрренматта, в январе премьера. Весной меня пригласили в Сиракузы поставить «Медею», там, на Сицилии, проходит фестиваль античной драмы. Опять же, только что закончил новую телевизионную картину по своему сценарию, называется «Внутренний голос», там религиозные темы затронуты... Есть еще один интересный проект, польско–норвежский. Хочу снять фильм с Лив Ульман и нашей Марией Коморовской. Когда Ульман увидела картины с Марией, воскликнула: «Как это возможно, что моя сестра существует в другой стране?» Они, и правда, невероятно похожи. Так появилась идея снять фильм об очень похожих женщинах, которые ничего не знают друг о друге...
— Хотелось бы спросить еще вот о чем... Вас не смущает, что ваша фамилия — известный торговый брэнд?
— Что ж поделать, это моя семья, мои итальянские родственники. Наши предки разошлись в начале XIX века, когда моя часть семьи приехала в Польшу строить железные дороги. А другая часть осталась в Италии... Тем не менее мы общаемся, дружим, хотя бизнес у нас разный. Помню, это обстоятельство когда–то очень раздражало моего отца. Он, гордый, как любой поляк, считал позором, что существует холодильник «Занусси», — мол, если бы так назывался самолет, было бы совсем другое дело! В общем, родственные связи у нас веселые... Конечно, итальянские родственники мне завидуют — хотя они и сказочно богаты, но у них все идет по плану, а у меня все время что–то новое, сплошные сюрпризы!
Несколько откровений от пана Занусси:
О комплексах
— Есть у меня один комплекс: я постоянно толстею и борюсь с лишними килограммами. Обожаю майонез и сладости.
О вкусах
— О вкусах не спорят, говорите? Вообще–то в оригинале эта латинская пословица звучит так: «О вкусе не стоит спорить, вкус надо иметь. А кто не имеет вкуса, тот пусть молчит». Так что спорить об этом действительно не имеет смысла.
О кризисах
— Что касается кризиса, можно сказать, я испытываю его с момента рождения. Кризис со мной все время, это мое нормальное состояние. Неуверенность, сомнения — я этим живу и даже нахожу в этом определенную прелесть. А что до кризисов внешних, вокруг меня их было столько, что я к ним давно привык.
О Европе
— Европа сейчас гораздо справедливее, чем 30 — 40 лет назад. Определенную роль в этом сыграло искусство. Думаю, эта миссия — менять мир к лучшему — сохранится за искусством и после нас.
