Сценарии спортивной жизни
Любите ли вы жить по сценарию? По расписанию? Так, как должно? Или вы готовы противостоять традиционному порядку вещей, бороться с догмами и даже заповедями? Вы движетесь, развиваетесь или двигают вас? Вы безрассудны? Вы любите? Вы любите жизнь? Если хотя бы на последний вопрос вы ответили утвердительно, то тогда добро пожаловать в новую рубрику! Готовясь к будущей Олимпиаде, назвать мы ее решили просто — «Сценарии спортивной жизни». Но эта простота — мираж. Не верьте тому, что вы видите. В спортивной жизни не бывает простых сюжетов. Переплетение судеб — вот что такое наши «Сценарии»...
Всю нынешнюю неделю информационную палитру наполняют сообщения из Греции. Вот в древней Олимпии зажгли олимпийский огонь. Вот новая верховная жрица Мария Нафплиоту, назначенная взамен «ушедшей на пенсию» Марии Хорсс, вспоминает об учебе в государственной школе классического танца в Ленинграде, вот россияне изумляются, что их чемпион Алексей Немов бежит с факелом на участке близ города Амалиада, вот с факелом уже «железный Феликс», да не тот, что вы подумали, а футболист, тренер, между прочим, своеобразный воспитатель Сашки Глеба Феликс Магат. Завтра семидневная эстафета олимпийского огня по территории Греции завершится на беломраморном стадионе «Панатинаикос» в Афинах. Там огонь передадут организаторам пекинских Игр.
Тут вот ведь какая штука: главное — не запутаться. В те времена, когда, собственно, и зародились Олимпийские игры, главной святыней Олимпии был великолепный храм Зевса со статуей верховного бога, созданной гениальным скульптором Греции Фидием. Исследователи утверждают, что изображение Зевса поражало не только своей мощью. От него исходило необычайное обаяние, ощущение мира, мудрости и доброты. Нам не дано ни подтвердить это, ни опровергнуть. Сегодня, когда олимпийский огонь зажигают недалеко от места, на котором возвышался многоколонный храм Зевса, мы можем лицезреть разве что его обломки. Праздных туристов ограждают от этих осколков великой эпохи. Им говорят, что землетрясения не щадили Грецию, но почему–то кажется, что Зевс не мог уничтожить сам себя. Всему виной люди, возомнившие себя богами. Император Калигула хотел перевезти статую Зевса в Рим, но корабль, направленный для этого в Грецию, поразила молния. В первый раз это было воспринято как божественный знак и скульптуру оставили в Олимпии. Зато дело Калигулы с честью (а точнее, с бесчестием) продолжил византийский император Феодосий II. Он забрал одно из чудес света к себе в Константинополь, где статуя и погибла полностью во время пожара.
Кажется, в этот момент где–то там наверху от бессилия плакал даже всесильный Геракл.
Вот уж нарочно не придумаешь. Примерно в такие же дни, что и сейчас, в марте 1896 года, по Стамбулу — Константинополю слонялось несколько одесситов. Они страстно хотели добыть билет на пароход, уходящий в Афины, но у них не было ничего, кроме чести. А еще у них не было денег, а потому они так и не встали в число тех, кто возродил Олимпийские игры.
Из тех, кого принято называть нашими соотечественниками, до греческой столицы добрался киевлянин Николай Риттер. Он даже подавал заявку на участие в соревнованиях по борьбе и стрельбе, но потом забрал ее обратно.
А Игры открылись 6 апреля — в пасхальный понедельник, который совпал сразу в трех конфессиях: православии, католицизме и протестантизме.
Полвека спустя 20–летняя французская девушка, волею обстоятельств заброшенная на север Африки, начнет поражать жителей Туниса виртуозной игрой на пианино. Больше всего ей нравились рапсодии Листа. Как она играла! Даже прожженные песком Сахары бедуины останавливались у дома ее родителей, чтобы послушать лившуюся оттуда мелодию.
Ах, Мишель!
После выдворения фашистов из Франции семейство Остермайеров отправит свою дочь на материк, чтобы она поступила в Парижскую консерваторию. Она станет лауреатом первой премии, но и сама не заметит, как начнет увлекаться не только музыкой, но и спортом — сперва бегом, потом баскетболом, еще позже толканием ядра. Уже готовясь к Олимпиаде в Лондоне, она будет играть на фортепиано по пять часов в день. В 1948 году Мишель Остермайер заслуженно сыграет ведущую партию на Играх, став чемпионкой в толкании ядра и метании диска, а также заняв третье место в прыжках в высоту. Ее музыке будут аплодировать в Стамбуле и Риме, в Афинах и Флоренции. Шопен, Бетховен, Григ и Равель изливали свою душу с помощью пальцев, которые еще недавно сжимали ядро. И только на склоне лет Остермайер признается, что в течение долгого времени после Олимпиады не могла подступиться к любимому Листу: его уникальные нежные рапсодии получались у нее, по ее собственному выражению, «слишком спортивными».
Не спешите упрекать авторов публикации в чрезмерном жонглировании фактами. История Мишель Остермайер еще раз утверждает нас во мнении, что спорт не терпит простых сюжетных линий. Показательна в этом смысле история первого белорусского олимпийца.
Знаете ли вы его? Уверены ли?
23 мая 1888 года в Гродно в семье генерала царской армии Руммеля появился на свет сын Кароль. Точно известно, что все детские годы он провел в Гродно. Семья жила в доме № 17/2 по улице Монастырской. Сейчас это улица Реймонта (и проходит она в 300 метрах от нынешнего стадиона «Неман»). С 6 лет Кароль по настоянию отца стал заниматься конным спортом. Не всякий посетитель Гродненского зоопарка знает, что раньше на его месте располагался городской ипподром. А мальчик Кароль знал дорогу туда отлично. Отец вывозил сына и на полигон под Вильно. В 1904 году Кароля отдали в Одесский кадетский корпус. Далее он учился в Павловском военном училище и даже в Академии искусств. Часто бывал в конюшнях, многому научился у известного жокея Николая Андреева. Затем служил в лейб–гвардии Измайловском пехотном полку. Служба вроде как выталкивала его из седла, но он не сдавался и в 1911 году впервые принял участие в официальных соревнованиях. Месяцем позже в конвое царя Николая II ротмистр Руммель купил за 50 рублей лошадь по кличке Зяблик. С ней в конце 1911 года выступал на соревнованиях в Красном Селе, вошел в состав сборной России. Его успехи были высоко оценены членами царской семьи, которая курировала конный спорт: Руммеля пригласили в олимпийскую сборную.
Когда читаешь в советских энциклопедиях, что наши спортсмены впервые приняли участие в Играх только в 1952 году, испытываешь определенное чувство неловкости. Как будто кто–то у тебя на глазах пытается показывать детские фокусы. Ты знаешь, что тебя шельмуют, но стесняешься об этом сказать.
Застывший на устах немой вопрос мы адресуем Адаму Иосифовичу Мальдису, неутомимому исследователю белорусской культуры, с недавних пор активному автору «СБ»:
— А что тут говорить, — размышляет седой профессор. — Вся белорусская история построена на том, что нас вроде как не было. И в Киевской Руси, и в Речи Посполитой, и в Великом княжестве Литовском. Белорусы рождались, жили, но прославляли другие страны. Знаете ли вы, что одним из организаторов первых Олимпийских игр современности был наш соотечественник? Все энциклопедические источники говорят о российском генерале Бутовском, который в 1894 году вошел в Международный олимпийский комитет. Конечно, он принимал участие в организации Олимпиады в Афинах, но был еще один человек. Звали его Зигмунт Минейко. Уроженец Ошмянского уезда, участник восстания 1863 года, автор книги «Из тайги под Акрополь», он в те годы возглавлял в Греции департамент общественных работ, как инженер руководил строительством олимпийских объектов. За это и многое другое в 1910 году Минейко был удостоен звания почетного гражданина Греции. Интересно и то, что внуком Зигмунту Минейко приходился Андреас Папандреу, многолетний премьер–министр Греции.
В 1952 году, когда в Хельсинки пытался стать призером Олимпиады белорусский бегун на 400 метров с барьерами Анатолий Юлин, на другом конце света в Лос–Анджелесе доживал свой век великий индеец Джим Торп. Трудно было узнать в жалком спившемся человеке некогда сильнейшего атлета мира. Друзья подарили ему бар на одной из оживленных улиц города Ангелов, и в нем за кружкой пива герой Стокгольма рассказывал всем и каждому о своем олимпийском триумфе и отнятых медалях.
Вообще–то его звали Ва–Тхо–Хук, или Сверкающая Тропа. Простой парнишка из Оклахомы однажды поссорился с отцом и, уйдя из дому, одно время занимался объездкой диких пони, умудряясь бегать с ними наперегонки. Вернулся. Когда пришло время учиться, не по годам развитому мальчику не давали прохода тренеры. Кто–то тащил его в футбол, кто–то — в плавание, бейсбол или бег. Он и занимался всем понемногу. В 1912 году Джим Торп отплатил за доверие тем, кто включил его в олимпийскую сборную: он привез из Стокгольма две золотые награды — в легкоатлетическом пятиборье и десятиборье.
Но в Америке, как и у нас, любую историю могут препарировать как угодно. И вот спортивный герой уже обвинен в том, что за два года до Олимпиады играл в бейсбол в составе полупрофессиональной команды и получал за это деньги. В те далекие годы для «олимпиоников» это считалось преступлением. И хотя сам Торп все отрицал, а у обвинявших его в голосе звучали не фактические, а расистские нотки, его пожизненно дисквалифицировали, медали у него забрали, а имя его было вычеркнуто из всех торжественных списков.
...60 лет понадобилось американцам, чтобы вернуть Сверкающей Тропе его честное имя.
В первые же дни Первой мировой войны француз Жан Буэн явился на мобилизационный пункт. К концу медицинского осмотра военный врач, выслушав его хорошенько, сказал:
— У вас гипертрофия сердца, мой мальчик!
— Но, господин майор...
— Знаю, знаю. Вы хотите драться. Но тут даже разговаривать не о чем. С таким сердцем вы не сможете нести даже вещевой мешок.
— Но, господин майор, я ведь...
— Без разговоров! Следующий!
За два года до этого разговора французский бегун Жан Буэн на Олимпиаде в Стокгольме уже в предварительном забеге установил новый мировой рекорд в беге на 5.000 метров. Он любил произвести впечатление на публику, он купался в лучах славы и даже представить не мог, что где–то там в уголке Королевского стадиона за ним внимательно наблюдает румяный финн Ханнес Колехмайнен. Когда они вышли на старт финального забега, то оказались рядом. И словно связались друг с дружкой невидимой нитью. Они так и бегут — нога в ногу, дыхание в дыхание. Все уже давно позади. На последнем круге финн и француз 17 раз поочередно выходят вперед. В конце концов, как принято писать, сверхчеловеческим усилием забег выигрывает Колехмайнен. Мировой рекорд, установленный накануне Буэном, они оба превзошли более чем на полминуты.
Рекорды бывают разными. Будничными, неожиданными, смешными и даже коммерческими. Но изредка случаются рекорды, которые становятся событием, открывающим новый этап в развитии спорта. Такое событие произошло 13 июля 1985 года. Аккурат перед Днем взятия Бастилии советский спортсмен Сергей Бубка первым в мире преодолел шестиметровую высоту в прыжках с шестом. Произошло это эпохальное событие на небольшом уютном парижском стадионе имени Жана Буэна.
Он таки добился отправки на фронт. Он догнал свой пехотный полк 2 августа, а 28 сентября пришел приказ о наступлении. Битва на высотах Мез была жестокой. Бой шел за каждый метр траншей. Атаки и контратаки следовали одна за другой. И вдруг во время сильнейшего натиска немцев Жан Буэн рухнул на землю. В сводке того дня по 163–му пехотному полку говорилось:
«Сержант Жан Буэн, известный своими легкоатлетическими подвигами, со 2 августа являл собой образец гражданского и военного мужества: он пал, сраженный пулей в лоб, в то самое время, когда поднимал своих товарищей в атаку на неприятельские позиции». Буэну не исполнилось тогда и 26 лет.
8 сентября 1939 года оборону Варшавы возглавил дивизионный генерал Юлиуш Кароль Руммель. Фашисты, развязавшие за неделю до этого Вторую мировую войну, прорвали первые линии польской обороны. Пушки союзников безмолвствовали, а потому мужественное сопротивление польских воинов под Млавой, у Модлина и героическая двадцатидневная оборона Варшавы не смогли спасти Польшу от катастрофы. 28 числа того самого сентября, который до сих пор оценивается с полярных позиций историками, на стенах домов расклеили приказ генерала Руммеля о сдаче Варшавы. Несмотря на очевидную безнадежность положения, приказ вызвал неоднозначную реакцию. Многие офицеры и солдаты были потрясены и считали, что командование их предало. Некоторые офицеры предпочли плену смерть. Сам Юлиуш Руммель на долгих шесть лет попал в концлагерь Марнау.
Его брат Кароль, поднимавший в первые дни войны кавалерию навстречу немецким танкам, попал сперва в Дахау, потом в Маутхаузен. Находясь в концлагере, в 1944 году он для поддержания здоровья и поднятия силы воли устроил среди граждан Канады, США и Польши в бараках подпольную олимпиаду: бег на корточках, толкание 5–килограммового камня, волейбол (через проволоку для сушки белья). Он знал, что победит в войне, а здесь главное — участвовать.
Любопытно, кстати.
Несмотря на то что слова «Главное — не победа, а участие» приписываются основателю современных Олимпиад Пьеру де Кубертену, на самом деле их произнес 19 июля 1908 года епископ Пенсильванский. Он сказал это во время службы в честь участников лондонских Игр. И сказал о скромном итальянском кондитере Дорандо Пиетри.
Длина марафона на первых Олимпиадах выбиралась достаточно произвольно. В Афинах в 1896 году, когда свое имя в историю вписал почтальон Спиридон Луис (ну вы помните этого усатого весельчака из школьных учебников?! Это о нем говорят, когда называют марафонца, который посередине дистанции умудрился пропустить стаканчик сухого вина для душевной крепости), она была равной 40 км. В 1920 году в Антверпене бежали на 750 метров больше. Но, пожалуй, свой истинный смысл марафон приобрел в 1908 году, когда место старта установили в террасе Виндзорского замка, а оттуда до стадиона оказалось 42 км и еще 195 метров.
Поначалу на дистанции лидировал южноафриканец Чарльз Хефферсон. Его отрыв составлял несколько километров, но ему не хватило сил и он упал прямо на дорогу. Поднялся, пробовал бежать еще, но его уже настиг Пиетри. На 41–м километре итальянец вырвался вперед, но тоже переоценил свои силы. На дорожке стадиона «Уайт сити» он появился почти в бессознательном состоянии. Последние 195 метров — это путь на Голгофу. Он бежит направо, а надо бы — налево. Судьи указывают ему новый путь. Пиетри падает на глазах у всего стадиона, но поднимается. Он бежит в полной прострации и снова падает. И снова встает. Когда до финиша остается всего 15 метров, публика убивает итальянца криками приветствия еще одного бегуна, появившегося на стадионе. Пиетри падает окончательно. К нему подбегают два человека — судья и журналист (есть красивая легенда, что последним был Артур Конан Дойль), они хлопают спортсмена по щекам, пытаясь привести его в чувство, а когда видят тщетность усилий, попросту берут его под мышки и сопровождают до финиша. Так Дорандо Пиетри стал одновременно и победителем, и побежденным.
Долго после этого финиша заседала судейская коллегия, но в конце концов она вынесла вердикт о дисквалификации итальянца... Олимпийским чемпионом был объявлен американец Джонни Хэйс, а английская королева Александра наградила Пиетри золотым кубком.
Судьба Кароля Руммеля тоже не обошлась без королевского участия. Напомним, на игры Олимпиады 1912 года он отправился на купленном в конюшне Николая II Зяблике. И вот еще что. За соревнованиями на Королевском стадионе наблюдал шведский монарх Густав V. Наверняка он приехал поболеть за великого князя Дмитрия Павловича, но тот, прямо скажем, не блистал. Зато шведский король прекрасно видел, как выступал Кароль из Гродно. В соревнованиях по преодолению препятствий Руммель шел в числе лидеров, но на последнем барьере его любимый Зяблик зацепил балку и рухнул, подмяв всадника. Почти теряя сознание от нестерпимой боли, Кароль все же вцепился в уздечку, взобрался на коня и, прижимая руку к груди, направился к финишу. Закончив дистанцию пятнадцатым, он потерял сознание. С переломом пяти ребер его направили в стокгольмский госпиталь. И именно туда несколькими днями позже доставили почетную золотую медаль, отлитую по приказу Густава V.
Всю жизнь Кароль Руммель провел рядом с лошадьми. На Олимпиаде 1928 года в Амстердаме в составе польской сборной по троеборью вместе с Михалом Антоневичем и Юзефом Тренквальдом он занял третье место в командных состязаниях. В активе Руммеля выигрыш трех турниров Кубка наций, двух чемпионатов Польши. Когда ему исполнился 51 год, а это значит за два месяца до начала Второй мировой, он установил уникальное достижение — совершил прыжок в высоту на лошади на 198 сантиметров.
Выступал Руммель и на Олимпиаде в Париже в 1924 году. Лавров, однако, не снискал. Зато там отличился его хороший друг и, по некоторым сведениям, земляк Адам Круликевич. Домой он вернулся с бронзовой наградой и потом долго рассказывал о своей удали. После войны Круликевич и Руммель выступали консультантами во время съемок польских кинофильмов. Когда вы смотрите «Крестоносцев» — знайте, они поработали там. Одним из таких фильмов стала бессмертная лента Анджея Вайды «Пепел». В ней еще прославился Даниэль Ольбрыхский, помните?! Постановкой батальных сцен в «Пепле» занимался Круликевич. Деду было уже за 70, а он стремился занять место в седле раньше многих молодых. В одном из эпизодов предстояло на молодых необъезженных конях мчаться галопом по сложной местности, и, надо же, конь под Адамом споткнулся... Ольбрыхский позже напишет в книге «Ангелы вокруг головы»: «Сидели вместе с товарищами в машине и видели, как Круликевич вылетает из седла. Если бы конь упал и перевернулся, падение человека не было бы столь опасным — высота была невелика. А так Круликевич сломал себе в нескольких местах позвоночник и через несколько недель умер в госпитале. Когда навещал его в больнице, на его лице была гримаса боли, но он старался улыбаться и шутил: «Руммель умер от гриппа, а я на коне и с саблей в руке...»
