"Я возил Эренбурга, Шолохова и Симонова": живущий в Калифорнии фронтовой водитель дал интервью корреспонденту "СБ"

Он возил Эренбурга, Шолохова и Симонова

Бывший минчанин Лев Черепахо возил военкоров Симонова и Шолохова и в 92 года еще ездит за рулем... по Калифорнии.

Незадолго до Дня Победы случайно узнал от знакомого, что в калифорнийском Сан–Хосе живет бывший наш земляк, который во время войны, как мне сказали, возил фронтового корреспондента «Красной Звезды» Илью Эренбурга. Достаточно сказать, что ему и Константину Симонову принадлежит совместное авторство лозунга «Убей немца!», который широко использовался в плакатах и листовках. Уже 23 июня 1941 года вышла его статья «В первый день». Потом Гитлер лично распорядится поймать и повесить Эренбурга. Всего же за годы войны он опубликовал в центральных и фронтовых газетах полторы тысячи статей, очерков, памфлетов, корреспонденций. Эренбург также считается автором общественно–политического термина «оттепель»...

Забегая вперед, скажу, что Лев Черепахо возил не только его, но и Михаила Шолохова, Константина Симонова, Василия Гроссмана... Это сам фронтовой шофер рассказал в интервью по скайпу. В Минске было 5 часов утра, связь была не идеальной, расслышать удалось не все.

— Лев Яковлевич, как вы стали шофером фронтовых корреспондентов?

— Я родился в Минске, учился в 26–й школе и одновременно в Осоавиахиме, который готовил людей к обороне страны. Там окончил школу автомехаников и водителей. Прошел стажировку в гараже Минского облисполкома, права получил за полгода до начала войны. 22 июня 1941 года в Минске намечалось торжественное открытие Комсомольского озера, но празднику не суждено было состояться...

Потом на машине гаража облисполкома я с ответственными руководителями выехал в эвакуацию в Могилев, где тогда находилось правительство. Моих начальников прикрепили к резерву политсостава. Чтобы меня призвать, я должен был быть военнообязанным, а мне было только 17 лет. Я приписал себе возраст. Выполнял разные задания, почти каждый день попадал под бомбежки. Когда на Западный фронт прибыл корреспондент «Красной Звезды» Яков Милецкий, меня закрепили в его распоряжение.

— Где вы оказались после Могилева?

— В Вязьме, Балашихе, потом в Москве.

— Как случилось, что вы стали возить Илью Эренбурга?

— Постоянно я возил Милецкого. Когда на фронте начинались какие–то события, к нему приезжали корреспонденты из редакции «Красной Звезды»: Шолохов, Эренбург, Симонов, Прокофьев, Гроссман... Кто–то из них почти всегда был с нами. Когда фронт был близко от Москвы, военкоры практически не находились в редакции. Когда фронт отдалился, они уже не успевали в редакцию с материалами.

— И как же передавали материалы?

— Через телефонный узел политуправления фронта. Писали в землянке, штабе, на коленке, в машине... Все хотели как можно быстрее передать материал. Иногда заезжали в дивизии, где были свои редакции, пользовались их машинами. Фотокорреспонденты просили летчиков передать снимки, сами летали.

— Кто из знаменитостей, которых вы назвали, запомнился больше других? Вы сознавали, кого возили?

— Конечно. По тому, как их встречали на фронтах. Их на руках носили! Больше других запомнился Эренбург. Он часто приезжал к нам и ездил с Милецким. Я же был совсем мальчишка, он меня жалел, подарки привозил обязательно. Часто со мной заезжал в госпитали: у него желудок болел. Его очень любили красноармейцы и командиры, горячо встречали и на фронте, и в госпиталях: обнимали, целовали. Это мне очень запомнилось!


— Вы попадали в переделки?

— Помню два случая. Я любил смотреть кино, и когда показывали что–то страшное, всегда смотрел на часы: скорее бы это кончилось. Так вот, попали в засаду, когда фронт проходил по Москве–реке. Я тогда подумал, что это не кино и что хорошо не кончится. Обошлось.

Второй случай был уже после освобождения Минска, когда брали Каунас. Мы остановились на развилке дорог, я вышел осмотреть машину. Услышал выстрел. Потом увидел, как с балкона второго этажа коттеджа на землю упал здоровенный эсэсовец. Мне сказали, что он целился в меня. Машины на передовую не ездили по одной, всегда с охраной. Охранник выстрелил из–за моей спины раньше немца. Он меня спас. А потом Яков Милецкий нашел в Каунасе ювелира и тот на рукоятке парабеллума, из которого немец в меня целился, выгравировал надпись. Его оформили на меня как именное оружие. Я сдал его только в 1946 году.

— Вам случалось получать ранения?

— Обошлось, бог миловал. Мучили только фурункулы, которые были от недостатка витаминов. Не одну ночь провел перевязанным, в госпитале.

— Чем запомнился Минск, когда вы сюда вернулись?

— В Минске мы были в 6 утра 3 июля, тогда в нем были только танки и партизаны, основные войска, пехота еще не вошла. Мои пассажиры сказали: «Он знает, куда ехать». Я приехал прямо к дому. До войны он стоял там, где сейчас длинный красный дом по улице Танка. На его месте была только куча мусора. Соседи меня узнали и рассказали, как погибли мои родители и сестра. Немцы сожгли их вместе с домом.

— Долго вы были в Минске?

— Только проездом.

— Где вы и ваши пассажиры–корреспонденты жили во время войны?

— Бывало, что с передовых съезжались все военкоры: Эренбург, Шолохов, Гроссман, Симонов... Тогда ночевали в каком–нибудь доме или бывшем санатории. Мы с Милецким базировались при политуправлении. Куда фронт — туда и мы. Я был в звании старшего сержанта и подчинялся только Милецкому. Обычно домом была моя машина, «эмка». Милецкий часто спал в ней вместе со мной. Я приспособил сиденья, чтобы они откидывались назад и получался диван, разжился подушками... Потом из редакции прислали «Виллис». В нем было хуже. Машина хорошая, но если нет жилья, тогда плохо.


— Сколько машин за войну сменили?

— Были только «эмка» и «Виллис».

— А если машина с военкором ломалась?

— У меня такого не было. Чему там ломаться?

— Где для вас закончилась война?

— В Кенигсберге. Там были страшные бои, мясорубка. Город был сильно укреплен. Немцы сопротивлялись до последнего. Много наших погибло. 27 апреля мы выехали в Москву: начальство хотело встретить победу там. Приехали 1 мая.

— Как сложилась ваша жизнь после войны?

— Когда в конце мая вышел из поезда на вокзале, от Минска ничего не осталось. Весь город был виден как на ладони. Люди жили в землянках. Через отдел кадров военного округа был направлен в трибунал Минского гарнизона, возил председателя. Демобилизовался 9 июля 1946 года. В военкомате встретил друга моего отца, которого назначили директором мебельной фабрики. Он позвал меня к себе и назначил начальником гаража, где я потом и работал, закончив главным механиком мебельного объединения.

По работе часто бывал в Москве, иногда виделся с Милецким. После войны он был журналистом «Огонька». Подарил мне свою книжку «Репортерские встречи» с дарственной надписью: «Дорогому Леве Черепахину, верному спутнику тяжелых военных лет — на добрую память». В начале войны в военкомате так записали фамилию: Черепахин. Потом я восстановил свою. В последний раз видел Милецкого в 70–м. На пенсию я фактически не выходил, уволился за три недели до отъезда в Америку в 1994 году.

— Вы поддерживаете связь с земляками?

— Поначалу созванивались, потом все реже. Сейчас некому звонить, поумирали...

— В Сан–Хосе отмечают День Победы?

— Для американцев это не событие. Российский консул пригласил всех наших ветеранов и вручил юбилейные медали. В своем ветеранском кругу мы всегда собираемся. Это самый большой праздник жизни, который я знаю.

— Сколько вам сейчас лет?

— 92.

— До какого возраста вы ездили за рулем?

— И сейчас езжу почти каждый день. Сегодня проехал 40 миль. Мне легче ездить, чем ходить.

— Спасибо, Лев Яковлевич! Доброго здоровья вам и вашим близким. С праздником!

Надпись на книге Милецкого.

Возможно, вы, читатель, как и я, ожидали каких–то откровений. Например, рассказа о том, как Константин Симонов записывает в машине наброски своих знаменитых стихов: «Жди меня» или «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»... Возможно, такие минуты и бывали. Но дневников Лев Черепахо не вел, а память за 70 лет удержит не все. Тем более в событиях, которые только сейчас видятся нам героическими. Тогда это были будни. У Льва Черепахо их было столько же, сколько длилась война. Думаю, ценны даже крупицы его воспоминаний.

Уже после разговора я просмотрел некоторые очерки разных лет «Красной Звезды», которую во время войны называли газетой переднего края. Вот снимок из номера за июль 1942 года с подписью: «Весьма активным «штыком» фронтового отдела «Красной Звезды» был военный интендант 2–го ранга Яков Милецкий. За серию оперативных репортажей с передовой командующий Западным фронтом Г.К.Жуков наградил его орденом Красной Звезды. На снимке запечатлен момент беседы Милецкого с пилотом, вернувшимся из разведывательного полета». Фото: «Илья Эренбург с танкистами на фронте, 1942 год». Еще: «Накануне из действующей армии вернулся полковой комиссар Михаил Шолохов. С загорелым дотемна лицом, в выцветшей на солнце гимнастерке, с тяжелым ТТ на потертом ремне, он привез с собой очерк «Наука ненависти», занявший в номере целую страницу».

Где–то рядом с великими писателями и знаменитыми военкорами, чье слово в достижении победы бывало весомее боевого приказа, был и скромный водитель Лева Черепахо. Значит, своим сегодняшним днем мы обязаны и ему, как и миллионам других незаметных рядовых войны.

ponomarev@sb.by

Советская Белоруссия № 101 (24731). Суббота, 30 мая 2015
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter