«Сам я речицкий, но где только не живал, у черта на куличках — в Удмуртии, в Чечне...» — рассказывает Владимир Черняков. В гости в город Ветку нас привела его книга «Спаситель Москвы и Отечества». В издание, выпущенное московской «Художественной литературой», вошли две большие поэмы, посвященные двум маршалам — героям Великой Отечественной войны, Георгию Жукову и Леониду Говорову. Обе книги были отмечены на военно–патриотическом литературном конкурсе «Твои, Россия, сыновья!», который проводится Культурным центром Вооруженных Сил РФ. Сейчас Владимир Черняков заканчивает работу над третьим опусом — поэмой о маршале Василии Чуйкове. Параллельно возделывает сад, ягодами из которого угощает всех соседей, и воспитывает маленькую правнучку.
— Почему именно маршал Жуков стал вашим основным героем?
— Потому что это имя звучало еще до окончания войны, немцы боялись его! Я к этой работе долго готовился: нужно было перерыть горы литературы, воспоминания маршала, отзывы о нем других людей. И вот когда книга была готова, реакция на нее была разная. «Ой, Жуков — он же столько людей положил!» Обвиняют в том, что Ржев не мог взять... Но при том не говорят, что это были за сражения и сколько бы положили другие в подобных битвах. Ведь мы не с одной Германией воевали, вся военная машина захваченной Гитлером Европы работала против нас. Когда брался за поэму, задавался вопросом, отчего же Жуков так много времени провел под Ржевом... И только недавно раскрыли эту тайну — речь идет о секретных операциях советской разведки «Монастырь», «Престол» и «Березино». Начальнику Генштаба маршалу Шапошникову пришла мысль обмануть Гитлера, создать впечатление, что мы готовим удар не на юг, а в центр, от Москвы. Чтобы немец с юга отправил войска туда! Затем и Жукова спешно отозвали из–под Сталинграда к Ржеву. Никто не знал, сам Жуков не знал, почему его отозвали, когда под Сталинградом начиналось разработанное им наступление! Наши разведчики сливали в абвер дезинформацию о планах командования, в Москве были немецкие шпионы, и присутствие Жукова под Ржевом подтверждало: наступление будет здесь! Поэтому сюда стянули войска фашисты, сумев отразить наступление советских солдат, зато под Сталинградом мы полностью разгромили Паулюса.
— После войны маршал был сверхпопулярен. И были попытки его известность ограничить, да и самого Жукова Сталин был не прочь убрать, вспомним хотя бы «трофейное дело». Как вы думаете, отчего его просто сняли с должности главкома сухопутных войск, а не репрессировали?
— Я думаю, даже Сталин понимал, что без Жукова не было бы победы. И как ни крути, а маршал был верен ему. Если почитать воспоминания Жукова, можно найти, как они близко общались и, бывало, ругались даже. Так что все–таки Сталин Жукова берег. И даже когда маршал попал в опалу и был отправлен в Одессу и на Урал, Сталин уже готовился к тому, чтобы вернуть его в Москву. Военное положение СССР после войны было еще очень опасным: существовали и американский план ядерных ударов по 100 нашим городам, и другие угрозы.Я первоначально задумал написать три поэмы о трех маршалах Победы — Жукове, Говорове и Чуйкове. Конечно, есть еще одна важная фигура — Константин Рокоссовский. Но, когда я рассказывал о Жукове, там без Рокоссовского, конечно, не обошлось, потому что разделить этих двоих нельзя. Рокоссовский даже под пытками в тюрьме НКВД себя не оговорил и никого не предал. А к 1940 году командиров в армии было раз–два и обчелся, армию обезглавили! Жуков понимал, что война неизбежна — и обратился к маршалу Тимошенко с просьбой походатайствовать за Рокоссовского и еще нескольких человек. Рокоссовского отпустили, реабилитировали, вернули должность, затем присвоили звание генерал–майора РККА.
— А если бы все–таки репрессивная машина в 1937–м уничтожила Рокоссовского или даже маршал Тимошенко не смог бы повлиять на его освобождение?
— Если бы у Жукова не было такого командира, как Рокоссовский, то все — капут. Нужна была эта связка: Жуков — Рокоссовский. И хорошо, что маршал обладал силой убеждения, он знал свое дело и сумел отстоять Рокоссовского. Также он защитил и генерал–лейтенанта Ивана Конева, потерпевшего одно из самых страшных поражений в 1941 году — в Вяземской операции, когда целый фронт под Москвой был разгромлен и сдался в плен. Без вмешательства Жукова армия лишилась бы и Конева, который проявил себя как полководец в завершающие годы войны. Поскольку с Коневым шел такой разговор, что ему вот–вот наручники бы надели, он был уже смертник. Но Жуков позвонил Сталину и спас Конева, отправил его на Калининский фронт.
— Сейчас находятся желающие пересмотреть итоги Великой Отечественной, намеренно раздувают эпизоды с массовой сдачей солдат в плен на начальном этапе войны или с тем, что 28 панфиловцев — это пропагандистский ход, а никаких героев в помине не было...
— Каждый ищет в истории то, что ему надо и выгодно, а об объективности такие люди не думают. И чем дальше, тем больше будет споров о войне и таких разговоров. Особенно когда не останется живых свидетелей. Что до панфиловцев — эти люди были, сражались у Дубосеково, и подвиг свой рота совершила, а было там 28 человек или больше, какая разница? Меня возмущает даже не это, а то, что когда рассказывают о гитлеровских генералах, то звучит, какие они были умные, умелые, выхоленные, а описывают наших — ай, ну да кто там у нас... Но победили–то мы!
— Вы ведь ребенком застали войну. Что–то осталось в памяти из тех лет?
— Когда началась война, мне было пять с половиной, я многое помню. А жили мы в Речице и в Хойниках. Нас, детей, прятали, и потому что война есть война, и еще потому что немцы забирали детей, чтобы брать у них кровь. Я помню, как раненых, убитых везли. До войны мои мать с отцом расстались, а он потом попал в плен. Лагерь военнопленных был возле Новобелицы, и был такой порядок: немцы военнопленных отпускали домой, если кто–то из родни поручится и принесет бумагу, подписанную местной полицейской властью. Сестра папы жила в большом селе Черное — она оттуда поехала в Новобелицу с таким документом, и отца отпустили. И вот я помню, как однажды днем приходит мужчина — я смотрю: папа. Они с теткой нас нашли, побыли немного. А потом отец в партизаны ушел, вернулся уже после войны.
— Послевоенные годы не были легкими. Как выживали тогда белорусские крестьяне?
— Нас спасли козы. Я — козопас, и опытный. Мы пасли этих коз и благодаря этому выжили. Копали ранней весной мерзлую картошку, щавель рвали, всякую зелень... Для нас, мальчишек, война длилась и после 1945 года: столько было мин, снарядов, разных боеприпасов. Многие гибли и калечились. Я вот остался цел. Мы с сестренкой тех самых коз–спасительниц пасли, а я нашел гранату, раскрутил и взял капсюль. Вышел на шоссе, положил капсюль на камень, а другим камнем сверху — бух! С третьего раза рвануло, все лицо посекло. А сестренка как подняла вой — ой, взрыв!.. И я подумал: а ведь мог и без глаз остаться, маленький бы осколочек прилетел — и все.
Когда вырос и поступил в Минский автомеханический техникум, учились со мной разные люди — и сироты, детдомовцы. И была мысль расспросить каждого подробно, записать его судьбу — что, как и с кем происходило, историю каждого. Хотя тогда люди не хотели о войне говорить, не любили. Да и очень трудное время было, я был постоянно занят учебой и выживанием, так эти воспоминания и не собрал... До сих пор жалею.
ovsepyan@sb.by
Советская Белоруссия № 129 (25011). Четверг, 7 июля 2016
