Раздача листовок с таким текстом обернулась для 16-летнего украинца Василия Володько концлагерем Дахау
«Концлагерь — место перевоспитания людей, ваша задача — помочь им в этом», — гласила идеология нацистов. Для учебной базы солдат подошел городок Дахау недалеко от Мюнхена: остались здания фабрики боеприпасов и железная дорога. Весной 1933 года первые узники переступили ворота Дахау. Через десяток лет за колючей проволокой первого крупного концлагеря Германии оказался и Василий Володько — 16-летний украинский юноша.
За его спиной уже 67 лет мирной жизни, но раз в год-два он вновь и вновь возвращается сюда: дни в концлагере, как ни старайся, не забудешь.
Судьба Мемориального комплекса «Дахау» тяжела: многое после освобождения было разрушено, да и жители окрестных мест хотели полностью стереть память о концлагере. Но бывшие узники отстояли право обустроить мемориал. Бараки со времен концлагеря не сохранились: два из них реконструированы, на месте остальных — гранитные насыпи. Проходим в небольшие ворота с известным всему миру символом пропаганды и издевательства — надписью «Arbeit macht frei» («Труд делает свободным»).
— 20 июня 1941 года мне вручили аттестат об окончании средней школы, а через два дня началась война, — начинает рассказ Василий Павлович. — В армию не взяли, не было 17 лет. Да и самый низкий в классе, всего полтора метра. До этого я работал пионервожатым, был на хорошем счету в райкоме комсомола, и, когда пришли фашисты, мне доверили распространять листовки. Помню, как расклеивал «Ох и будет морда бита Гитлера-бандита».
Позже раздачу листовок Василию припомнили: донос новой власти, арест, каталажка, принудительные работы в Германии.
— Сначала работать пришлось в шахте, уголь добывали. Отведал супа со шпинатом, а через день мы с товарищем бежали. Нас поймали, отмерили по 25 ударов и снова спустили в шахту. Знак отличия — «ост» на груди — нам не выдавали, поэтому за пределы лагеря выходить не могли, везде охрана, полицаи с овчарками, колючая проволока. Довелось «посидеть» и в камере предварительного следствия: представьте, длина и ширина — 50—60 сантиметров и 2 метра в высоту. Сесть нельзя было.
«Нас считали ударами дубинки по голове»
— Утром был «ауфштейн»: нужно вскочить, заправить постель без складок. Когда выбегали на улицу, надсмотрщик считал нас ударами дубинки по голове: «Айн, цвай, драй». Побои были везде и всюду. Любили немцы говорить: «А сейчас займемся физкультурой». Тогда нас гоняли вокруг огромного бассейна и выкрикивали команды: то бегом, то ползти, то прыгать по-лягушачьи — все до изнеможения. Кто падал — привязывали сверху пару кирпичей. Если падал опять — скидывали в бассейн.
Именно место работы во многом определяло шансы на выживание. Швейная и сапожная мастерские были под крышами, в мясном цеху можно было поесть, а вот распределение в каменоломню на открытом воздухе становилось приговором.
Через полтора месяца Василий Павлович угодил в лагерь «Нацвайлер».
— Он, кстати, похож на Дахау. Постоянно были показательные повешения провинившихся. Всех выгоняли из бараков смотреть на виселицы: то же будет и с вами, если ослушаетесь. Лагерь был в горах, заключенные добывали гранит. Работа очень тяжелая, бывалые шепнули: «Убирайся на транспорт: здесь не выдержишь».
Сделать это получилось: через неделю узника отправили на работы в старый железнодорожный тоннель бетонировать площадки, чтобы устанавливать оборудование для производства ракет «Фау».
— Работать пришлось по колено в воде, из-за этого через два месяца у меня опухли ноги, открылись раны. Работать не смог, отправили обратно в «Нацвайлер». Две недели отлежался в ревире, потом новая работа — добывать горючие сланцы. Мы дробили их, подвергали термическому разложению и так добывали горючее для танков и самолетов. На дворе осень, холод, да еще горы. Я опять обессилел, и меня, как непригодного, отправили в Дахау.
Заключенный Володько получил номер 118734. Режим в Дахау был жестокий: подъем в 5 утра, построение, перекличка. Узники молодые, почти все до 20 лет. Василий Павлович жил с поляками, французами, сербами: когда в рассчитанном на 500 человек бараке находилось две тысячи заключенных, на национальности не смотрели.
— Самоубийств было много. Люди не выдерживали, бросались на проволоку под током, вешались прямо в бараках, — вспоминает свидетель тех событий. — Немцы особенно не любили русских и итальянцев: считали предателями. Им выстригали на голове полоску волос, на построении могли крикнуть: «Русо? Итальяно?» Сорвут шапку, увидят полоску — и давай лупить…
«Отдали вещи, получили форму — вы уже не люди»
На входе в музей сейчас — огромная карта всей сети немецких концлагерей. Многие названия Василию Володько знакомы.
— Вот здесь добывали горючие сланцы, здесь — собирали ракеты, — водит пальцем бывший узник. — Название шрифтом помельче — филиалы концлагерей, там работало много женщин. Всего через систему концлагерей прошли люди более 30 наций.
Управление концлагерем осуществлялось сверху донизу самими узниками: были лагерные старосты, главные по блоку и по комнате, в рабочей команде назначался капо. Как правило, такие должности занимали криминальные и политические заключенные, которые отличались своей жестокостью.
— Когда приезжали, все вещи отдавали узникам в цивильном. Это был своеобразный рубеж: отдали вещи, получили форму — значит, вы уже не люди. Выражение «Отсюда выход только через люк» знал каждый, кто ступил на территорию Дахау.
Подходим к шкафу с лагерной одеждой: полосатая форма, рядом — знаки отличия заключенных.
— Да, были у меня такие туфли, — вспоминает Василий Павлович. — Просто колодка и сверху ткань. И всегда на голую ногу. Ходить невозможно было.
«Студенты отрезали живым людям руки-ноги…»
Отдельная страница в истории Дахау — безжалостные опыты над людьми.
— Постоянно забирали на эксперименты, многих заражали малярией. Были успешные или нет — не знаю, никто не возвращался.
Делали и эксперименты по замораживанию и оттаиванию: положат человека в ванную с ледяной водой, он терял сознание, потом его вытаскивали и пробовали отогревать, положив между двумя женщинами. Самым страшным был опыт с высоким и низким давлением: от его резких перепадов — сразу разрыв легких. Потом, говорят, немецкие ученые использовали эти данные в самолетостроении, — рассказывает Василий Володько.
А вот эксперимент с туберкулезом был поставлен получше: людям давали белый хлеб, масло, молоко, новые лекарства, многие выздоравливали. После такого в барак вернулся один из соседей Володько.
— В «Нацвайлере» практиковались студенты-медики из Страсбурга. Отрезали живым людям ноги-руки. Представляете?! И это студенты!
«Целую неделю мы ждали воскресенья…»
— Зимой нас водили в баню. Привели по морозу, раздели, всю одежду забрали на дезинфекцию. После бани бегом в барак. Босиком и голяком. А барак был на проветривании: все окна открыты, холодина страшная. А одежду только утром принесли.
Сломанные матрасы, клопы, ужи — так описывают трехъярусные нары, на которых спали узники. От таких условий в Дахау разыгрался страшный сыпной и брюшной тиф, который косил всех. Утром из бараков выносили по 40 трупов.
— Больше всего от тифа полегло французов. Хотя они получали самые лучшие посылки от Красного Креста, по 8 килограммов в месяц. Наши ребята завидовали, но французы не делились. Хотя сейчас говорят, что делились. Помню, несет француз под мышкой посылку, кто-нибудь выбивает, она рассыпается, остальные хватают, что могут. А что делать: выживал тогда сильнейший… От местного населения мы помощи не получали. Они делали вид, как будто ничего не видели. Даже после войны отнекивались: здесь ничего не было, мы ничего не знаем. Мужчины в лагере весили 35—40 килограммов. Еда, сами понимаете, какая была — одно название. А вот по воскресеньям давали суп с макаронами. Целую неделю мы ждали воскресенья…
«Перед расстрелом советские военнопленные пели «Интернационал»
Своя загадка есть и у истории с газовой камерой: она в Дахау так и не заработала. Немцы говорили, что просто не было необходимости в ее использовании: трупов много, крематории не справляются. Но бывшие узники поговаривают, что строившие камеру заключенные-евреи специально сломали какую-то деталь, тем самым нарушив технологию.
В отличие от других лагерей в Дахау было стрельбище, куда постоянно привозили советских военнопленных. Людей не записывали и даже не считали. Все погибшие здесь автоматически причислялись к пропавшим без вести. Счет идет на тысячи: именно это место считают главным местом казни советских военнопленных на территории Рейха. Сейчас территория расстрелов — часть мемориального комплекса.
— Мы знали, что много советских расстреливают, выстрелы слышали, — рассказывает Василий Павлович. — Им еще предлагали: если откажетесь от коммунизма — подарим жизнь. И знаете, они не отказывались. Спокойно стояли в очереди и ждали своей пули. А перед расстрелом пели «Интернационал». Мы слышали…
«Почему ты живой?» — «Не знаю, так получилось…»
— Надежда на освобождение загорелась после новости о том, что наши войска воссоединились на Эльбе. Капо, блоковые стали меньше избивать: чувствовали, что скоро конец войне.
Незадолго до освобождения Дахау Василия Павловича признали непригодным для работы. От таких спешили избавиться, поместили в карантинный блок ждать, пока освободится место в перегруженных печах. Но были очереди большие, так и не успел...
— Весь Дахау хотели разбомбить, но что-то, видимо, помешало. Тогда нас решили отравить ядом, но не успели: близко были американцы. Поэтому 26 апреля 1945 года погнали в эвакуацию. В этом «марше смерти» из Дахау было 3000 русских, 3000 евреев, около 5000 политзаключенных. Гнали в Инсбрук, в Альпы, на расстрел. Вели под охраной с собаками и день, и ночь. Есть не давали, пили мы из луж. Многие падали, их добивали тут же. В итоге из 13 000 человек этого «марша смерти» больше половины умерли по дороге. Я тоже обессилел, ноги подкосились — и упал. Последнее, что помню, — подбегает офицер, замахивается прикладом…
Василия Володько в бессознательном состоянии 1 мая 1945 года подобрали американские солдаты. Оказалось, что он упал на дороге около деревни, и именно в тот момент, когда эсэсовец замахнулся прикладом, из одного двора выбежали дети. Офицер не стал добивать у них на глазах.
— После освобождения большинство наших ребят сразу пошли в армию. Меня не взяли: не мог ходить. Перед приездом домой долго допрашивали. Когда узнали все, что мне довелось пережить, удивились: «Почему ты еще живой?» Я растерялся, говорю им: «Не знаю, так получилось…»
В августе 1945 года Василий Володько оказался на Родине.
— Вернуться к обычной жизни оказалось непросто. Ночью вскакивал с постели, кричал. Родная мать меня боялась. И даже когда учился в институте, был на учете в неврологическом диспансере. Тяжело приходилось.
Дома Василий Павлович работал плотником и заочно учился. В 1952 году Василий Володько окончил политехнический институт и всю жизнь работал на строительстве автодорог, мостов и аэродромов, из них 2 года — в Молдавии и 10 лет — в Казахстане. Калейдоскоп жизненных событий отдалил от концлагеря. Но Василий Павлович до сих пор мыслями возвращается в Дахау.
— В 2000 году впервые приехал в Дахау. Если честно, было не по себе. А теперь уже полегче: привык, что ли. Я в молодости хорошо знал немецкий, но во время лагерей он так опротивел, что просто забыл его. Теперь почти ничего не понимаю. Человеку свойственно забывать плохое. Но до конца простить все, что мы пережили, не смогу…
