Об алмазах и булыжниках

Что говорили великие о школе

Поскольку «мы все учились понемногу», практически у каждого литератора можно найти высказывания о школе. Вот только в большинстве своем отзывы великих весьма нелестны. Ведь школа, на взгляд большинства талантов, место, где шлифуют булыжники и губят алмазы. Еще Овидий увековечил «посвистывание розог и скулеж мальчика, готовящегося стать поэтом». Список гениев, которые в школе слыли тупицами, внушает чуть ли не мистическое уважение. Мы найдем там и Оноре де Бальзака, исписывавшего на уроках тетрадки литературными фантазиями, орфографических ошибок в коих было больше, чем маку в булочке из школьного буфета. И Нильса Бора, который не мог запомнить таблицу умножения и тугодумием внушил сомнение в своей нормальности. «У самородка все от Бога и ничего от среднего учебного заведения», — утверждал писатель начала ХХ века Дон Аминадо. «Школа готовит нас к жизни в мире, который не существует», — почти грустно высказался Альбер Камю. «Образование — вещь превосходная, но хорошо бы иногда помнить, что ничему из того, что следовало бы знать, научить нельзя», — манерничал Оскар Уайльд, который, кстати, тоже отличником не был, сосредоточившись на том, чтобы поражать воображение соучеников изысканными манерами и постоянным ношением школьного цилиндрика. В отношении элегантности Оскар был исключением... «Ваш мальчик не овладеет как следует дурными привычками, если вы не пошлете его в хорошую школу», — предупреждал Гектор Хью Манро. Впрочем, с этим, наверное, стоит примириться, вспомнив высказывание античного Лукиана из Самосаты: «Кормилицы говорят о своих питомцах, что надо их послать в школу: если они и не смогут научиться там чему–нибудь доброму, то, во всяком случае, находясь в школе, не будут делать ничего плохого». Увы, согласно закону Фроста: «Пытливый мальчишеский ум начинает работать, едва мальчишка проснется, и работает до тех пор, пока не начнется первый урок». Как эмоционально воскликнула Мария Кюри–Склодовская: «Иной раз у меня создается впечатление, что детей лучше топить, чем заключать в современные школы». Хотя они явно не столь суровы, как те древнегреческие, ученики коих, выводя стилом на восковых табличках строки Гомера, в конце каждого абзаца должны были добавлять фразу: «Будь прилежен, о мальчик, чтобы тебя не выпороли». Но прилежание не равнозначно таланту. Ведь как утверждал Альберт Эйнштейн: «Все с детства знают, что то–то и то–то невозможно. Но всегда находится невежда, который этого не знает. Он–то и делает открытия». Что ж, не у всех учителей были такие ученики, как Франческо Петрарка, воздыхающие: «Одна услада в жизни — учиться». Впрочем, английский философ XVII века Джон Локк утверждал, что мы проходим 5 школ: вначале — школу младенчества, или материнскую, с 6 до 16 лет — школу детства, потом — нравственности и добродетели. Затем — школу зрелости, в которой находим свой стиль жизни. И наконец — школу старости, где готовимся с радостью перейти в мир иной, который Локк называет академией...

А вот становление белорусской школы — это история подвигов и трагизма... Помните, как плачевно закончилось существование деревенской приходской школы, в которой учился поэт XIX века Павлюк Багрим? Ее закрыли, а юного Багрима, которого по таланту сравнивали с Бернсом, отдали в солдаты... «Бывай жа, школа любая, мае ўсе вёсны,/ Бывай, званок, што нас у класы зваў./ Ты ўсiм нам слых ласкаў...» — писал в начале XIX века в стихотворении «Развiтанне з Наваградкам» Ян Чечот. Правда, продолжение насчет звонка было не совсем примерным: «Ды быў такi нязносны, / Як ад дзяўчат, ад волi адрываў»... В качестве учителей подвизались и Евфросиния Полоцкая, и Симеон Полоцкий. И Винцент Дунин–Марцинкевич, которому специальным указом запретили обучать крестьянских детей. И Франтишек Богушевич... Но, наверное, самый известный учитель в истории белорусской литературы — Якуб Колас. Он окончил учительскую семинарию, а за организацию съезда учителей даже сидел в минском Пищаловском замке. Лучшие наши писатели составляли для школы буквари и «Чытанкi». Ну а что школа школе рознь – ясно. Результат учения все равно будет подведен много позже, поскольку, согласно тому же Эйнштейну, образование есть то, что остается после того, когда забывается все, чему нас учили.