(Продолжение. Начало в №№ 93, 94.)
«СБ» продолжает публиковать мемуары летчика Григория Денисовича Шишова «Ночное небо войны», которые его сын нашел совсем недавно.
О друзьях–товарищах
Приближалась осень, меня, как и других летчиков, направили в сформированный 889–й действующий авиаполк, расположенный в городе Невинномысск, на самолеты По–2. Тут я уже почувствовал себя маленьким винтиком огромного механизма, оказался в водовороте людского потока. Появилась возможность мстить фашистским извергам за все, что они натворили, за все, что я успел увидеть собственными глазами.
Наш полк ночных бомбардировщиков был переброшен в район города Орджоникидзе для защиты Северного Кавказа. Мы тогда дали клятву — во что бы то ни стало, даже ценой жизни, не допустить захвата Кавказа. Поставить заслон на пути к Грозному и Баку, не дать врагу переправиться через Терек. Отстоять дороги, ведущие к нефтепромыслам в Маглобеке.
Григорий Шишов с боевыми товарищами.
Каждую ночь мы летали бомбить переправы через Терек. А днем немецкие саперы старались их наладить. Мы наращивали бомбовые удары, а враг стал применять новую тактику борьбы с нашими ночными бомбардировщиками. Их истребители–«охотники» забирались много выше облаков, наблюдая за районами, где могли пролетать наши самолеты. С высоты, особенно лунными ночами, очень хорошо просматривались темные силуэты медлительных бомбардировщиков на фоне светлых облаков. Часто мы попадали в почти безвыходное положение... И только мастерство и удачливость летчиков могли выручить во время тех неожиданных атак.
Немцы смогли создать и отработать четкое взаимодействие своих ночных истребителей со своими же прожекторами. Как только наш самолет попадал в их лучи, становился видимым, их зенитки резко переставали стрелять и в бой вступали истребители. Наш неповоротливый самолет сразу становился легкой добычей. Истребители расстреливали нас безжалостно, почти в упор. Много хороших экипажей не вернулось на аэродром. Ряды летного состава заметно редели. А если удавалось вырваться, то с боевых заданий возвращались на изрешеченных зенитными осколками самолетах. Нужно было найти новые приемы бомбардировки.
Осень 1942–го. Ненастная погода. Вылетов нет. В землянке проходит партийно–комсомольское собрание. Вручили билет молодому летчику Винокурову. Он так разволновался, что побледнел, покраснел и, как ни старался, так и не сказал ничего, лишь кулаки сжимал... Наш комиссар полка улыбнулся, разрешил молодому комсомольцу сесть... Говорили много и о разном. Когда собрание уже подходило к концу, вдруг поднялся со своего места штурман Леша Бочаров, который до этого сидел, внимательно слушая, но при этом что–то напряженно обдумывая. Он сказал, что наша тактика бомбометания устарела, и внес свое предложение. Но не просто внес, а обосновал предлагаемый им новый метод групповой атаки. Это смелое, хотя и крайне рискованное предложение он сам брался выполнить.
А заключалось оно в том, что во время ночной бомбардировки цели весь огонь зениток и свет прожекторов нужно отвлечь на себя, чтобы в это время атакующая группа с другого направления могла зайти на цель и сделать свою работу.
На следующий день погода улучшилась, ветер утих, тучи разошлись. Наступал вечер. Получив задание, экипажи направились к своим самолетам. Мы с Николаем Плаховым, как и другие экипажи, заняли свои места и стали ждать. Взлетела ракета, запуск двигателей, взлет разрешен. На старт выруливали без аэронавигационных огней, в порядке очередности. Первым будет взлетать экипаж Бочарова. Взлет одиночный, с левым разворотом. Его самолет разбегается, отрывается от темной земли, и вот он уже летит, ложится на курс.
На этот раз от нашей бомбардировки зависел успех крупной наземной операции. Летим над темной, притаившейся землей. Чернеют лесные массивы, лентой извивается река, видны еще уцелевшие селения, разрушенные железнодорожные станции, дороги, которые тянутся на запад, пересекая линию фронта. И вот, наконец, вдали видна цель. В небе шарят лучи прожекторов.
По нашим расчетам самолет Бочарова уже должен быть там. Мы еще не зашли на боевой курс, как самолет Бочарова уже был схвачен пучками прожекторов. Они цепко остановились на сверкающем самолете и держат его, ведут. Как только его взяли прожекторами, наши летчики обозначили себя еще и навигационными огнями, чтобы полностью приковать внимание только к себе. На маленький самолет обрушился ураганный огонь всех вражеских зениток. Вокруг него все было в густых вспышках разрывов.
Я знал, что к тому моменту Алексей больше двухсот раз пересекал линию фронта и почти столько же раз имел дело с вражескими зенитками. И столько же раз его нервы были напряжены до предела. Но тогда он верил, что у него есть шанс остаться в живых, а сейчас он, скорее всего, понимал, этот полет — последний...
Самолет находился в сплошном огне, но продолжал выполнять задачу. Наши же самолеты на приглушенных двигателях со стороны тыла противника заходили на боевой курс. Вот изгиб реки, вот и тот самый мост через Терек. Даже перила видны. Еще мгновение — и бомбы летят на цель. Все происходит так быстро, что гитлеровцы не успевают опомниться.
Самолет Алексея Бочарова все еще продолжает свой полет, принимая на себя весь огонь вражеских зениток. Вот он загорелся в свете прожекторов... Вот он делает маневр и падает на зенитную батарею. Мы понимаем, что наши друзья решили как можно дороже продать свою жизнь. Еще мгновение — и будет вспышка взрыва, наши товарищи погибнут, а мы ничем не можем им помочь. Выполнив боевую задачу, взорвав стратегически важный мост, наши самолеты уходят из зоны обстрела.
Экипаж Бочарова хорошо знал, что этот полет связан со смертельным риском, но также знал, что если это не сделают они, то придется делать их товарищам. Экипаж погиб, но важное задание было выполнено. Не взорви мы тогда мост, жертв было бы во много раз больше.
Трудно сказать, о чем думал Леша в последние минуты жизни. Может, он представлял улыбающееся лицо своей девушки. Ее фотографию он всегда носил на обратной стороне планшета вместе с последним письмом. Однажды я видел, как он украдкой целовал тот снимок...
Выполнив задание, перед восходом солнца, мы вернулись на свой аэродром. Загнав самолеты на стоянки, медленно побрели к столовой. Есть не хотелось. На чистых столах уже стояли стаканы, а в них по сто грамм «наркомовских». Выпили, закусили горьким луком, тихо сели, не глядя друг на друга. Мысли в голову лезли разные... Думалось о том, сколько уже жизней унесла эта война и сколько еще заберет. Думалось и о том, что многим из нас не суждено дожить до радостного дня победы...
После мы пошли к землянке на отдых. Там нас встретили две пустые кровати. На постели Бочарова лежали его фуражка и шахматы. Казалось, что он вышел, что скоро вернется... Но в глазах стояли горящий самолет и лучи прожекторов. Я выскочил из землянки и побрел к самолетам. Увидел, как плачет механик Бочарова (не помню его фамилию). Сидит на ржавой бочке, закрыв лицо руками, и качается из стороны в сторону. Я не стал к нему подходить, что я мог сказать в утешение?
Я шел по краю аэродрома. Вспомнил, чтобы не думать про горящий самолет, счастливый случай. Однажды, когда мы с Бочаровым были курсантами авиационного училища, его отпустили с занятий на почту. Когда он вернулся, занятия кончились, но курсанты еще сидели в классе. Оказалось, что Бочарову прислали из дому посылку. Фанерный ящик, полный угощений. Были там и орехи, и конфеты, и печенье. Леша радостно ходил по классу и всех угощал, смеялся. Потом выяснилось, что он всех наделил, а себе ничего не оставил. Кто–то это заметил. Леша сказал, что пока нес посылку, уже полакомился. Мы все его хорошо знали, а потому и не поверили. Обступили и стали угощать его, возвращая кто конфету, кто пряник, кто пару орехов. Очень весело тогда было, а больше всех, громче всех смеялся Леша...
Почему война забирает самых лучших?
ladzimir@tut.by
Советская Белоруссия № 95 (24725). Пятница, 22 мая 2015
