Французский социолог и философ Жан Бодрийяр назвал модернизм и постмодернизм симуляцией того, что никогда реально не существовало. И это очень подходит к тому, как российский режиссер Дмитрий Нуянзин, которого пригласили в Брест, чтобы поставить новый спектакль «Рони и Бирк», увидел сказочную повесть Астрид Линдгрен «Рони, дочь разбойника». Когда в Брестском академическом театре драмы незадолго до премьеры (состоявшейся в минувшее воскресенье) он пообещал, что зрителей ожидает зрелище в духе «Властелина колец» или «Аватара», восприняты были эти слова неоднозначно. Скепсис, впрочем, исчезает уже на первых минутах представления. Под занавес же остаются только хорошие впечатления. Символика здесь органична так же, как в захаровских экранизациях Шварца: «Обыкновенное чудо» или «Убить дракона». Хотя к классическому фэнтези спектакль все–таки отнести трудно.
Дело в том, что исходный материал изначально написан не в духе известных приключений хоббита Фродо и его друзей. Линдгрен — не Толкиен. Здесь нет воинственных гоблинов, злобных троллей и демонического духа Саурона, которых силы добра вынуждены «мочить» всевозможными магическими предметами в ходе эпических сражений, потому что по–другому мир попросту не спасти. История Рони и Бирка — классическая добрая сказка, где в общем–то нет даже однозначно отрицательных персонажей, а лесная нечисть из европейского Средневековья хотя и присутствует, но скорее для фона и не угрожает концом света, а слегка вредничает, примерно как наш Леший или Баба–яга.
Сюжет напоминает вольную интерпретацию шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта». Только для самых маленьких и с хэппи–эндом. В одну ночь во время сильной грозы у двух враждующих кланов разбойников рождаются дети: дочь Рони у шайки Маттиса и сын Бирк у «клана» атамана Борки. Тогда же сильная молния расколола замок Маттиса на две части. Спустя много лет, когда дети повзрослели, Борки занимают вторую половину замка, вокруг чего и разгорается конфликт. Рони и Бирк встречаются и проникаются взаимной симпатией, но вражда родителей мешает им быть вместе. Тогда влюбленные сбегают в лес, где с множеством приключений проводят лето. В конце родители, чтобы вернуть детей и спасти свои шайки от наступающих солдат, заключают мир и объединяются, но их наследники клянутся, что никогда не станут разбойниками.
Сюжет и даже текст спектакля, инсценировкой которого занимался сам Нуянзин, повести соответствуют. Режиссер сам против того, чтобы переписывать классику. В одном из интервью он говорит: «Если в пьесе написано, что действие происходит в лесу, то ни в коем случае его нельзя переносить на лужайку...» Так что если уж экспериментировать, то в глубину. Поэтому сценический авангард здесь представлен хореографией, костюмами, которых ни много ни мало более сотни, и масштабными передвижными декорациями от художника Брестского драмтеатра Василия Бурдина.
Разбойники экипированы самым невероятным образом. В руках у одного — что–то наподобие булавы, другой держит палку–копье с боксерской грушей вместо острия. Бигуди разбойничихи сделаны из пивных банок, а щит одного из бандитов — круглый дорожный знак «кирпич». В гротескных нарядах все же легко усматриваются черты представителей средневековой Европы: шотландец в клетчатой юбке, скандинав с рыжей бородой, француз —– стилизованный под героя Депардье из «Астерикса и Обеликса».
Не уступают в оригинальности и декорации, которые, к слову, сменяются по ходу спектакля более 20 раз, ведь действие происходит в разных местах. На сцене будут и две башни, разделенные пропастью, и зал, где шайка Маттиса обсуждает свои планы, и заснеженная скала, и пещера, где Рони и Бирк проводят лето, и даже подземелье замка. При этом перемена мест происходит незаметно для зрителя, ведь занавес из разодранной мешковины в спектакле — тоже часть декорации. Ее можно трактовать и как стену, и как сосновый бор. В общем, как подскажет фантазия. Так что пока на заднем плане замок плавно превращается в дикий лес, актеры играют на этом фоне и сцену не покидают.
Компьютерные спецэффекты, к которым привыкла молодежь, здесь заменяет качественное свето– и звуковое оформление. Вспышки молнии, натуральные раскаты грома, кроваво–красная луна, густой туман... Все, что может привлечь юного зрителя, на которого в первую очередь рассчитан спектакль, который, собственно, режиссер и позиционирует как тинейджерский.
Впрочем, не без интереса смотрится он и аудиторией постарше, которая обращает внимание на другие вещи. К примеру, в спектакле Рони и Бирк уже не совсем маленькие дети, как, например, в шведской экранизации 80–х годов. И выяснение отношений на почве быта между юной парой, начинающей жить самостоятельной жизнью, воспринимается уже с легкой иронией.
И совсем не до улыбок, когда обращаешь внимание на злободневный подтекст. Цветовая гамма костюмов шайки Маттиса — бело–красно–голубая. Их враги облачены в одежды желто–салатовой расцветки. На голове одного из бандитов — маска–балаклава, а сын Борко носит натовскую каску и широкие камуфляжные брюки расцветки «болотка». Такая же нанесена на униформу украинской армии. Тут уже совсем по–другому смотрится концовка спектакля, когда два враждующих клана, помирившись, слились в зажигательном танце, после чего произошло чудо: пропасть исчезла и две половины снова соединились в один замок, на вершине которого влюбленная пара прощается со зрителями. И так хочется верить, что в жизни любовь так же, как и в этом спектакле, способна совершить чудо, преодолеть любую пропасть. Если замысел Дмитрия Нуянзина был в том, чтобы донести детям эту идею, — он его, безусловно, успешно воплотил в жизнь.
Фото Александра ШУЛЬГАЧА
alexbresta@gmail.com
alexbresta@gmail.com
Советская Белоруссия № 18 (24648). Пятница, 30 января 2015
