Сценарии спортивной жизни
Что такое спорт? Тренировки, поединки, рекорды, человеческий триумф, слава.
Но спорт — это еще и обман славой. Спорт — и огонь, и воды, и медные трубы. И только самый сильный и достойный выходит из него победителем.
Тяжелая атлетика, как никакой другой вид спорта, олицетворяет собой справедливость силы. Но вы даже представить не можете, до какой степени людская сила бывает несправедлива.
Чтобы рассказать вам об этом, в этой публикации мы вооружаемся книгой олимпийского чемпиона Рима Юрия Власова, мы изучаем биографии самых сильных людей мира и сильных мира сего, мы вспоминаем, но все равно не можем поверить во все — прочитанное и услышанное...
В 1996–м сообщение об этом пришло телеграфной строкой: «Умер Юрий Власов». В это не верилось, но невесть откуда взявшийся газетный спецвыпуск с некрологом настойчиво убеждал...
Сегодня, спустя 12 лет после описываемых событий, Юрий Власов рассказывает о них как о первом явлении российскому народу «черного пиара». В 1996–м о таком «звере» никто не слыхивал — Россия просто готовилась к первым в своей суверенной истории президентским выборам, и технологии тогда были такими же картонными, как и пресловутая коробка от ксерокса.
Об этом он не говорит, но, несмотря на то что в 2005–м Президент Путин прислал Власову поздравление с 70–летием, чувствуется, что легендарный чемпион не успокоился до сих пор. Это штангу он поднимал как пушинку, а с обидой справиться пока не сумел: «Я участвовал в выборах президента 1996 года и столкнулся с такой ложью и клеветой... Меня неоднократно приглашали в «Президент–Отель», где был выборный штаб Ельцина. Я мог сделать выбор. Или играть по их правилам, и тогда мне предлагали партию, деньги, высокий рейтинг, широкий доступ в СМИ. Или полная блокада в печати, ноль процентов на всех выборах, очень трудное будущее. И я этот выбор сделал...»
...Власову на выборах досталось всего 0,2 процента голосов.
Леонид Тараненко, которому до сих пор принадлежит лучший результат в истории тяжелой атлетики (266 кг в толчке и 475 в двоеборье), в 1996–м после Олимпиады в Атланте стал едва не главным изгоем нашего спорта. Каких только глупых обвинений не пришлось ему выслушать!.. И все потому, что Тараненко поехал на Игры, но не смог на них выступить.
Сегодня, когда мы беседуем в его офисе в одном из известных столичных бизнес–центров, Леонид Аркадьевич замечает, что от той обиды его излечило время. Он призывает всех в любой ситуации оставаться людьми и говорит, как мудрец: «Кто не думает о последствиях, тому судьба не друг».
— Тогда вы тоже так думали?
— Тогда? О, это целая история. Я ж ведь ушел из штанги в 1993–м. На чемпионате мира вдруг понял, что не могу больше. Замучили «болячки». После ошибочно незасчитанного подхода бросил пояс, сказал: «Все, ухожу...»
Тараненко уехал в Индию, тренировал женскую сборную, как сам говорит, похудел–помолодел. А в 1995–м заехал домой, где и узнал, что в немецком клубе возникли большие проблемы у Александра Курловича.
— А что больному мозгу надо? — задает риторический вопрос легендарный супертяж. — Мне казалось, что в спорте я достиг еще не всего, на что был способен. Так что я легко позволил уговорить себя вернуться. Но по мере накопления силы старые «болячки» вернулись. На последнем прогоне перед отъездом в Штаты при толчке 230–килограммовой штанги допустил небольшую ошибку и, чтобы зафиксировать вес, пришлось прогнуть спину. Ее замкнуло...
В Атланту он прибыл в надежде на врачей. Но «кол в спине» скорее вырос, чем растворился.
Личность Юрия Власова до сих пор вызывает благоговейный восторг у поклонников спорта. Но эта же личность во все времена вызывала стойкое неприятие у функционеров. Власов был настолько силен, что им не подчинялся. Не в этом ли главная причина того, что произошло с ним после выступления в олимпийском Токио?
О споре на помосте в зале «Сибуйя» написано чересчур много. Казалось, о том, как Леонид Жаботинский стал для Юрия Власова таким же душегубом, как Дантес для Пушкина, исписаны горы бумаги, но всякий раз, когда обращаешься к этой теме, обнаруживаешь новые грани.
Вслушайтесь в Жаботинского: «С тренером Алексеем Медведевым мы решили сделать так, чтобы Власов сбросил меня со счетов. Ох, как он «захватил наживку», опередив меня в жиме на целых десять килограммов! Власова даже не насторожил мой успех в рывке, ведь впереди было заключительное и его любимое движение — толчок. Всем своим видом я демонстрировал, что отказываюсь от борьбы за «золото» и даже снизил начальный вес. Власов, почувствовав себя хозяином помоста, ринулся покорять рекорды и... срезался. Я же, забытый всеми, взял вес, который сразу вывел меня на первое место. Ответить Юрию уже было нечем — закончились попытки».
Корреспонденту «Советского спорта», который строчил репортаж из Токио, было не до психологических изысканий. Он был свидетелем триумфа советского спорта и даже не мог представить, что пишет неправду: «Жаботинский — чемпион Олимпиады. Четвертый чемпион нашей команды! На помост поднимается Власов и целует Жаботинского: «Молодец, Леонид, я не думал, что ты возьмешь 217,5 кг, поздравляю!»
Через 20 лет писатель Юрий Власов в книге «Справедливость силы» опровергнет журналиста: «Эти слова я не говорил, не мог сказать. Да и как кто мог услышать нас, если мы находились одни на сцене? Я поздравил Жаботинского — не с радостью, а по долгу. Я представлял команду. Жадно, во все глаза следили за нами из зала и из–за кулис. Чувствам я дал волю после, когда, не дожидаясь никого, ушел в Олимпийскую деревню. Я уже был в правах частного лица. В каком–то бреду я шел сквозь дождь... Душноватый, задымленный воздух окутывал фонари — тусклые, газовые шары. Поблескивали плащи. Автомобили гнали огни по мокрому асфальту.
Преданность спорта. Я еще не был научен немо делать дело, любить дело, а не мнение о нем других — этот суррогат любви и суррогат признания. И я был зол — я нес огромную силу, большую, чем у соперника, а ответить не сумел. Я давился огромностью силы. Я ненавидел ее за бесполезность».
Но и это еще не все.
«В Хабаровске я оставил ТУ–114 с олимпийской делегацией из–за мозгового спазма. Самолет ушел по графику, меня не стали ждать. А мне куда? Слабость, порой рвота с кровью, и земля норовит сбить с ног... Только бы не свалиться.
В Хабаровске уже поздняя осень, морозит. На мне нейлоновый плащ, летний костюм. Распаковал сумку, надел шерстяной костюм с нашитыми белыми буквами СССР — и на скамейку, отлеживаться. День к вечеру. Чужой город. Какой–то человек углядел под плащом буквы, притащил очень крепкий чай в кружке. Не чай, а чифирь. Полегчало, смог подняться, уйти в сторонку, где никого нет. Стыд не позволяет быть слабым на виду у людей. А тот человек не бросает, помогает: то сумку возьмет, то подопрет — уж очень мутит меня. Я только поглядываю на него с благодарностью. Он маленький, до подбородка мне. Наконец нашел скамейку в стороне от здания аэропорта, здесь ряды высоких тополей и никого из людей. Ветер с поземкой, леденящий. Я лег на скамейку. Человек достал старое тонкое одеяло — вроде солдатского, накрыл меня, сел рядом. Он невзрачен, плохо брит, в руках не рюкзак, а скорее котомка — уже очень заношена...
Я забылся на час. Человек не оставил, стерег меня...
Очнулся. Человек спрашивает, куда я теперь. Говорю, надо на поезд, самолет не для меня сейчас. Спорол с куртки буквы СССР и отдал человеку. «На память», — сказал ему. Он стал предлагать рубли на такси — отказался. На такси меня умотает. И так весь дрожу, не от холода, конечно. Слабость такая, ткни — упаду. Простились. Я кое–как пошел. Понимаю одно: надо спешить, пока еще не кончился рабочий день. Уже план есть — занять деньги в окружном Доме офицеров. Представлюсь — не должны отказать. И точно — ссудили деньги под расписку. По правилам, когда выезжаешь за границу, сдаешь все до рубля (тогда было так). Так что и чай, если бы захотел, взять не смог бы. И вообще ничего не смог бы — без копейки, без документов. На счастье, есть хоть олимпийское удостоверение — это для Токио, но при случае сгодится и здесь. Впрочем, в окружном Доме офицеров без того узнали и поверили...
В поезде спазм не отступал трое суток. Я лежал в полузабытьи, не ел, не двигался. Вагон насквозь пустой, гремит, мотается.
Проводник — степенный, словоохотливый украинец — узнал меня по газетной фотографии. Принес газету, в которой все о моем поражении, и вот тут очень забавно выразил свои чувства: «Да–а–а, бывает! Настоящая зеленая собака!» Я ехал в одиночестве, все купе пустовали. Проводник как–то заметил: «Хотите подсажу блондиночку? От меня зависит, где ей дать место, а могу и по составу пошукать. Блондинками надо лечить горе. Без промаха бьет лекарство...»
В Иркутске я одолжил денег у своего поездного хозяина и самолетом вылетел в Москву. Организм уже преодолел слабость.
Все дни жена металась в поисках. Никто ничего не мог сообщить, да и кому до этого было дело... Аппарат, который поначалу должен был обслуживать спорт, сегодня с помощью спорта обслуживает себя. Спортсменам все дается ценой нечеловеческих усилий, ценой потери здоровья, ценой унижений, а чиновничество сыто спортом. Оно куда как безбедно живет за чемпионским столом».
1970 год. В Минском Дворце спорта проходит Кубок Дружбы. Народ валом валит на соревнования, всем хочется воочию увидеть мало кому известного Васю Алексеева, который совсем недавно побил мировой рекорд Жаботинского в троеборье.
Кто он? Откуда?
«Я из Шахт», — говорит Алексеев. И мыслями возвращается в 69–й. Тогда после обследования в Москве у него нашли межпозвоночную грыжу и рекомендовали оформлять инвалидность. Вдогонку лишили «спортивных» заработков, рассчитали с шахты, где как инженеру по технике безопасности ему платили 105 рублей. А он создавал свои знаменитые чудо–станки для закачивания травм и сидел на шее у жены, которая работала администратором в магазине и имела зарплату 70 рублей. Одно было знаковым в тот год: звали супругу Олимпиадой.
О соревнованиях в Минске Василий Иванович в интервью «Спорт–экспрессу» вспоминает легко: «Весной 1970–го спина напомнила о себе. Но ничего, и на больной спине начал в жиме с 200 килограммов. А со второго подхода выжимаю 212,5. Это мировой рекорд. Мой друг Стае Батищев тут же бьет этот рекорд, жмет 214. Я отказываюсь от третьего подхода: пусть Стае в рекордсменах походит. В рывке начинаю со 160, со второго подхода вырываю 170. От третьего подхода отказываюсь. Знаю, чтобы достичь отметки 600, надо толкнуть 217,5. Одним подходом толкаю этот вес. Что творилось во дворце, словами не передать. Кто–то выбежал на сцену, преподнес букет цветов. Я как был, весь в магнезии, пошел через зал, поднялся под крышу дворца, где, сжавшись в комочек, переживала за меня моя жена Липа. И преподнес цветы ей».
Наш телекомментатор Николай Петропавловский, который как раз вел репортаж с минских соревнований, прекрасно помнит тот великий день. Он говорит, что первым поздравил Алексеева Евгений Новиков — в войну подводник Северного флота, далее — штангист, рекордсмен, фотограф, оператор, руководитель спортивной редакции минской студии телевидения. Замечательный человек, память о котором тяжелоатлеты чтят в виде традиционного турнира. Пожалуй, все последующие поколения наших штангистов прошли через эти состязания.
Об Алексееве чего только не писали! Якобы, вырвавшись из нищеты, он устанавливал свои мировые рекорды исключительно из–за денег. Но кто знает истинную цену 80 рекордов?! Якобы у него такой крутой характер, что в пылу мог побить любого, и даже свою Олимпиаду. Способны ли вы поверить в это после вышеприведенной истории?! Якобы, якобы, якобы... Тут уж точно величие человека определяется количеством сплетен, распускаемых о нем.
Когда Леонид Тараненко на полном серьезе рассказывал о системе питания, которую ему предложил тренер Иван Логвинович, многие тоже недоверчиво качали головой. «Сало, мед, орехи, черная икра» — ничего удивительного. Удивительно — другое. До 18 лет будущий олимпийский чемпион не ел мяса.
— Ни капли. И рыбу тоже не ел. — Тараненко не смешно. — Я так думаю, что в детстве некомпетентные врачи диагностировали рахит, и родители пичкали меня рыбьим жиром. Жуть! Я до сих пор не могу запаха рыбы переносить.
Помню, как Иван Петрович привез меня на первый сбор в санаторий в Ждановичах. Принесли две отбивные, жаренные в яичном желтке. Но я ж мяса не ем! Соскреб желток, съел с картошкой, а мясо отнес обратно. Увидевшие такой оборот ребята из команды виду не показали, но Логвинович обо всем знал через час...
— И как же в дальнейшем вы ели икру, если запаха не переносили?
— Я не ел, я глотал. И сало так же.
Наш разговор течет не спеша, но когда мы переходим к теме жизни после спорта, Леонид Тараненко словно начинает жаловаться:
— Я ничего не могу поделать со своим весом. Знаете ли, склонность к полноте оказалась. Сейчас вот вешу 126 кг, и меньше — ну никак. Товарищи мои — красавцы! Курлович сбросил легко, Писаренко...
Ах да, Писаренко.
Анатолий Писаренко считался одним из самых перспективных штангистов середины 80–х. В супертяжелой категории он выиграл три чемпионата мира и советскую альтернативу лос–анджелесской Олимпиаде «Дружбу–84». Он бы мог выиграть и еще, да в 1985 году канадская таможня задержала Писаренко и Курловича с грузом анаболиков. В СССР обоих немедленно дисквалифицировали — между прочим, пожизненно...
Чуть позже после совещания в ЦК КПСС это решение отменили, и это дало возможность Курловичу стать ни много ни мало двукратным олимпийским чемпионом. А Писаренко...
Ах да, Писаренко.
Один из богатых людей современной Украины Анатолий Григорьевич Писаренко нынче вспоминает о своей анаболической истории с улыбкой. Мол, это еще что... «Я и бриллианты возил. Это как на помосте, заволнуешься, станешь метаться — пропадешь. Нельзя в себе сомневаться. Элегантный, приветливый, народу нравится, когда улыбаешься. И камешек, каратов на десять, в кармашке для платочка. На самом видном месте».
После отмены дисквалификации он пробовал вернуться в спорт, да только как раз тогда в стране начиналась перестройка — в общем, штанге Писаренко предпочел деньги.
После поражения Власова в Токио иностранные журналисты метко подметили: «Два сильнейших человека России — Никита Хрущев и Юрий Власов — пали почти в один день». 14 октября 1964 года в Москве состоялся исторический пленум ЦК КПСС. А 17–го на токийском помосте «Сибуйя» Власов уступил свой титул олимпийского чемпиона. Кстати, немногие знают, но у «профессора в очках», как прозвали спортсмена в мире тяжелой атлетики, вполне могло не оказаться победы и в Риме.
Там, в Италии, за несколько дней до выхода на помост партийно–комсомольское собрание команды вынесло Юрию приговор: ходатайствовать перед руководством делегации об отправке его домой... Что же произошло?
Спустя годы трудно продираться к истине, но мы попробуем. Известно, что в Риме на ноге у Власова появились гнойные нарывы. Это массажист по неосторожности втер под кожу тальк. Врач команды Зоя Миронова была вынуждена многократно прокачивать через бедро пенициллин. Медикаменты сбивали температуру и в то же время снижали эффект тренировок. Поэтому когда в Олимпийской деревне друзья–легкоатлеты предложили Власову выпить пару рюмок, отметить их первые медали, он не устоял. Захотелось притупить боль, а заодно и невеселые мысли. И надо же — донесли. Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая судьба Власова, если бы личный тренер Сурен Богдасаров уже в римском аэропорту не уговорил его вернуться и объясниться перед главой делегации, тогдашним министром советского спорта Николаем Романовым. Тот взял под личную опеку опального олимпийца, даже комнату ему предоставил в своем гостиничном номере, а затем и сам Юрий, как говорится, оправдался перед всеми, победив с невероятным по тем временам результатом в троеборье — 537,5 кг.
В драматичной биографии Леонида Тараненко будет свой врач по фамилии Миронов и свои доносчики. Мы расскажем об этом завтра, а пока отправимся в олимпийскую Москву, где 29 июля 1980 года уроженец городка Малорита в категории до 110 кг буквально расправился с выдающимся болгарским мастером Валентином Христовым. На следующий день пришла пора соревноваться супертяжам, и тут весь мир был сражен другой невероятной новостью: Василий Алексеев не смог поднять начальный вес.
Поразительное сходство историй. Как и Тараненко в 1995–м, двукратный олимпийский чемпион Алексеев возобновил тренировки меньше чем за год до московской Олимпиады. В тогдашние времена никому и в голову не могло прийти, что столь великий атлет не будет участвовать в Играх. На Алексеева распространили режим абсолютного благоприятствования. Он никому не подчинялся, тренировался как хотел, да и вообще — делал, что хотел. Рассказывают, что однажды, обидевшись на рязанские власти, которые пообещали построить «под него» спортивный комплекс, да забыли, Василий Иванович сжег на Вечном огне ленту почетного гражданина этого города. И ему — по тем–то временам — за это ничего не было!
В Подольске и Феодосии, где советская сборная проводила предолимпийские сборы, Алексеев всегда занимался в отдельном помещении по одному ему ведомой системе тренировок. Тараненко помнит, как дивился этому: «Мы могли наблюдать за его занятиями только через приоткрытую дверь. Но, честно сказать, я еще до Олимпиады был уверен в том, что Алексееву трудно будет победить новое поколение атлетов».
Так оно и произошло. Победила молодость и ее яркий представитель Султан Рахманов. А Алексеев... Чего сегодня только не найдешь в Интернете. Кто–то, например, выдвигает версию, что он сдрейфил и перед выходом на помост... побежал в туалет. Чушь! Но и правда тоже! Алексеев проиграл прежде всего потому, что в СССР выросли атлеты совершенно иного плана — невероятно сильные, резкие, взрывные. Но сильнейший человек мира 70–х проиграл не только руками, а еще и головой.
Когда в беседе с Тараненко мы коснемся темы психологов в сборной образца 1980 года, в его глазах загорится усмешка. «Это «загнивающие» бегали по психологам, а у нас лучшим психологом во все времена считался главный тренер. Еще парторг, комсорг были».
Впрочем, в советской тяжелоатлетической сборной все–таки одно время был и психолог. Звали его Анатолий Кашпировский. Не сомневайтесь — тот самый, но о нем мы тоже расскажем завтра.
На снимке: 1964 год. Пьедестал Токио: Юрий Власов, Леонид Жаботинский, Норберт Шемански.
