В песнях группы «Нагуаль» есть тексты, но нет слов
Самая таинственная группа Беларуси, по–моему, «Нагуаль». Странное красивое название, в песнях вместо слов непонятные сочетания звуков, а свою музыку, заводящую с полоборота публику от Москвы до Парижа, сами музыканты называют этническим сюрреализмом...
— Для меня все скорее просто, чем сложно, — рассуждает лидер «Нагуаля» Леонид Павленок. — Хотя, да, в книгах Карлоса Кастанеды нагуаль — это нечто великое и непостижимое, но в музыку мы задумывали взять этнические мотивы самых разных народов и на основе этого делать что–то свое. Тут уже подразумевалось и пение на фонемном языке.
— Откуда взялся этот язык?
— Все шло от сочетаний звуков разных языков, тех, которых я слышал в музыке. Звучат у меня дома якутские песнопения, в голову западают какие–то звуки, перемешиваются с моими внутренними пластами, с детским языком, с шорохами природы... В конце концов я понял, что в песнях эти фонемы помогает мне легко передавать мои мысли, знания, эмоции лучше всяких слов.
— Где вы берете названия песен, если в них нет слов? Вот, например, в нежной «Прекрасной дурочке» постоянно звучит рефрен «тина дой–тина ра»...
— Русские названия помогают нам конкретизировать образы. Когда спелась такая фраза — «тина дой–тина ра», то мне показалось, что это нежно, что это о встрече двух людей, любящих друг друга. Так и вышла песня. Я бы отнес нашу лирику к области арт–терапии. Люди говорят, что видят в песнях «Нагуаля» красивые картины природы, начинают как–то необычайно легко себя чувствовать, им хочется расслабиться, подпеть...
— И они вместе с вами поют все это?
— А я на концертах стараюсь объяснить людям какие–то смыслы, что означает для меня тот или иной звук. На сцене мы много импровизируем, но в песнях есть и фиксированные, базовые моменты, и зал, например, «уоо кья кья кхако» в «Джамбо» уже поет вместе с нами.
— В ваших песнях много таких
, совершенно первобытных звуков?
— Когда мы начинали, то я думал о том, чтобы как можно меньше придумывать, и стал все ближе подходить к народной музыке. Захотелось узнать природу появления ритма, мелодии, голоса. Даже первую свою курсовую (Леонид окончил минский Институт современных знаний с дипломом «культуролог–продюсер». — Ред.) я писал про первобытную музыку, а диплом — про фолк–психоделию. Мне это стало безумно интересно как композитору, и у нас в музыке стали появляться такие моменты. Теперь народных мотивов становится все меньше, а все больше ритма.
— Да, вашим музыкантам скучать не приходится — диски «Нагуаля» отличаются друг от друга, словно записаны разными группами...
— Через «Нагуаль» прошло очень много музыкантов с самыми разными инструментами. Мы действительно все время что–то искали, меняли акустические инструменты на электрогитары, импровизировали, устраивали на сцене перформансы, с танцами, с костюмами. Иногда казалось, что все, нашли, но проходила неделя, и все шло по новой...Сегодня хочется соединить фолк–поиски с эмбиентом, с диско, с панком, стать потанцевальнее, что ли. На концертах у нас появились скрипка, аккордеон, тромбон — все ради красоты, мелодичности.
— А что это за инструмент «елкин нос», указанный на вашем диске 2005 года?
— «Елкин нос» я придумал сам, когда работал лесником под Новополоцком. Это такая палочка, похожая на единицу, между носиком и основанием натянута тетива, все похоже на лук. Здесь же находится звукосниматель, ты бьешь рукой по струне, и получается такой потусторонний, таинственный, глубокий виброзвук, что–то среднее между варганом и электроникой.
— Потому вы иногда и называете свой стиль сказочным хип–хопом...
— А для чего, вы думаете, нужна сказка? Да чтобы объяснить реальность доходчивым, всем понятным языком. Мы не убегаем от реальности, мы так доносим ее до себя и до людей, мы хотим, чтоб и дети могли это слушать, понимать, выбирать для себя интересное.
— А как реагируют на «Нагуаль» в Европе, где вы бываете регулярно?
— В Финляндии, Франции, Германии, Швейцарии мы играли и в клубах, и на больших площадках, и в маленьких кафе, и просто на улице. Люди в Европе не очень удивляются тому, что мы делаем, они просто слушают, начинают танцевать, хотят подпеть. Сначала им кажется, что мы поем по–белорусски, но потом они слышат какие–то восточные, хип–хоповые моменты, горловое пение, всем понятные международные «фишки», им становится еще веселей, и получается такой дружеский сабантуйчик.
— Леонид, а вот в другом своем проекте, «Маланка–оркестре», вы вопреки своим правилам поете по–русски. Может, и сам «Нагуаль» со временем придет к обычным, всем понятным текстам?
— А у нас уже есть одна песня на белорусском, вторая — на русском, мы сделали версию песни Петра Мамонова «Грубый закат» и решили скрестить ее с песней группы The Stooges I Wanna Be Your Dog. Получился настоящий «интернационал» — музыка Игги Попа, слова Мамонова, исполняет «Нагуаль»!
Досье «СОЮЗА»
Группа «Нагуаль» существует с 2000 года. За 12 лет сыграно более 700 концертов, записаны альбомы «Ощущения, забвение...» (2002), «У Земли под Юбкой»(2005), «Вершки–корешки»(2005), «Полесская хроника» (2009). Музыка «Нагуаль» звучит в мультфильмах «Снегурочка» , «Рыжая лиса, белая лиса» (студия «Анимос», Россия), в кукольных спектаклях «Приключение Пин–пина», «Чаму старэюць людзi», в современной клоунаде «Лунатики», в документальных фильмах.
Андрей Васянин
