Леонид Мороз — единственный в Могилеве ветеран, освобождавший город

Ну как на войне без «Василия Теркина»? Да и сегодня, вспоминая те годы, могилевчанин Леонид Мороз нет-нет да и вставит пару фраз из знаменитой поэмы. Ведь в строчках про ту же переправу — «берег левый, берег правый» — Твардовский саму суть схватил. И пусть летом сорок четвертого, когда тогдашний красноармеец форсировал в Могилеве Днепр, ни снега шершавого, ни кромки льда не было, но, как в поэме и написано, «к Днепру кони шли, прося поводья». И вел их он — командир взвода 45-миллиметровых пушек 113-го полка 49-й армии.

— С лошадьми еще в детстве управляться научился. Вот мне и доверили перегнать на вражеский берег табун — артиллерия ведь была на конной тяге, — уточнил Леонид Никифорович.

С задачей сержант справился, хотя стреляли по всаднику и с земли, и с воздуха. Две лошади были убиты, однако остальные восемнадцать Днепр переплыли.

…Город встретил освободителей пустынными улицами, разбитыми домами, горящим железнодорожным вокзалом. Люди из подвалов, землянок вышли уже позже. Обнимались, целовали солдат и плакали, не веря, что тяжелые годы оккупации позади. «Так скажу: зачем мне орден?» — словами любимого героя завершает рассказ об этой операции Мороз. За освобождение Могилева ветерана наградили медалью «За отвагу», которой он очень дорожит.

Война — как всполохи огня. Какие-то эпизоды запомнились навсегда, а что-то память предусмотрительно стерла. Ведь на самом деле романтики, отмечает ветеран, на фронте нет и быть не может. Там и больно, и страшно. Об этом Леонид Мороз сегодня искренне говорит молодежи в школах, колледжах, университетах. Его самого Великая Отечественная лишила детства. Тогда, когда в июне сорок первого на аэродром в украинском Бердичеве, который в десятке километров от его родной деревни Обуховки, стали падать бомбы, ему не исполнилось и шестнадцати. А в неполные восемнадцать, вместо того чтобы бегать на танцы и назначать свидания девушкам, уже проходил военный «ликбез» в военном училище. Оттуда — сразу на фронт, под Тулу. «Наши сорокапятки все время были на передовой. Мы между собой называли их «прощай, Родина». Опытные бойцы говорили: хочешь выжить — убей врага», — от этих призывов, вспоминает Мороз, будто мурашки по коже. Но таков закон войны.

За первый фашистский танк, подбитый недалеко от знаменитой Ясной Поляны, Леонид Никифорович получил и свою первую боевую медаль — «За боевые заслуги». Дальше на запад продвигались быстро. Фронт, как писал Твардовский, «полнел, как половодье». Но каждый шаг вперед давался с большим трудом. Переправа на реке Проне в районе Чаус чуть не стала для сержанта последней. Когда подбирались к берегу, шальной снаряд упал едва ли не под ноги. Оказалось, прямо на сосне закрепился немецкий корректировщик огня, которого тут же «сняли». Была и третья большая переправа — через Неман. Эту позицию враг тоже защищал ожесточенно. Во время одной из контратак на позицию сорокапяток выдвинулись сразу три «фердинанда». Пробить их тяжелую броню было нереально, но оружейный расчет Мороза сумел попасть в единственное уязвимое место — гусеницу. В итоге фашистский экипаж взяли в плен в полном составе, за что Леонид Никифорович удостоен ордена Славы ІІІ степени.

Как и каждый красноармеец, ветеран на собственном примере может подтвердить еще одно утверждение Александра Твардовского — о том, что «смерть в бою свистела часто»:

— Под Белостоком во время отдыха решили поесть, как вдруг начался артобстрел. Схватили котелки — и в траншею. А когда вернулись, увидели на месте стола воронку от снаряда. Леонид Никифорович считает, что не иначе как Богородица его спасла. Этот образ, которым отец благословил сына перед отправкой на фронт, всю войну так и проносил с собой в нагрудном кармане.

 Потом были Варшава и Гданьск. Кенигсберг, где Мороз пошел на врага в лобовой атаке, получил прикладом в голову, но сумел победить. И, наконец, Лукенвальд — пригород Берлина, где он встретил Победу. Красноармейцы палили из ружей, смеялись и во время встречи на Эльбе пожимали руки союзникам-американцам. Как не добавить тут слова Василия Теркина, что дрались «не ради славы, ради жизни на земле»? Хотя награды сегодня уже полковника в отставке Мороза впечатляют. Только боевых — три ордена и пять медалей. Всего же их у него на парадном кителе более чем три десятка.

…А вся послевоенная жизнь ветерана уместилась на тоненьком пожелтевшем листке автобиографии. «В освобожденной Германии еще отслужил два года, потом как сотрудника органов МВД направили в Архангельскую область. Там с будущей женой Зоей Семеновной мы и познакомились», — по-военному четко рапортует ветеран и обнимает верную подругу. Вместе они уже 64 года. Вырастили сына, есть внук и правнуки. А также — дело для души: на подоконниках, как всегда по весне, подрастает рассада перцев, которые супруги скоро высадят на даче. Жизнь, утверждают, штука удивительная, порой делает самые неожиданные зигзаги. Так случилось и у них, когда по воле судьбы их семья попала в Могилев.

Сегодня Леонид Мороз — единственный в городе ветеран, освобождавший областной центр. Его имя занесено в энциклопедию «Кто есть кто в Республике Беларусь». Подвиги красноармейца также описаны в томе «Наша Победа», посвященном 70-летию освобождения Могилевщины, и в издании о солдатах милиции области. Там, напоминает ветеран, вся его правда, «как бы ни была горька». И добавляет: пусть дети знают ее только из учебников.

Светлана МАРКОВА, svet.markova@gmail.com

Галя, Галечка, Галинка… Она сидит в белом тулупчике, перепоясанная ремнями, совсем не в девичьей шапке-ушанке и задорно улыбается.

— Морозы тогда были жуткие, — вспоминает ветеран. — Видите, я даже валенки где-то раздобыла… Это фотограф с Большой земли прилетел, а я как раз в госпиталь раненых привезла. Вот на пороге госпиталя быстренько и сфотографировались.

Этот снимок, теперь уже пожелтевший от времени, сама Галина Журавлева увидела только в 1985 году. Его опубликовали в областной газете и попросили отозваться тех, кто узнает героев. Отозвались трое. Среди них и Галина Владимировна.

Сегодня она по-прежнему такая же боевая, с огоньком в глазах и ясной памятью. Не пропускает ни одной политической программы по телевизору и неустанно критикует западных кукловодов. Признается: «Толку, конечно, с этого никакого, но на душе становится легче». Ветеран уже несколько месяцев не выходит из дома — здоровье не позволяет. Но дел хватает. Вот собралась обновить свой парадный китель с орденами и медалями — готовится ко Дню Победы. А еще — к своему 92-летию. День рождения у партизанки-фронтовички 3 мая. Семьдесят лет назад она о нем даже и не вспоминала — тогда был праздник, который заставил забыть обо всем. Сейчас же искренне удивляется моим вопросам. 

— Какое 9 мая? Мы уже 2-го стояли в полутора километрах от Берлина и праздновали победу — все было понятно! А оглушительные победные салюты, стоит только глаза закрыть, и сейчас вижу-слышу как наяву. Палили в небо кто из чего мог, кричали до хрипоты и изнеможения. Вот радости-то было! Представляете, какая каша заварилась в те дни в поверженном Берлине? И у Рейхстага стояла, и Бранденбургские ворота трогала. И потом еще месяца два-три в Берлине служила: помогала на спецпунктах обследовать, оказывать медпомощь и регистрировать узников концлагерей. Страшно было — люди провели в неволе много времени, измученные, раненые, просто больные и истощенные. Сотни, тысячи наших соотечественников, для которых плен стал адом. Это было пострашнее смерти… 

Несмотря на окончание войны, в Германии было небезопасно. Галина жила на квартире у немки, которая боготворила постоялицу за то, что она делилась с ней своим пайком. А вот на улицах ухо нужно было держать востро. 

— Они, немцы, в окошко на палке простыню или белую майку вывесят: я, мол, сдаюсь, ничего против советских солдат не имею. А как только спиной повернешься — могут и выстрелить… Таких случаев было много. А еще по дороге к Берлину наши солдаты безвестно исчезали на территории Польши. Оставшиеся в живых фашисты исподтишка убивали молоденьких регулировщиц, которые дежурили на постах. В тамошние парикмахерские страшно было заходить — офицеры просто пропадали. А вообще, я с мыслями о смерти еще в начале войны свыклась. Во-первых, это профессиональное. Как-никак успела два курса медучилища окончить. Во-вторых, вся дорога к Германии была устлана телами погибших. Едешь весной, снег на обочинах сходит, а там… Ну, а в-третьих, сама не единожды в глаза костлявой смотрела.

Галина Владимировна рассказывает, как попала в плен. Но сначала — предыстория. Когда началась война, 18-летнюю Галю вместе с мамой эвакуировали в Челябинск. Работала там в госпитале. В конце 1941-го девушку вызвали в обком комсомола и задали вопрос: «Ты Родину любишь? Защищать хочешь?» Ответ активистки, комсомолки и просто патриотки, воспитанной в духе советского времени, был предсказуем. Мама, до войны работавшая заместителем декана мединститута, решение дочери поддержала. Через несколько дней Галя оказалась в Москве на приеме в ЦК партии, а потом вместе с другими ребятами-добровольцами — в партизанской диверсионной школе под Муромом. 

«Школа была многопрофильной. Нас учили подрывному делу и готовили к рельсовой войне. Сформировали два отряда — имени Лазо и «Сибиряк». Я попала в первый, а через три месяца нас через «витебские ворота» забросили на оккупированную территорию. Линию фронта переходили пешком. Влились в бригаду Райцева. Громили гарнизоны, подрывали железку, я еще и обязанности фельдшера исполняла. Тяжелобольных отправляли самолетами на Большую землю».

Как-то во время очередной перевозки раненых Галя попала в плен. Немцы гнали тогда впереди себя мирных жителей, и девушка оказалась в этом кольце. Законспирировалась под местную жительницу, но опасность быть раскрытой была велика. Тем более что Галя заболела малярией. Открылась врачу Ефросинье Жуковской, которая сортировала пленных: она оказалась знакомой мамы. Пообещала помочь и под видом умершей вывезла Галю из деревни, снабдила лекарствами. В поисках своих Галина одну за одной обходила сожженные деревни Городокского района, пока не набрела на жилые дома. Попросила помощи в крайней избе. И в горячке не поняла, почему перепуганная хозяйка спешно прячет ее на печи вместе со своими детьми. Оказалось, хозяин дома — полицай. Пришлось срочно ретироваться. Свою бригаду нашла, но ее, как тяжелобольную, решили отправить в тыл. На носилках занесли в самолет и положили рядом с иллюминатором. Во время полета через линию фронта девушке казалось, что она наблюдает бесконечный фейерверк: самолет пробивался сквозь смертельный пунктир трассирующих пуль. 

Потом — госпиталь в Торопце, выздоровление, 3-я ударная армия и длинная дорога к Берлину. Демобилизовалась в 1946-м и уехала работать в Ригу, в военно-морской госпиталь. Здесь старший лейтенант медслужбы и познакомилась с будущим мужем —  мичманом. Она не только сама продолжила семейную династию медиков. Врачами стали ее сын Юрий и внук Алексей. У обоих — ученые звания. В медицинский собирается поступать и правнук — младший Юрочка. Он тоже мечтает спасать людей, как это делала в партизанском отряде и на фронте его прабабушка, парадный мундир которой украшают орден Отечественной войны, медали «За боевые заслуги» и «За взятие Берлина», а еще медаль «За трудовую доблесть» — свидетельство ее мирных побед.

Елена БЕГУНОВА, a_veresk@mail.ru

В сентябре этого года Григорий Обелевский отметит свое 90-летие. Сегодня о самой тяжелой жизненной странице он рассказывает много, хоть и с дрожью в голосе. Корреспондент «Р» узнала, что думали, как жили и о чем мечтали 70 лет назад.

— Воскресным утром 22 июня мы с ребятами пошли в кино. Картина «Фронтовые подруги» по событиям войны с Финляндией закончилась к полудню. После киносеанса в парке увидели людей, которые столпились у репродуктора. Подбежал, помню, к мужчине с опущенной головой: «Что случилось?» Кто-то невнятно ответил: «Война». Тогда я еще и представить себе не мог, что это такое. Дома узнал, что старшего брата Леву отправляют на фронт. Все произошло быстро — мама даже не успела испечь ему пирожков на дорогу. 

Мой Днепропетровск бомбили уже в первые дни войны. Несовершеннолетним разрешили эвакуироваться с родителями. Собрали кое-какие вещи, а уже ночью наш эшелон тронулся в сторону Донбасса. В Дебальцеве поезд загнали в тупик. Около пяти часов простояли в полутора километрах от станции. «Мыло купи! Забыли», — тогда отец всучил мне денег и велел бежать. Купил и вернулся. А тут одинокая старушка протягивает мне 3 рубля 15 копеек — просит и ей купить. Только от нее отошел, обернулся и понял:мой эшелон уезжает. Побежал, но догнать не смог. 

Не утешил и дежурный по станции: «Остановка будет в Луганске. В ту сторону поезд будет только через четыре часа». Добрался туда к ночи, но найти свой эшелон из 60 похожих я так и не смог. Помню, сел тогда на рельсы и заплакал. С другими потерявшимися «беспризывниками» меня отправили на эвакуационный пункт. 

Из Луганска добрались до Сталинграда. Там меня учили на токаря-фрезеровщика на тракторном заводе. Работа шла напряженная. Выпускали снаряды и мины — фронту срочно нужны были боеприпасы. У станков стояли по двенадцать часов, иногда спали прямо в цехе.  

Летом 1942-го нас отправили на сбор урожая. Сроки были сжатые, но мы справились. А в августе я добровольцем ушел на фронт. В колхозе спросили, куда отправить хлеб, заработанный тяжелым трудом. Не думая, назвал адрес своих родителей. И действительно, как потом рассказывала мама, выдали им в совхозе два мешка пшеницы. Какие честные люди оказались. 

В конце сентября того же года я принял присягу. В октябре вместе с другими воинами маршевой ротой прибыл на фронт. 

36-я гвардейская стрелковая дивизия, как и другие соединения 64-й армии, в октябре и ноябре 1942-го вела тяжелые оборонительные бои под Сталинградом. 

В разведроту набирали тридцать человек. Капитан Пытлев предупредил: пройдут только самые здоровые, крепкие и рослые ребята. Я, низенький, об этом даже не мечтал. Отбор подходит к концу, и тут за меня вступается Ваня Булда, мой друг. Удивительно, но меня зачислили — так начались тяжелые дни и ночи в разведроте. Иногда кажется, что я вряд ли выжил бы, если б не попал в ту прекрасную дружную команду.

Навсегда врезались в память бои в середине октября. Особенно тяжелый — за высоту 145,5, которую местные жители называли Лысой горой. Она была ключевым рубежом обороны. Кровь здесь лилась около месяца. Гора не раз переходила из рук в руки. На ней, изрытой бомбами, снарядами и минами, сейчас возвышается обелиск в честь участников Сталинградской битвы. Слова на памятнике обращены и к моей родной разведроте.

…Запомнилась ночь с 10 на 11 января 1943 года. Наша дивизия перешла в наступление. Мороз был за 30 градусов. К аэродрому Гумрак шли по глубокому снегу. Стало темнеть, и противник открыл сильнейший пулеметный и артиллерийско-минометный огонь. 

Командир взвода приказал: «Срочно окопаться!» А чем? У нас, разведчиков, лопат не было. На ледяном поле вгрызались в землю, из снега делали бруствер. Финским ножом и прикладом автомата ППШ. Так пролежали всю ночь. Я обморозил ноги и уши. В шапке потом нашел отверстие от пули. На рассвете из 60 ребят мы недосчитались 23. Ту злополучную ночь не забуду никогда.

…Сталинград, большой промышленный город, протянулся вдоль Волги на 60 километров. Последний выстрел там прозвучал 2 февраля 1943-го — отборная немецкая группировка была разгромлена. Тишина воцарилась непривычная. 

Часто меня просят дать оценку нашумевшему фильму Сергея Бондарчука «Сталинград». Страшные полгода сложно поместить в два часа киноленты. Это как объять необъятное. Но две вещи, я считаю, он отразил хорошо. Бои действительно шли за каждую улицу, каждый квартал, каждый двор. Грудью защищали каждый подъезд и каждую лестничную клетку. И разгромленный город, где до войны было почти 800 тысяч населения. Помню я конец кошмара. Сидим мы в блиндаже, заходит Иван Гелих, командир взвода. «Смотрите, вот горит последний дом», — он с грустью смотрел на городские развалины. 

Война для меня закончилась под Братиславой. Накануне по радио сообщили: «Руда армада опрокинула Одру, добыла Берлин!» К вечеру началась сильнейшая стрельба. Даже небо покраснело. 

«Немцы прорвались! Берите пулеметы!» — кричал командир роты. В засаде пролежали всю ночь. На рассвете выяснилось: так Победу праздновали артиллеристы за пять километров от нас — в Трнаве. А мы-то приняли это за атаку немцев. Радовались, конечно, что война окончилась. Устроили праздничный обед. Кто-то на путях нашел цистерну со спиртом — набрал с собой аж два котелка. 

…После войны поступил в Харьковское военно-политическое училище войск МВД. Затем учился на пограничном факультете Высшей школы КГБ в Москве. Во время службы в горах Памира я встретил свою будущую жену Музу Аркадьевну. 

Позже переехали в Гродно, и ни разу не пожалел об этом. Давно хотел попасть в Беларусь, на родину своей матери. С супругой вырастили сына и дочь, воспитываем внуков и правнуков. Многие годы я возглавляю Совет ветеранов при Гродненском пограничном отряде, участвую в гражданско-патриотическом воспитании молодежи.

Юлия ПОПКО, ypopko@bk.ru