Современно звучит констатация, согласно которой и тогда, и сейчас мы затрудняемся однозначно оценить те события, свидетелями которых мы являемся. Что грянувшую в 1917 году революцию, что перестройку уже в конце века. Блок ведь начинает поэму как? «Черный вечер. Белый снег.» —– и эта полярность сохраняется на протяжении всего повествования. Вокруг грязь, кровь, смерть и здесь же — идеалы свободы, мечта о новом мире, очищение. Налицо душевный подъем и рядом с ним — усталость, депрессия. Солдаты сокрушаются, что «свобода без креста» и восклицают при этом: «Пальнем–ка пулей в Святую Русь». Звучит музыка революции в каждой строке, и возникает чувство, что по своей сути — это страшная музыка.
Вроде бы двенадцать бойцов кощунствуют в отношении веры: «От чего тебя упас золотой иконостас?» Или: «Их винтовочки стальные на незримого врага...», где «незримые враги» —– в том числе и из лагеря «невеселых попов». Но затем понимаешь, что вера здесь ни при чем. Более того, новая атеистическая власть требует бога: «Мировой пожар в крови — Господи, благослови!». Просить благословения на кровь? Но как же тогда понять разрушение церквей народом–богоносцем в последующий период? Может, речь идет о критике земной церкви, синодальной церкви, а та, что вечная церковь, церковь в душе и на небесах, она всегда с людьми, всегда с народом, какая бы власть ни освящала действия этого народа? Как понимать выражение «святая злоба»? И таких вопросов много, и суть их связана с вечно противоречивыми процессами в истории, здесь отражается странный симбиоз добра и зла, святого и звериного. И без понимания этой сложной связи понять историю невозможно. Да и финал поэмы, где говорится о том, что отряд красногвардейцев возглавляет Иисус Христос, звучит парадоксально. Перед нами призыв уничтожить «старый мир», но под старыми же лозунгами правоты дела Христа и фразеология здесь явно традиционная. Так, очевидно, протопоп Аввакум боролся за свою правду.
Старый мир ассоциируется с голодным, облезлым, шелудивым псом, который привязался к отряду. И Блок дает понять, что старое нельзя вдруг и сразу сбросить в прошлое, оставить в прошлом. В одной из своих статей того периода он вспоминает образ России, о котором писал Гоголь, — «летящая тройка». Реально же получается, отмечал поэт, что «мы бросаемся под эту летящую тройку на верную гибель». То есть те события, которые мы первоначально приветствуем, очень скоро нам становятся неподвластны.
Традиционное советское литературоведение призывало увидеть в поэме «отражение революционного порыва народа», но как тут быть с той же Катькой, которая явно не прообраз блоковской Незнакомки. Катьку убили, зарезали, и убийца, Петруха, сокрушается этим поступком, и причина сокрушения известна: любовь. И здесь не обойтись без традиционных ценностей и традиционной фразеологии. Как нельзя не заметить и принципиального отличия той революции, о которой пишет Блок, и той, которую мы пережили в конце 90–х годов. Тогда — порыв, смелость, идеалы, напряжение, новые люди и новые идеи, потом — апофеоз рыночной философии со всеми ее известными результатами.
Выводы из поэмы «Двенадцать» могут быть самыми разными, так оно и было и есть на самом деле. Запомнилась фраза опоэтизированного ныне адмирала Колчака, который однажды сказал: «Блок и Горький — очень талантливые люди. Но, когда возьмем Москву, придется их повесить». Пожалуй, самый главный вывод связан все же с иным: надо развивать лучшее в стране, не надо стремиться разрушать страну. Это касается всех эпох. И далеко не случайно новой поэмы о новых революциях в стране так и не появилось. Может, потому, что закончился энтузиазм, в том числе и поэтический. Поэты закончились? Может, надежды на революции и их реформаторскую роль оказались обманутыми. Но сегодня мы понимаем лучше, чем когда–либо, что написать так о революции мог только истинный поэт, для которого Христос во главе революционного отряда не нонсенс, не эпатаж, не вызов общественному мнению, а следствие понимания того, что могло быть только так и не иначе. Человек все же не больная обезьяна, как любил иронизировать Ницше, а существо, в котором великое и низкое действительно живут рядом. «Двенадцать» —– в том числе и об этом.
