Иногда кажется, что мы жалуемся на все: на погоду, на продавца в магазине, на жизнь, на работу, на соседа, на холодные батареи... Жалуемся всем и вся. Ноем супруге, коллегам, врачам, пишем в газету, звоним чиновникам на всевозможные «горячие линии» и записываемся к ним на личные приемы. Сетуем даже на Бога, причем ему же самому. Жалобы писали всегда: на бересте, папирусе, высекали на камне. Их, впрочем, как и все остальное, терпела бумага, теперь же терпят клавиатура и экран монитора. Писатель Владимир Степан и журналист Дмитрий Умпирович в очередной главе «Хронотопа» — проекта, соединяющего пространство и время, рассуждают о том, изменился ли за годы этот популярный эпистолярный жанр.
— Было это, Дима, лет тридцать назад. Не знаю, помнишь ли ты гастроном на улице Ленина рядом с консерваторией? Минчане называли его «Перцовкой» — по имени жившего в доме, где он располагался, знаменитого ученого, серая мемориальная доска в честь которого висит на фасаде и сегодня. Сейчас там модный суши–ресторан... Так вот, стояли мы с другом в очереди, чтобы выпить кофе и съесть булочку. Продавец нам нахамила: то ли внешний вид наш не понравился, то ли с мужем с утра поругалась... В ответ мы потребовали книгу жалоб. Неохотно, но нам ее принесли. Свое замечание мы шутки ради сформулировали в виде японского трехстишья: «О как печально/ Летают мухи/ В вашем магазине». Поставили дату. Подписались. Через три дня той продавщицы за прилавком уже не было. Проверяющие нашу поэзию оценили по–своему. Нагрянула санэпидемстанция... В общем, как нам пояснили спустя короткое время в этом же гастрономе, «на ваш донос отреагировали»...
— Вот не понимаю: почему то, что за рубежом давно называют защитой потребителя, у нас всегда считали и до сих пор считают жалобой или доносом? Почему окружающие косо смотрят не на продавца–хама или нерадивого бездушного чиновника, а на человека, отстаивающего свои права или желающего что–то улучшить? Для чего–то вешают уничижительный ярлык. Признаюсь честно: я и сам сталкивался с этим не раз. Напишу, скажем, свои «замечания и предложения» по поводу плохой работы ЖЭСа, а мне в ответ сердитый звонок: «Как, мол, Дмитрий Евгеньевич, вы смеете жаловаться на нашего лучшего сантехника, который 20 лет ходит по вашим квартирам с гаечным ключом и ни одного взыскания не имеет?» В ином случае стандартная отписка: «Ваша жалоба не подтвердилась, но тем не менее благодарим за внимание к нашей работе...» Вам, Владимир Александрович, повезло. На полном серьезе отреагировали даже на безобидный стишок. Но чаще весь разбор заканчивается парочкой объяснительных да стандартной формой ответного письма.
— Не понимаешь? Я тебе объясню. Вот скажи мне, Дима, когда тебя в первый раз назвали ябедой, доносчиком? Вероятно, еще в детском саду, когда кто–то забрал твою личную игрушку, а ты в слезах побежал к воспитательнице с криками: «Марья Ивановна, скажите, пусть Колька отдаст мою саблю...» Вот и в мое время такое было. Думаешь, почему дети так себя ведут? Обзывают такими словами своих приятелей? Наверняка они берут пример со взрослых. Но и их я могу понять. В стране, где миллионы людей порой безвинно пострадали из–за чужих доносов — были брошены в тюрьмы, расстреляны, ограблены, лишены собственности, да и прав, любая мало–мальская жалоба еще долгие годы будет восприниматься болезненно. Только вот Сергей Довлатов посмотрел на эту проблему с другой точки: «Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов?» И я эти доносы видел. Читал. Есть абсолютно безобидные. Но реакция на них была жесточайшей: выгоняли с работы, ссылали в Сибирь...
— Тому, что жалобами наша сфера обслуживания и контролирующие органы завалены и сейчас, тоже есть разумное объяснение. Дело не столько в том, что мы научились отстаивать свои права. Жаловаться сейчас попросту стало легко и почти безопасно. Уже не нужно под осуждающие взгляды добиваться где–нибудь в магазине «жалобной книги», изматывая себе нервы. Не нужны стандартные в годы вашей молодости бумага, ручка, конверт и почтовый ящик. Все упростилось — садись за компьютер и строчи. Можешь официально — даже ответ в таком случае пришлют. А можешь едкий комментарий где–нибудь на специализированном форуме оставить, так сказать, репутацию в глазах других потребителей конторе подмочить. Порой пролистываешь интернет–страницы и понимаешь: сегодняшняя «всемирная паутина» — одна большая «жалобная книга». Причем, как правило, анонимная, неаргументированная и частенько необъективная.
— Расскажу тебе, Дима, одну историю. Знал я человека, которого не могли уволить. Работал он в одной большой организации на солидных и денежных должностях, но при этом ничего не делал. Как–то у его начальства я между делом поинтересовался: почему его не отправят на пенсию — все же возраст?.. Мне объяснили: этот персонаж в свое время работал секретарем партийной организации, поэтому немудрено, что все жалобы и доносы несли к нему — как в высшую инстанцию. Брошенные жены, любовницы, обиженные, неоцененные сотрудники... Понятное дело, знал он все и про всех. И все понимали: тронь такого — и вся подноготная огромного коллектива, все их грязное белье может всплыть... Так и просидел в кресле почти до смерти.
— Я так понимаю, что к этому товарищу толпами валили, чтобы отомстить, отыграться, вернуть гулящего мужа в семью, насолить любовнице, в конце концов. В общем, решить свои личные и семейные проблемы. На счастье, то время закончилось и таким «ябедам» нынче вполне может помочь не партком, а хороший адвокат и психолог. Сейчас же большинство жалоб связано с попыткой решить вопросы бытовые. Отремонтировать крышу, заасфальтировать дорожку, добавить автобусный маршрут. Но вот что меня удивляет в наших людях. Ничтожную проблему они стараются решить сразу на самом высоком уровне. Течет у какой–нибудь Катерины Петровны крыша — так пригласи родной ЖЭС или в ЖРЭО позвони. Но дама ничтоже сумняшеся звонит сразу на «горячую линию» — они сейчас едва ли не каждую неделю проводятся — министру или губернатору. И вот губернатор, вместо того чтобы заниматься масштабными вопросами — экономикой региона, например, вынужден отвлекаться на мелочовку. Хотя, думаю, это связано с нашей ментальностью. До сих пор считаем, порой, кстати, небезосновательно, что пока сверху не дадут нагоняй, внизу никто и пальцем не пошевелит... С другой стороны, высоким чинам должно быть приятно: им до сих пор доверяют, надеются, что в отличие от их бездушных и твердолобых бюрократов–подчиненных они найдут ту самую лазейку в законе или применят в конце концов свою власть, чтобы решить чью–то порой самую мелкую проблему.
— Не поленись, Дима, и сходи как–нибудь в архив отдела писем нашей газеты. Посмотри на стеллажи, заполненные от пола до потолка уже пожелтевшими и еще свежими толстыми картонными папками. Там есть стихи, там есть благодарности верных читателей, там есть простые, написанные убористым почерком искренние отзывы на материалы, есть пожелания. Но, пожалуй, это капля в море жалоб и просьб. Увесистые мешки писем из ближайших почтовых отделений журналистам носили раньше, носят и сегодня. Начинаются послания обычно так: «Уважаемая редакция, прошу вас разобраться в...» И эта строчка и есть, и будет тем самым хронотопом, соединяющим пространство и время.
ladzimir@tut.by
deu@sb.by
Советская Белоруссия № 53 (24683). Пятница, 20 марта 2015
